Порой впечатления детства крепко заседают в памяти. Постепенно время подтачивает их,
как вода камень, и вот уже они проявляются только в виде обрывков, возгласов, неявных
обликов и теней.
Для меня подобным впечатлением стал советский кинофильм, названия которого я за
давностью лет не припомню. Фильм рассказывал о человеке, работавшем на севере, в тяжелых
полярных условиях. Работа у него была ответственная и тяжелая, однако он ее не избегал, а
напротив растворялся в ней телом и душой.
Посвящая себя целиком труду, он уже не мог состояться для светской или хотя бы личной
жизни, и не мог до такой степени, что даже забыл дату собственного рождения. Когда женщина
- по всей видимости сотрудница - поздравила его с праздником детства, он только виновато
усмехнулся и душевно так, глубоко сказал: "Спасибо, хоть ты не забыла, я то вот совершенно
запамятовал".
День и ночь он вгрызался в гигантский остов своего труда, и тот постепенно весь
искрошился. Пришлось лететь в другой город, еще более крупный, обледенелый и темный, чтобы
взять на себя еще более ответственные обязательства.
Провожая человека в аэропорте, женщина призналась ему в любви - как же не влюбиться в
такую сильную личность. Тот глянул на нее из-под строгой вязаной шапочки и сказал что-то
типа куда там, он для этого не создан, и возраст мол, да и билет. Но видно было: ломает он
себя, в очередной раз ломает во имя труда и созидания.
И вот этот его твердый, непоколебимый взгляд из-под шапочки мне, ребенку, больше всего
и запомнился.
А собственно, к чему это я?
Много с тех пор воды утекло, фильмов таких больше не показывают, а если и покажут, то
непременно рано с утра, когда все еще спят. Спят и видят сны. Вот об этом и хотелось бы
поговорить.
Заинтересовался я как-то проблемой поведения индивидуума во сне. Индивидуума - это
опять-таки меня же, в чужие сновидения, сами понимаете, залезать не могу. А выразился так,
чтобы научнее тему сформулировать.
Во сне все не так, как наяву. Там человек сам себе не хозяин. Раньше ,бывало, чуть
смежишь веки, сразу натыкаешься на старуху слепую, с бельмами навыкат. И нет бы треснуть
ей в ухо или обругать, - приходится панике неосознанной поддаваться и ретироваться спешно.
Причина этих внезапных страхов в том, что человек не понимает, где находится, не
осознает, что это всего лишь сон. А как только поймешь, в чем дело, тут же становишься
хозяином положения. Ведь если разобраться, та же старуха слепая вовсе никакая не старуха,
а так, труха метафизическая.
Открою вам по секрету, ценой упорных тренировок мне удалось стать полноправным
властелином своих сновидений. Упражнениями, лично мной выработанными, я иллюзорные
наваждения превозмог и почувствовал себя наконец в своей тарелке. Сперва случайным
старухам да чертям оплеухи раздавал, а постепенно даже научился силой воли конкретный сон
вызывать и моделировать его, что называется, по своему вкусу.
И был у меня один такой излюбленный сюжетец, в который периодически нравилось
возвращаться.
Сон этот состоял из коридора административного заведения, по бокам которого
выстраивались двери кабинетов. Там сидели в креслах жирные чиновники и то в компьютерах
ковырялись, то документики какие перебирали, а иногда включат кондиционер и бутерброд
кушают.
Памятуя, что это всего лишь сон, я заваливаюсь к первому попавшемуся чинуше и весело
говорю: "Как дела, тюфяк? Пенсию мне еще персональную не начислили?". Он на меня глазками
заплывшими смотрит с недоверием, от неожиданности язык проглотил, а я через столик
перегибаюсь, беру дуралея за уши и ебальником об стол хрясь! Потом за шиворот хватаю и
ебальником об стену хуяк!! Он по стене с кашей кровавой сползает, а у меня уже в правой
руке, как по щучьему веленью, отвертка острая материализуется, и этой самой отверткой я
официальному лицу печень вспарываю.
Вы скажете - жестоко слишком, а я отвечу, что вовсе не жестоко, чего их во сне
жалеть-то? К следующей ночи все равно и этот пидор воскреснет, и новых замов себе наплодит.
Вот однажды дефилирую я по коридору в самом что ни на есть бодром расположении духа,
хватаюсь играючи за первую попавшуюся ручку и дверь распахиваю… Глядь - а за столом вместо
взяточника геморройного девушка сидит! Стройная, белокурая, смотрит на меня и улыбается. Я
поначалу опешил, за дверь выскочил, табличку перепроверил, обратно заскочил и спрашиваю,
заикаясь, а где мол Безруких, Иван Семенович. А она голоском таким ангельским отвечает,
что Иван Семенович в командировку двухдневную отчалить изволили, и она вроде как теперь за
него. Отвечает и даже визитку мне свою протягивает. Я визитку мельком глянул - там хуйня
всякая написана была, к делу не относящаяся, для снов это нормально. Ну что ж, думаю, - не
догнали, так согрелись! А вслух говорю: "По доброму, красавица, нагнешься или как?".
И вот в этот самый миг слышу: сзади дверь хлопнула. Оборачиваюсь и глазам своим не
верю: стоит тот самый хер, много лет назад на голубом советском экране работать улетевший.
Ну, понятное дело, он и пополнел как-то с тех пор, и поистрепался, шапочка вязаная с
аэропортовских времен истлела почти. Стоит и из-под строгого лоскутка серьезно на меня
смотрит.
- Беседовать, - говорит. А сам даже рта не раскрыл. Для меня опять ничего
странного, однако, внезапное появление его, само по себе, меня насторожило.
- Что? (какое еще беседовать) Хотел сказать, чего тебе надо обалдуй, но детские
воспоминания вызывали сакральный трепет.
- Имею к вам беседовать самым серьезным образом, в связи с безотлагательным
поручением, данным мне иными силами.
Иные силы! Я так и сел в услужливо возникший позади меня стул и тут же с криком вскочил
обратно. Еще секунду назад гладкую поверхность стула, теперь венчал остроконечный
пухленький такой шип, по самым благоприятным оценкам обладавший полуметровой длиной. Я с
ужасом обследовал себя с тыла - неприятно как. Сон вышел из-под контроля. Я запаниковал. В
ужасе сжимал я бессильными пальцами…святое блядство!…собственную голову, укоризненно
взиравшую на меня снизу вверх
- Имею к вам беседовать самым серьезным образом, безотлагательно. Вопреки
обстоятельствам, вынуждена сделать вот это, - сказала моя голова.
С этими словами голова изловчилась и плюнула. Слюна взвилась в воздух, повисла на
мгновение в пространстве, повисела и шлепнулась обратно, угодив в щеку. Моя голова плюнула
мне же в лицо. Неудивительно, что я немедленно пришел в неописуемое бешенство.
- А - а - а, заорал я действительно страшным голосом, - сука - а - а.
Я выпустил голову из рук и пошарил руками в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне
унять ярость. На ощупь попалось нечто мягкое, похожее на вязаный носок. Я изо - всех сил
дернул предмет на себя и разорвал в клочья. Все еще в не себя я наткнулся рукой на что-то
жесткое, многочисленное и засаленное. Я рвал, рвал, рвал это. Мои руки наполнились теплой
жидкостью, но я не останавливался, я уже отрывал куски чего-то мягкого и податливого.
- Эй, молодой человек, - я обернулся. Белокурая протягивала мне телефонную трубку,
как будто ничего не произошло.
- Спасибо, - пробормотался я и ощупал себя сверху, голова на месте.
Я потянулся за трубкой, и взгляд скользнул на руку. Вся в красном…в крови! Я огляделся
- кровь была повсюду, на полу, на столе, везде ошметки мяса и костей, куски одежды и…Среди
кровавого месива мне показалось что-то знакомое, такие мелкие цветастые кусочки…
Немедленная догадка повергла меня в шок - кусочки вязаной шапочки моего детства, того
героя, советского героя труда. В приступе в буквальном смысле слепой ярости я принял ее за
носок. Так и есть, убедился я, поискав героя взглядом - кроме меня и белокурой в кабинете
никого не было. Гора мусора из мяса и крови, вот и все, что осталось от этого бедолаги.
Неужели это сделал я? В растерянности поднес я телефонную трубку к лицу.
- Алло, - мой голос срывался на всхлипы.
- Здравствуйте, любезнейший. Вы меня узнали ль. Сие беспокоит Безруких. Без - ру -
ких. С литеры Б. Скромнейше прошу меня испростить по случаю задержки. Уверяю вас в
скорейшем моем прибытии к месту. Извольте дождать, умоляю невероятно. Делопроизводство,
понимаете, непозволительно времени требует. Ну да скоро я разделаюсь, одно побоку, другим
киселя дам и будет. Слухи о ваших успехах дошли до меня, вручаю вам свои поздравления,
пока на словах. По прибытии имею распоряжение быть в при вашем расположении, как душой,
так и ебалом хи-хи-хи хи-хи-хи хи-хи-хи хи-хи-хи хи-хи-хи хи-хи…
- Кажется, трубку повесили. Гудки, - едва не плача я передал трубку приветливо
улыбающейся белокурой, - Хуйли ты улыбаешься, - закричал я и выбежал вон под аккомпанемент
ее нечеловеческого хохота.
Я бежал не разбирая дороги. Да была ли дорога вообще? Сейчас, вспоминая пережитое тогда
во сне, я уверен, что ее могло и не быть, а вместо, могло быть, например, молоко или
жидкое говно, или твердое, или бумажная пыль. Все, что угодно. Помню, что я вбежал куда-то
и…проснулся. Обеими посиневшими от напряжения руками я крепко сжимал свой потный хуй.
Спустя долгое время после этого сновидения я до сих пор не могу сосредоточиться. Бывает
бреду куда-нибудь весь в каких-то мыслях, очнусь, то на вокзале, то в канаве, а то и
вообще не поймешь где и как я сюда попал. Почешу за ухом и снова куда-то иду. Порой
кажется, что мне куда-то определенно надо и вроде бы, что почти пришел. Встрепенусь тогда,
глядь - нет, опять в канаву забрел. А еще не дают мне покоя те слова советского героя, про
иные силы. Вот бы кто-нибудь втолковал мне, что это за нахуй. А в сон я теперь боюсь
лезть, феномен сей не до конца изучен, так что пока я больше не сплю.

Tweet