Вспоминаю иногда с известной долей отвращения эту суку Тупицыну. Её мощные ляжки,  дряблый живот, толстые отёчные ноги и большую жопу, куда она предпочитала, чтоб ей, падле, лудили. «Муж приучил», объясняла она мне по пьяни. Он звался Рамазан. Дочку их звали Джеммаю Она нимфетка и внешностью вся в мать; светленькая, белокожая веснушчатая. Ничего от чёрного бати  нет. У неё чувственные пухлые губки и влажные от желания глазки. Ясный член, что она хочет, чтоб ей засадили. Как-то кадеты из кадетского корпуса поймали её вечерком и пустили на хор.

А Тупицына мразь ещё та была. Сначала она меня просто словами доставала. Такая въедливая тварь, как присосется, бывало к какой-то хуйне, прямо до нервного срыва доводила. А я в то время нервный итак был, так как бросил временно пить.

В первый вечер, когда мы оказались у меня дома, Тупицына разделась и показала мне шрамик возле лобка; мол, мужик её полоснул ножом из ревности. «Да и хуй с ним», думаю, «какая на хуй разница». Тупицына приехала ко мне почти в раскатень, так как перед этим набухалась в жопу в номере с моим кентом по воле Апельсином. Он как раз нарисовался в Шахновске из Нижнего Вартовска, Сургута или Самматлора, где обычно зимовал и рубил капусту. Рисковал здоровьем, жил в вагончике, а потом резко срывался оттуда, приезжал на недельку в Шахновск, и мы пропивали все его кровно заработынные тыщи. Но в этот раз на беду Апельсин прокирял почти все деньги в дороге. Схлестнулся с какими-то ёбнутыми чурками, которые в итоге отпиздили его по полной программе.

«С ними девчонка была, - он мне рассказывал, «подросток, сестра одного их чёрных, ну, и я, короче, Алик, спрашиваю во время поддачи в номере люкс ещё за Уралом, сколько лет девчушке. Они отвечают, что как раз шестнадцать. А я припомнил стишок из Воннегуту «роза созрела, пора её рвать, ей шестнадцать пора её ебать» Без задней мысли, чувак. Но они же примитивные чурбаны;  били меня ногами в узкомысых туфлях, молотили высокими каблуками по роже. Лезгинку на мне танцевали, черти. Весь мой трёхместных люкс потом кровью был залит. Я три дня отлёживался, Алик. Башли-то ещё оставались, слава богу. Заказывал в номер холодного шампанского с красной икрой. Отходил понемногу. А как полегчало, вышел прогуляться и подцепил, как закон подлости, двух бичей. Ну, ты мою натуру знаешь: не могу бухать один. Устроил такую пьянку – гаси свет. Пили из хрустальной вазы мадеру, курили «Уинстон» и «Честер», жрали балык, сёмгу. Я бичугам подарил бритву «Жилет» и набор лезвий, а эти уроды в итоге, когда я вырубился, обокрали меня вчистую. Просыпаюсь: нет ни песцовой шапки, ни куртки Аляска, ни двух свитеров норвежских, ни унтов, которые я тебя, кстати, Алик, вёз в подарок как лучшему другу. Едва денег наскрёб на самолёт».

Апельсин был трезвый, нервный и напряжённый на пределе. К счастью, нарисовалась эта Тупицина. Все  втроём мы пошли в кабак «Пиковая дама». Тупицина как приехала в наш город, сразу это блатное место надыбала. Денег у неё было, как грязи, потому что её смурной чурка снабжал баблом за всю хуйню. Она заказала нам бутылку водки и приличной жрачки. Я сразу развязался – ну её на хуй это ёбаную жизнь. Ёбнул стакан грибатый и капитально пришёл в себя.

После ужина Тупицына пригласила нас к себе домой, так как муж был в командировке. Опять, наверное, где-то воевал. Они чурки любят это дело.  Забыл сказать, что в кабаке мы цепанули по ходу одну знакомую, Файку, у которой, как оказалось позже, на лобке тоже был шрам.
«Вы что обе любительницы харакири?» - пошутил, помню по этому поводу мой кент по воле Апельсин.
И тут, блядь, как закон подлости, рисуется этот ревнивый чурка. Видно, война где-то там кончилась или он дезертировал. Хуй его мудака знает.  Входит, короче, такой мрачный, приземистый, в шинели. Типичный Сталин. А у Апельсина на чёрных злобы до хуя накопилось. Как начал он его пиздить. Это было нечто. Всю хату кровью залил.

Я в это время зажучил где-то в ванной Файку и начал её ебать в стояка. Вернее, пизжу. Она опёрлась руками о ванну, и я заехал ей в жопу. Долго так её тянул. Тут вдруг врывается эта сука Тупицына и видит наши дела. Снимает тут же с ноги туфель и бьёт каблуком мне в глаз. Хорошо, что в бровь попала.

Но я, кажется, забежал несколько вперёд. Все это происходило после одного эпизода, когда Апельсин затащил Тупицыну в номер гастиницы «Шахна». Тупицына мне потом рассказывала, что в номере, выпив водки, Апельсин разделся наголо и стал демонстрировать свою нехилую фигуру. Показывал с гордостью рваную рану на бедре – это ему в Самамтлоре возле пивной один бичуга штопором зацепил. Потом они пошли в ванную, где, по словам Апельсина, она вцепилась ему в член так страстно, как будто мужика пять лет не видела. И он кончил сразу, потому что сам давно без бабы, с самого считай Урала. Там в вагоне, подъезжая к знаменитому хребту, что разделяет Европу и Азию, засадил на скороту проводнице, у которой пизда бала довольно чудная; она состояла из одной большой дырки прямо по центрую, что весьма удобно. Но если бы у Апельсина хуй был не таких оргромных размеров, там ловить было бы абсолютно нечего. Апельсин клялся, что берет в рот Тупицина абсолютно классно. Рассказывала, что это её подружка научила, которая работала думбачкой в той же тюрьме, где  служил муж Тупицыной. Наташка эта обитала у подруги, питалась за её счёт и брала деньги без отдачи, плюс украдёт что-нибудь обязательно.

Одно время Апельсин довольно прочно закантачил с Файкой. Матьчувихи как раз умерла от рака. Тут Апельсин к мышке и подселился. Сначала у неё были какие-то деньги, потом в ход пошла библиотекасклевыми книгами; мать была любительницей чтива. Плюс там ещёкакое-то золотишко оставалось. Тоже скинули. Ну, ещё шмотки путяные. Файка заводная баба оказалась. Пропили далее её мебелишку. Трахались исключительно на полу.

Когда продать уже было исключительно нечего, Апельсин бросил Файку в состоянии крайней депресухи. Шатался некоторое время по городу без копейки денег на фоне ветшающих зданий и нищающего народа. Пока, наконец, каким-то чудесным образом не познакомился  с одноглазой зубной врачихой, которая его пожалела чисто по человечески. Подсела к нему вечерком на лавочке, где он мрачно курил в полном одиночестве, и спросила, почему у него такая тоска в глазах. Он стал ей что-то гнать, придумал какую-то романтическую историю. Она повелась. Это была дама в годах с отличной квартирой в центре города. Что ещё нужно бродяге для счастья?

Жил у неё, как кот в масле. Готовила она ему отлично, любила придурка, как родного. Любовь у них поначалу чисто платоническая была, а потом…

Дантистка перенесла какую-то операцию в детстве, ей половину полового органа зашили, осталась совсем тесная дырочка, а тут Апелисин поддатый со своей гигантской елдой как залезет ей туда однажды вечером. Она кричит от боли, просит ради бога поосторожней, но моего друга разве остановишь, когда он вошёл в раж. Разворотил ей в итоге всё влагалище. Поиздевался в волю над мешанкой. Он их гнилое племя в гробу видал.

Короче врачиха дала ему приличную сумму, чтобы только он покинул её навеки. Он взял деньги, пропил их с блядями, а вечером один хуй ломится к этой зубнихе. Добрался до балкона, разбил окно. Та, тварь, вызвала ментов и моего друга повязали.

Всё пиздец надоело писать о всякой хуйне. Сделаю небольшой антракт.

Конец

Tweet