(Замечательные чудо-фтыкатели, чтобы не доёбывали вопросами, поясню. Я собираю матерал на повесть. Все рассказы данного цикла не что иное, как будущие главы. Ебите, да аукнется вам скоты)

Мужики там все злые,
Как собаки цепные.
По праздникам бьются,
Топорами секутся. (с)

С утра Матвей запряг своего Москвича, погрузил в багажник несколько банок с мёдом, корзину с малиной, пару лукошек с белыми грибами и отчалил в город на базар. Такой уж он человек. Лежать на диване и бездумно тыкаться по телевизионным программам, это не про него. Человек должон трудиться. Ну, опосля работы можно конечно и усугубить. Тут, как говорится, сам бог велел.

Уехал Матвей в город, а жена его Анисья, решила по огороду прибраться. Для начала задала поросю корм, курям сыпанула проса, а потом уже пошла в огород. Поправила парничёк, завалившийся на бок после последней грозы. Шуганула из малинника соседских близняшек. А затем собралась прополоть грядку, на которой у неё открытым способом вызревали кабачки. Нагнуться-то нагнулась, а выпрямиться не смогла. Такой болью поперёк спины стегнуло, что чуть не уписалась.

Идёт время, а бабе не лучше. Пробовала потихоньку распрямиться, да едва не заорала от боли. Явилась мысль, завалиться тихонько на бок и попробовать ползти. Только вроде собралась с духом, как вдруг шаги. И голос соседа Ваньки Микрюкова: - Бог помощь Петровна, загораешь что ли? Стоишь хорошо, слов нет. Но не проси, не дамся.

А Анисья молчит, только зубами скрипнула, а слезы-те вон они, рядышком дожидались. Так и потекли по щекам. Обидно, больно, да и стыдно эдак-то стоять. А не отпускает, хоть ты прям тут на грядке и сдохни.
Ваньша мужик ушлый, почти сразу смекнул, - что-то здесь не так. Забежал наперёд, а слёзы-то Анисьины увидал, да и вовсе растерялся.
- Ты чево это девка тут удумала? Никак сердце схватило?

Ну, баба ему и рассказала. Мол, так и так, прострелило спину, ни вздохнуть, ни пёрнуть. Хоть стоя помирай. И снова расплакалась.
Засуетился Иван, видя бабьи слёзы, забегал по грядкам взад-вперед. Потом сматькался, махнул рукой, будь что будет.
- Мотька-то в город подался ли? Да понял, молчи. Щас помогать тебе стану.
А затем, Анисья не ожидала от него такой прыти. Схватил её на руки и понёс в хату. Бережно занёс в горницу, да и положил на кровать.

- Ладно, девка, щас я тебя пользовать буду, сказал он, но, видя, как хворая встрепенулась, сообразил, что не то сказал и тут же добавил: - В смысле буду тебя пользовать народными средствами. Лежи здесь, никуда не ходи, я щас. Мигом!
Ванька прибежал через пять минут и тут же взял быка за рога. В смысле Анисью за жопу. Потом, опомнившись, сместил руки на поясницу и принялся деловито мять и костоправить.

Анисья вскрикивала, стонала, но терпела, понимая, что Ванька ей поможет. Далее пришло время снадобий. А принёс он мазь на барсучьем жиру, да с прополисом. Но не мазать же сей дорогостоящий продукт на платье. Ситуация пикантная, что и говорить. Здесь Анисья допустила первую и главную свою ошибку. Силясь помочь «доктору», она, попросив Ваньшу отвернуться, быстро задрала платье, прикрыв массивную задницу, тюлевой накидкой с подушек.

Повернувшемуся радетелю, предстала голая поясница соседки и не менее голая, задрапированная тюлем жопа королевских габаритов. Полужопия были размером с не самую маленькую тыкву. Килограммов так на восемь-десять. Немного прибалдевший мужик хрюкнул, и, тряхнув головой, отогнал наваждение. Росли с Мотькой вместе. Нельзя! Собравшись с духом и прочитав про себя «Отче наш», Иван обильно смазал руки снадобьем и принялся втирать его в поясницу болезной.

А у Матвея день не склеился. Проехал-то всего ничего, вёрст семь-восемь, и на тебе. Движок зачихал, расперделся, как поп обожравшийся горошницы. Матвей снял крышку карбюратора и продул насосом всё, да чего дотянулся. То ли заправился с водой, то ли бак выпаривать пора. Потом психанул и на пердящей машине поехал домой. День не задался.

А тем временем Ванька пользовал жену своего друга. Руки его плавно и бережно, но в тоже время сильно, гладили и мяли поясницу Анисьи. Баба постанывала, но уже больше от удовольствия, а не от боли. Иван склонился над ней всем своим большим телом и работал в поте лица. Мужество покидало знахаря с неумолимостью стоматолога. Привычный порядок в штанах был нарушен. За сим занятием и застал их не ко времени вернувшийся и злой как собака Матвей.

Сначала Матвею показалось, что Ванька уже залез на Анисью и вставляет ей своего интервента. Горло хозяина перехватило, в глазах потемнело. А на кровати лишившись дара речи, сидел Ванька, волею судеб врач и эмчеэсовец. Его правая штанина, отягощённая недюжинных размеров утолщением, нервно подрагивала. Анисья, разогретая ласковыми руками соседа, а тако же мазью, повернула голову и, охнув негромко пукнула в до-миноре.

Наконец Матвей рассмотрел всё и, не догнав ситуацию, спросил: - Вы это тут чиво?
Но он ещё не видел главного. Его блуждающий взгляд упёрся в тюлевое покрывало, сквозь которое, как на ладони сверкала белизной задница благоверной.
В этом месте автор испуганно оглянулся, перекрестился в сторону наиболее вероятного востока и, вздохнув, продолжил писать.

- Так вот вы чем тут занимаетесь животные? – зарычал Матвей на всю горницу. – Так значит, ждём мужика с работы? А ты дружбан мой задушевный. Как ты-то сподобился корешу в душу харкнуть? Сейчас я вас убивать буду. Сидите здесь и никуда не ходите. Я за ружьём, одна нога здесь, другая там…

Через минуту или чуть более того, Матвей вернулся расстроенный. В его руках была тульская двустволка. «Изменщики» синхронно вздрогнули и затаили дыхание. А Матвей, обведя их долгим взглядом, произнёс смущённо: - Патроны кончились, вот жеж не прёт сегодня. Мёд с грибами не продал. Баба забледовала, друг сдал с потрохами. Да ещё и эта беда. И убить вас надыть, а как же. Что делать-то?

Ванька решил всё же подать голос. Семи смертям не бывать, а одной не миновать.
- Мотя. Ты взаправду плохое подумал? - спросил он у сурового хозяина, невольно покосившись на задрапированную жопу и сглотнув слюну. – Так ты это зря. Анисье-то плохо зделалось, вот я и помог ей по-соседски. И ты бы помог ежели чё. А тут чай не чужие люди. А то что попа у её голенькая, так я и не видел. Чево там глядеть-то? Чуть больше Глафириной, подумаешь добро говяжье.

Лучше бы он промолчал. Но слово не воробей, свершилось. Матвей, коротко взревев, схватил с лавки топор и ни слова не говоря, ринулся к парочке. Ванька тоже соскочил с лавки. Матвей ударил прицельно, в голову. Но Иван увернулся и перехватил руку с инструментом. Минуту или более они ломали друг друга. Слышалось надсадное дыхание и поскрипывание кровати. Это Анисью била крупная такая судорога.
Наконец оба выдохлись. А Иван, воспользовавшись паузой, прохрипел: - Ты Мотька как был сукой, так ею и остался. Если уж хочешь удовлетворения, так и мне дай топор, да и айда на улицу. Слабо тебе бздунок пыр на пыр схлестнуться?

Ещё через минуту сатисфанты стояли друг напротив друга во дворе, за баней. У Матвея в руках был туристический топорик. Маленький, с обрезиненным топорищем, а у Ваньки нормальный взрослый топор. Мгновение они жгли друг дружку свирепыми взглядами, а затем, повинуясь внутренней команде, ринулись на абордаж. Взлетели топоры, встретились, разошлись в стороны и снова взметнулись.

Анисья, на полусогнутых выбралась из хаты и, заглянув за баню, обомлела. Мужики, оба в крови сидели на траве, притулившись к старенькому срубу. Матвей нянчил перерубленную ключицу и от боли рыгал себе на колени, поминутно матерясь: - Пидер ты Ваньша, как есть пидер и депутат. А Ванька, с белыми глазами-бельмами, держал на ладони отрубленное ухо, другой рукой зажимая кровящий остаток ампутированного прибора.
Как говорил один киношный герой, - картина маслом!

Tweet