Я ненавижу пирожки с картошкой и ливером. И вкусовые качества этих незамысловатых кулинарных изделий тут ни при чем.  Это горькая  память о молодости.


Двенадцать лет назад я поступил в университет на факультет радиоэлектроники. Родители были категорически против моего выбора. Отец мечтал , чтобы я стал юристом, а мать видела меня доктором. А я вот взял и сделал по-своему, о чем  в скором времени  пожалел. Старики отомстили мне.

- Это твой выбор. Мы хотели как лучше , - угрюмо заявил мне отец накануне первого сентября. – Живи теперь, как знаешь.  Учись в своем ебанном университете, зарабатывай, добывай себе хлеб насущный самостоятельно. Мы тебе помощниками не будем. Может быть,  одумаешься быстрее.

Пообещали и сделали. Я восемнадцатилетний юноша ушел в полностью автономное плавание. Ни копейки из дому. Только случайные подработки. А ведь учился я в другом городе.

Основной учебный корпус нашего факультета находился  недалеко от центрального  городского вокзала. Как и водится, на привокзальной площади было и есть в избытке всевозможных дешевых рыгаловок , где мы студенты перекусывали  между пар. Когда было весьма  туго с денежными знаками, то я перебивался пирожками. Возле входа на вокзал стояли три передвижных лотка от ближайшей кулинарии.  С одного продавали пирожки с рисом и яйцом, с другого беляши. Ну, а с третьего те самые – с картошкой и ливером. Их-то я чаще всего и покупал, ибо они - самыми  дешевыми. Обед мой был однотипным в течение всего первого курса – 3-4 пережаренных  на говяжьем жире  пирога . Изжога меня тогда, помню, не покидала ни на минуту.

Я стал постоянным  покупателем у лоточниц – пожилых теток с желтыми зубами, огромными отвисшими грудями  и визгливыми голосами. Они даже знали, как меня величают.

-  Игорек, подь сюды, - встречала самая добрая ко мне продавщица пирожков с картошкой и ливером. – Иш,ь какой болезный стал. Исхудал. На-ка тебе еще горяченьких.

Руслана Степановна ( так звали ту тетку)  на втором семестре , когда у меня материально было совсем плохо, стала благодетелем. Я уж и не помню, как я в первый раз взял у нее тошнотики в долг. А это и не важно. Главное в том, что  скоро это стало системой. Каждый день после второй пары, я шел к лотку , и там, опустив глаза, шаркая ногой, лепетал Степановне о скором авансе на новой подработке. Она же,  ощеривая  свой полу беззубый рот, махала лапищей и  успокаивала меня :

- Не переживай , Игорек, сочтемся. Ты ж студент, рази мы не понимаем?!

Payment time пришел очень скоро. В один из мартовских дней  Руслана Степановна отказала мне в пирожках на халяву.
- Все. Шара закончилась. Не могу больше. Они не мои, -  сказала она мне негромко, так, чтобы  коллеги старухи не слышали.

В ответ я покраснел, тяжело вздохнул и, развернувшись на каблуках, отправился на следующую пару. «Где теперь снискать хлеб насущный ?»  На этой мысли мне мешало сосредоточиться  громкое урчание пустого желудка.

- Да постой ты. Подь сюдой ! – вдруг крикнула мне вдогонку Степановна . – Ты что обиделся. Иди сюда.

Я повиновался в надежде , что все-таки получу свои пирожки. Но вместо них мне пришлось выслушивать успокоения и предложение :

- Ты не сердись. Пирогов я тебе дать не могу. Но ты ведь голодный такой. Заходи ко мне после шести, - почти шепотом , заговорщицки молвила мне желторотая тварь. – Я тут  рядом живу. У меня огромная кастрюля  борща – вчера наварила.  На куриных потрохах. А еще пампушки с чесноком.

При слове борщ мне поплохело. Голод еще сильней сжал в своих холодных руках мой измученный сухомяткой желудок. Я  словно сомнамбула кивнул головой в знак согласия и принял из рук тётки бумажку с адресом. Тогда меня не смутило, что бумажка была подписана и  приготовлена заранее. В тот момент все мои мысли были о тарелке горячего борща и пампушках.

В означенное время я явился в однокомнатное логово Степановны.  Наваристый украинский суп , нарезанные сало, колбаса, соленые огурцы ждали меня на столе. Я жадно накинулся на жратву . Но прежде чем я успел погрузить в тарелку ложку , ко мне вплотную подошла старая жирная лоточница . Подошла сзади, положила на мои плечи огромные вислые груди, и зашептала почти на ухо:

- Ты помнишь -  сколько ты у меня взял в долг пирожков? Два месяца я тебя кормила . Многовато выходит. Не расплатиться студенту. Теперь эта роскошь. Надо отрабатывать.

Второй раз  за день мне стало жутко не по себе. Днем з от голода у вокзала. А теперь от мысли, что мне за миску борща с потрохами придется ублажать старуху. Ни за что. Уж лучше сдохнуть от истощения. С этой мыслью я резко подорвался и ринулся прочь, к выходу. Степановна удержала меня за руку:

- Стой идиот . Ты ведь даже не дослушал. Вот осленок. Я не прошу тебя ебаться.  Выполни всего лишь одну мою маленькую фантазию. Пофотографируй меня голой.

Я остолбенел. Пояснения к столь странной просьбе  последовали тут же:

- Ты не думай , что я была всегда такой страшной, толстой . Когда мне было, как тебе сейчас, я подрабатывала моделью в школе-студии художников, и даже снималась для  страниц о советской моде в одном областном журнале. 

-Мне страшно ! – вырвалось у меня .

- От чего? Ты меня всего пять минут поклацай и все.

- Да нет. Страшно от мысли – что же время с людьми делает.
- А. Вот ты о чем. Да время не щадит никого. А тогда на меня многие западали. Помню, в худ. студии и на фотосъемках  я сильно возбуждалась и кончала. С тех пор фотоаппарат стал для меня , как это называют.? А! Фетишем. Ну, пощелкай меня. Пару раз.

Я оглянулся на стол, где паровал борщ, сглотнул слюну, и кивнул головой. Через минуту Степановна лежала на диване, и принимала самые невероятные позы.  Ее старушечье, жирное  тело напоминало  личинку майского жука  – огромный живот в складках, обвислая жопа , бьющие при всяком движении по пупку груди. Я бегал вокруг  чудовища и фотографировал  его на мыльницу. В один момент лоточница начала ласкать себя рукой. Кисть полностью утонула в волосне..

- Иди ко мне, студент, - томно прошептала тетка.

И вы знаете - я пришел к ней. Ебать ее не стал – побрезговал. Я раздвинул ее цилллюлитные , варикозные ноги и жадно припал к пелотке. Она задрожала в еще большем возбуждении. Мое лицо погрузилось в огромное отверстие, за 55 лет повидавшее многое.

** *

- Очнись же ! Очнись ! Да, что с тобой , гад? Все удовольствие поломал ! – Степановна стояла надо мной, и била по щекам.

Оказывается,  я во время облизывания старой пелотки потерял сознание. От голода.  Тетка помогла мне подняться с пола. Усадила за стол, и я принялся за борщ, ради которого согласился на все.

- Ты кушай. А-то  сил нет совсем. Поешь – продолжим.

Я замахал ложкой на Степановну, чтоб не мешала, достал изо рта лобковую волосинку, и сёрбнул борщеца.

** *

Больше за пирожками я не ходил. Руслана Степановна  почти стерлась из моей памяти , как ночной кошмар. Прошло двенадцать  лет . Но вот на днях назад ко мне в  «Эльдорадо»  в отделе фотоаппаратов подкатил некий сморщенный стручок, разбитая страстью, покрывшаяся плесенью старуха.

- Привет, студент! Не узнаешь меня, Игорек.

Через секунду меня передернуло. Это Степановна. Вспомнились пирожки, борщ  и та аццкая  фото сессия.

- Как ты? Нормально? А я вот за новым цифровым фотоаппаратом пришла. Долго собирала на него, все откладывала покупку.  Но, тут такой повод представился, - с этими словами  продавщица пирожков многозначительно указала на стоящего поодаль худого парнишку, наверное, студента. Он ковырялся в носу и периодически откусывал  от сжимаемого в руке гамбургера.

Tweet