Навеяно Кальяном «Как кого хоронят». Тема избита, однако «Шекспир тоже переделывал старые сюжеты» (с) Поэт Соев («Моей Ольге Яновне понравилось»).

    Моим любимым (не ахтунг) авторам udaff.com с искренним уважением.

Промозглое осеннее утро. Кладбище. У свежевыкопанной могилы, на козлах стоит простой неструганый гроб. В гробу лежит некто, полностью закрытый простыней. Вокруг толпятся люди. Поодаль едко дымит мангал.
К гробу подходит Удав. Старается держаться твердо. Осмотрев толпу мутным взором, начинает:
-- Ну, хуле, уважаемые фтыкатели…
Неожиданно сотрясается в восьмибалльной отрыжке. Передние ряды захлестывает мощная волна пивного перегара. Офа падает в обморок. Передернувшись, оратор продолжает:
-- О, заебца! Понравилось, пелотки гламурные? Я ваще, вонючий, штопездец! А еще я люблю яйца чесать…
-- Удав, – тихо стонет Гоблин Гага. – Мы тут хороним, сцуко.
Удав: -- Бля, все завалили хлебальники! Сам знаю. Короче, откинулся наша дорогой… Не, нихуя: наш дорогая… Бля, да кто ж эта?
Поднимает простыню в нижней части гроба. Слышится бурчание: «Так, нах, штаны… Носки… Воняют… Мужик, епта». Продолжает:
-- Значит, совсем нахуй подох наш дорогой коллега, видный хуятор… Как его?
ХЛМ, грустно сморкаясь в платочек:
-- Витей его звали… Нога – тридцать восьмой, ворот рубашки… не помню. Фотка вот, у меня, архивная: глазки голубые, волосики жидкие, хуишко такой небольшой, кривенький… у-у-у! – Плачет навзрыд.
    Удав: -- Ну, собц… собт… ебт… собцвенна, и все. Кто хочет слова?
    Из задних рядов неожиданно вырывается Сфинкс – как обычно, голый и в шляпе. Подбегает к гробу, бьет по нему ногой и дико орет:
    -- А-а-а, суки славянские! Ненавижу! Я вас всех ебал своим могучим мусульманским хуем! А этого до смерти заебал! В очередь, бляди, на отсос!!!
    Удав, раздраженно: -- Ренсон, что за хуйня?
    Ренсон берет Сфинкса за шляпу (она прибита к голове) и оттаскивает за кусты. Оттуда слышится: «Ринат, ты же наш! Они ж все гяуры необрезанные! Ну и хуле, что литпром? А сам ты? Бля-а-а, не надо по яйцам! О, аллах-х-х…». Через минуту Ренсон возвращается, на ходу брезгливо отирая о траву новые «гриндерсы».
    Удав:-- Позитив у кого есть? Дундук! Дундук, бля, отойдешь ты от мангала? Иди, высрись!
    Дундук подходит, вытирая руки подолом фартука. Снимает простыню, критически осматривает содержимое гроба. Вздыхает:
    -- Да-а, не свежачок. Ну, ладно: полчасика в уксусе, потом чесночком натереть – и в духовку…
    Удав бледнеет и судорожно сглатывает. Шепотом:
    -- Дундук, бля, ты совсем ахуел на своей кухне. Иди, кутью вари, Ватель ёбаный!
    Дундук возвращается к мангалу, обиженно бормоча: «Ну и хуле, все равно же зароют безмазово. А я бы такую жарёху…». Воцаряется тишина. Внезапно, решительным шагом к гробу подходит Tess:
    -- Я вернулась! Я буду читать стихи! О нем! Слушайте: «Он умирал один. Ущербная луна холодный свет лила на подоконник…».
    Из толпы слышатся ревнивые крики Ли Заобаба и Доктора Верховцева: «Нуеёнахуй! Беспонтовые прогоны! Убейся о подоконник, бля! Сама ты ущербная, нах, муза суицида!». Поэт Незнайка оттаскивает Tess от гроба. Та, упираясь, визжит: «Негодяи! Я лирическая поэтесса! Я – Ахматова нового века! Убери руки, гандон, яйца откушу!». Удав, ошарашенно:
    -- Бля, ну, вы даете, рифмосёры… Из молодых-несортированных хочет кто? Без Двух, давай!
    Названный стеснительно протискивается к гробу. Поднимает верхний край простыни, долго смотрит и еле слышно произносит: «Швейненшайсе, это не Гельмут. И на Ирку мою не похож. Хуйзнает, что сказать, фройнде… Нет слов». Пункт презрительно шепчет Тайлеру: «И эту Мурзилку называли «вторым Пунктом»…». Без Двух слышит это и начинает тихо плакать. Удав отечески похлопывает его по плечу:
    -- Да, бля, богатыри не вы! Иди, сынок, потренируйся на свинках, гыгы... Старички, хоть вы погуще наложите! Эй, травокуры, к вам обращаюсь!
    Из группы людей, окутанных подозрительным дымком, выбираются Гайдук и Notoff. Глаза их бессмысленны и ласковы. Гайдук, медлительно:
    -- Да, ништяк… Помер наш Витёк, старый растаман. Джа его позвал, он и пошел. Когда Джа зовет, надо идти, а то неудобно. Он уже раз ходил, только не насовсем, а так... Короче, приходит он, а Джа ему говорит: есть, мол, у Меня Семя Вечной Травы…
    Удав нетерпеливо морщится:
    -- Гайдук, епт, кончай отгрузку. С твоими телегами до завтра не зароем…
    Гайдук: -- Ну… Тока грустно как-то: не накуренный он, значит, к Отцу ушел. А дорога-то дальняя. Нотыч, хуй голландский, ты бы задул ему, что ли…
    Notoff послушно раскрывает покойнику рот и вдувает обильный «паровоз». Офа снова падает в обморок. Удав, еще больше бледнея:
    -- Бля, пора кончать это аутодафе, а то вы его по ходу еще и выебете. Опускайте ящик, извращенцы!
    Гроб медленно скрывается в могиле. Стоящие в первых рядах оживляются, протискиваясь поближе. Удав оглядывается на них и тихо бурчит: «А вот хуй вам…». Вытаскивает из кармана горсть песка, кидает в яму. Слегка краснея, бормочет: «Первый, нах!». Отходит. К яме устремляются остальные, издалека бросая в могилу землю. Многие промахиваются. Слышится обычное: «Второй!.. Ф питёрке… Бля, проебал… В дисятке и ниибёт…».
Внезапно земля на могиле проседает, из ямы выбирается покойный. Глаза его расширены. Офа в третий раз лишается чувств. У Какандокало первый раз в жизни выпадает изо рта косяк. Мертвец, пошатываясь:
-- Бля, Нотыч, вот это у тебя шишки! Вперло, бля, не по-деццки. Еще есть? О, хуясе, Удав здесь… и все, вообще. А чё за туса? Кресты везде… Помер кто?

Tweet