В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил был царь, и была у него дочь Василиса, девка невъебической красоты, всё при ней: жопа два на два, груди восьмого размера, коса в руку толщиной, губастая, глазастая, только вот ведь незадача какая вышла, блядью и развратницей была она несусветной, да такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Переебла во дворце всех, кого можно было. Стар и млад, любой у кого ещё хоть как-то хуй стоял, драл принцессу во все её аппетитные дыры с утра до самого вечера. Злые языки поговаривали, что ебётся она даже с живностью разной. И прознал об этом отец её, и издал указ, мол, кто принцессу ебать вздумает, тому голову с плеч долой. Загрустила Василисушка, чуть умом через это не тронулась. Пробовала баклажанами и морковками похоть свою усмирять, да не то всё это - живого то мяса холодный овощ не заменит. Сидит она грустная на балконе, на площадь городскую смотрит, плачет, есть - пить отказывается, пиздец короче.

А в этом же царстве - государстве жил да был Иванушка – дурачок. Уебошит бражки с утра и ходит целый день весёлый по ярмарочной площади, косяки разные лепит. То пиздюлей купцам заморским выдаст, то посрёт на виду у всего честного народа. И хуй чего ему скажешь, - здоровый детина, на молоке парном вырос. В общем, Иван косяки лепит с утра до вечера позднего, а царевна тем временем наблюдает за ним с балкона своего позолоченного. Наблюдала, наблюдала, да и влюбилась по самое «немогу». Прибежала к царю – батюшке и давай его умолять: замуж хочу, говорит, детей ему рожать хочу, блядствовать перестану, забавный он, помру я без него.  Закручинился царь, то есть прихуел, причём не слабо так прихуел, и удумал он погубить Иванушку…

Тащили Ивана во дворец вшестером, кто с отбитыми яйцами, кто со сломанным носом, а один так вообще при смерти, так как был наш дурачок уже поддамши, и не сразу сообразил, что не гопота это местная, а во дворец его к самому царю приглашают.
- Вот ты какой, значит, - молвит царь, а сам хитро так зыркает, сразу видно хуйню какую-то задумал, - а знаешь ли ты, что дочь моя единственная ненаглядная Василиса замуж за тебя хочет?
- Хуясе, - отвечает Иванушка, - с хуя ли?
- Да я сам не ебу, чего она в тебе, мудаке таком нашла. Тока вот перед свадьбой вашей, доказать ты мне должен, что достоин быть зятем моим. Короче, иди туда, не знаю куда, принеси мне то, не знаю что…
- Это на хуй что ли? – шутит Иванушка.
- Не знаю, - злорадствует царь, - сам догадайся, а теперь пиздуй отседа, а не появишься через неделю, лучше вообще не появляйся, а увижу – так не сносить тебе головы твоей дурьей…

И пошёл Иванушка домой, прикручинившись, по дороге чуть всю ярмарку не разъебошил. Дома бражки ещё хлебнул, да и спать на печь завалился, хуле, утро вечера мудренее, каждый мудак знает. А утром собрал котомку не хитрую - бочонок бражки да закуси малость, и попиздошил лесом куда глаза глядят. Долго ли шёл, коротко ли, хуивознаит, и пришёл он к развилке с невъебическим камнем. Камень тот не простой, весь в надписях непонятных: «Налево пойдёшь – пизды получишь. Направо пойдёшь – смерть найдёшь. Прямо пойдёшь – хуй разберёшь». Стоит Иванушка, на камень смотрит, лыбится, - читать то не умеет. Окромя слов «хуй» и «пизда», ничего не понимает. Пригорюнился он, бочонок бражки осушил и на весёлую голову решил таки, что пизда всё ж поприятнее будет. Так тому и быть, свернул он налево.

Не прошёл и пяти вёрст, откуда не возьмись - разбойник, насвистывает чего-то, к Ивану подходит, пальцами неприятные фигуры в воздухе рисует, и давай его стращать: «Калабашки к осмотру! Тут моя территория! Мне тут все платят и ниибёт, и котомку тоже скидавай на хуй, если не хочешь принять смерть лютую…». Иванушка, не долго думая, взял да и уебал ему кулачищем по голове. Не ожидал хуйни такой Соловей – Разбойник и в тот же час рухнул о земь с проломленным черепом, а Иванушка дальше путь свой держит, даже песню на радостях запел.

Долго ли, коротко ли пиздовал, вышел он, наконец, на опушку, а вечереет уже, волки подвывать начинают. «Пропаду я тут в пизду», - думает Иванушка. А вот хуй там: стоит на опушке избушка на курьих ножках. Огород рядом, курочки бегают, порося хрюкают, видно, что место обжитое, только немного не налаженное. «Избушка – избушка, повернись ко мне пиздой, а к лесу жопой!», - обрадовался Иванушка. Избушка развернулась, а из двери открытой баба на него смотрит. Красивая злобная стервь, лет под тридцать, волосы чёрные, глазища голубые, аки небо, а в глазищах этих недоебит чудовищный неписаной силы и красоты. Иван такие вещи на раз просекает, поебаться то он не дурак был. Подошёл поближе с опаской, пригляделся. Яга глаз от него оторвать не может, воздух носом жадно в себя вбирает, чую, говорит, запах мужика потного, ебать меня конём во все дыры, ох, чую! И как броситься к нему: «Ох, съем я тебя, Иванушка, ох съем я тебя всего! Ням!». А сама уж трясётся вся, пизду у ней дюже скосоёбило, аж судороги по ногам пошли. Иван её останавливает, погодь, говорит, что за хуйня, ты меня сначала накорми, спать уложи, а потом уж будет тебе «ням – ням».

Зашли они в избушку, Яга давай бегом стол накрывать яствами царскими небывалыми: тут тебе и блины с икрою разною, свинина вяленая да копчёная, соленья маринованные – огурчики с грибочками, курица в печке поспевает, самогонки бутыль запотевшая ... «Ахуительно», - думает Иван, а сам за обе щёки наяривает, да на грудь бабы Яги тупо таращится. А та тоже, вся не своя, уставилась на него, губы облизывает, дышит неровно, и вдруг как на колени перед ним упадёт: «Ну всё, теперь я тебя точно съем, соколик!». Хуй евойный из штанов вытащила, и давай в рот себе  запихивать. А дело это не простое, даром что дурачок, елда то у него богатырская. Управилась, наконец, заглотила почти наполовину, сосёт, похрюкивает, постанывает, давится, сразу видать, стосковалась по хую человеческому в лесу своём дремучем. А Иван знай себе, самогонку пьёт, да закусывает. Наелся он, наконец, напился, яства со стола одним махом скинул, бабу Ягу на стол, и давай её ебать, как полагается: раком, боком, скоком, в жопу. Яга орёт не своим голосом, оргазм один за одним, филин в углу насупился, ахуевшими глазами хлопает, типа не понимает чего происходит. В общем, заебал Иванушка бабу Ягу до полусмерти, так что у неё малофейка из ушей полезла, а из пизды с жопою дым повалил. Глядь – поглядь, а за окном уже утро, в дорогу пора собираться, туда незнамо куда, за тем, не пойми чем…

А Яга в крик да в слёзы, в ноги ему упала и давай голосить: «Не бросай меня, Иванушка, я тебе ребёночка рожу! Да не одного, - трёх! Будешь моим царём, на хуя тебе эта Василиса чуманосная, проглотилка вдоль и поперёк переёбанная, межеумка грибковая, сиповка неподмытая?! Всё у нас с тобой будет, дом новый сладим, вон и речка рядом, а озеро какое! Оставайся, Ярилой молю тебя, Ванюша, сокол ты мой родный, ненаглядный, хуеоглобельный! А коли бросишь меня, пойду прям сейчас в колодце утоплюсь и пиздец…». Призадумался Иванушка, самогонки чарку осушил, ещё сильнее призадумался, да так что чуть мозг не поломал. Прикинул хуй к носу: «жратва ахуительная, самогонка так вообще сказочная, баба молодая, ебливая, да и честная, похоже, - девкой до вчерашнего вечера была. И вот на хуй мне идти туда не знаю куда, да ещё и хуй знает за чем? Да ебитесь вы в рот с вашими нужниками позолоченными и прочей поебенью ампираторской! Так тому и быть. Остаюсь!»…

И сыграли они свадьбу славную, невпиздецкую, - целую неделю пировали. А гостей знатных сколько было: тут тебе и Кощей Бессмертный со Змеем Горынычем, и русалки с кикиморами, водяные, лешие, гномы и прочая пьянь да нечисть. И я тоже там был, мёд с пивом пил, кикимор с русалками ёб, и даже пиздюлей огрёб!

А в скорости, как и обещала, родила Яга Ивану трёх сыновей: Илью, Добрыню и Алёшу, но про них вы и сами не меньше моего знаете…

Tweet