День начинался. Занялась заря на горизонте, сначала простая светлая полоса, за каких-то десять минут перешедшая из белой в кроваво-красную черту, а потом – в розоватый полукруг, на фоне которого чуть ли не со скрипом проявилось белесое и грустное солнце. Проснулись дворники, закричали в частном секторе петухи, приветствуя наступление нового дня, только этого всего Юра не услышал. Он спал, свесив с кровати босую ногу, ночью выползшую из-под одеяла и служившей комариным педигрипалом до утра. Юре было все равно – кормится ли кто-то его кровью или нет – пусть даже это и будут мелкие назойливые кровососы, но никаких действий он предпринимать не собирался. По банальной причине – Юра был в говно пьян. Придя в час ночи, он, на автопилоте, разделся и плюхнулся на жесткий матрас, бормоча что-то нехорошее в адрес бросившей его вчера жены, которой перед расставанием набил морду, придравшись к тому, что она «заебала чемоданы собирать».
Зазвонил телефон. Как обычно люди реагируют на звонок? Некоторые подпрыгивают на кровати и, только, успев ноги засунуть в тапочки, сломя голову несутся коммунистическим паровозом к телефону и голос имеют вполне здоровый и незаспанный. Некоторые долго лежат, открыв глаза, ожидая, что телефон возьмет кто-то другой – жена, к примеру, или кто из семьи. И, не выдержав, плетутся к аппарату. А некоторые – четко и внятно, в трубку послав всех любителей ранней коммуникации нахуй, топают досыпать.
Юра не вставал. Приоткрыл левый глаз, послушал зуммер, перевернулся на живот и его стошнило прямо на простыню. Тяжелый запах перегара и маринованных огурцов наполнил комнату. В перерывах между спазмами Юра успевал выдавить «Бля, пиздец» и продолжал извергаться подобно вулкану Кракатау. Икнув в последний раз, он попробовал открыть правый глаз, но тот не желал открываться ни в какую. «Ё, мне ж на работу надо!» - подумал Юра и, приподнявшись на локтях, повернул голову в сторону будильника. По времени ему уже давно полагалось вкалывать. Решение пришло в голову внезапно - «Пошли все нахуй, мудаки».
Трезвый разум бы смог проследить ночное путешествие Юрия до кровати: полоса из снятых носков, замызганного ботинка, брюк, майки и тельняшки четко отмечали тернистый и усеянный препятствиями путь проспиртованного тела.
Встав, и на ходу разлепляя правый глаз пальцами левой руки, а правой рукой держась за стену, на трясущихся и подгибающихся ногах Юра побрел в ванную. Там, засунув голову под кран, он простоял минут пять, пока не пришло хоть сколько-то заметное облегчение. Рывком подняв похмельную главу, плюхнулся на задницу возле раковины, задрав лицо кверху и приоткрыв рот. Со стороны это выглядело так, будто бы Юра решил исследовать потолок и нашел там что-то чрезвычайно для себя занятное, и это занятное его так поразило, что рот от удивления перекосило трещиной радости.
Отдохнув и набравшись сил в позе молящегося с параличом шеи, он попробовал принять вертикальное положение. К счастью для него, этот процесс обошелся без падений. Пополоскал рот водой, съел полтюбика Бленд-А-Меда, умылся и поднял глаза на зеркало. Оттуда на него уставилась мумия с трехдневной щетиной, часто моргающая напухшими веками и с красными белками глаз.
«Как хорошо проснуться дома!» - отметил про себя Юра, вспомнив как в позапрошлом месяце он очнулся под подъездом, где его настырно трогала по лицу метлой дворничиха, требуя «Съебаться нахуй к ебаной матери, алкашу несчастному и конченому человеку».
Тогда, сипло послав дворничиху, он встал на четвереньки и, невежливо повернувшись к ней задом, стал «Титаником» вползать в подъезд. Получив от дворничихи доброго пендюля сапогом сорок второго размера, поклялся кровно отомстить и на следующую ночь нагадил кучу прямо под дверью в дворничихину каморку. Положив сверху газетку, он аккуратно поджег ее со всех сторон и позвонил в дверь. Спросонья не разобравшись, дворничиха в одних тапках-зайчиках и ночнушке, начала топтать газету.
Жестоко обманула судьба наивную Валентину Петровну – она не только измазала свои нарядные зайчики в Юрином дерьме, но и, поскользнувшись, упала, размозжив собственный череп. Приехавшие врачи и милиция не могли скрыть улыбок, и, закрывая носы, украдкой подмигивали друг другу.
Юру потом целых два дня мучила совесть, пробиваясь сквозь пропитанные алкоголем верхние слои мозга к сознанию. Будучи от природы фаталистом, он пришел к выводу, что даже если бы и не стал испражняться на пороге, Валентину Петровну обязательно убил бы ополоумевший от конопли сосед с третьего этажа. Это его двухстаканный чек она однажды вымела из-под лестницы, и, сослепу приняв коноплю за одну ей известную лекарственную траву, настояла на спирту, принимая с утра по столовой ложке. После свершения обряда очищения вверенного ей участка улицы, Валентина Петровна запиралась в своей каморке и проводила долгие часы в раздумьях о сущности бытия…
Сегодня Юра чувствовал себя отвратно и, с похмелья, со всех углов ему мерещился голос покойной дворничихи, взывающий к совести. Для профилактики поковыряв в ухе, он понял, что от галлюцинаций избавит лишь добрая доза спиртного или пара хапок. Денег на бухло у Юры не было, а вот шансы накуриться были очень даже велики – сосед с восьмого этажа постоянно сидел дома, отпуская траву по бросовым ценам несовершеннолетним планокурам. Менты уже несколько раз пытались прищучить Серегу, но у того, видимо, были хорошие связи в ментовке, и, просидев три часа в СИЗО, он неизменно оказывался дома.
Жутко хотелось курить, но сигарет не было. Одевшись, Юра поднялся на лифте вниз. Серега открыл сразу, будто бы стоял под дверью и в глазок караулил клиентов.
-Опа, Юрчик! Заползай! – улыбнулся Серега Юре и отступил в сторону, жестом приглашая зайти в квартиру.
-Чего это ты ко мне зайти решил, днем-то? – поинтересовался Сергей, копаясь в шкафу в поисках пары тапок для гостя.
-Да вот, я это… в гости пришел – Юра рассматривал фотографию на стене. На фотографии был улыбающийся негр, держащий в руке дымящуюся папиросу и, кажется, вполне довольный жизнью.
-Это кто? – спросил Юра, прочтя под фотографией подпись «Kingston, Jamaica».
-Знакомый растаман один подарил, – ответил Серега, выудив, наконец, из бесчисленного количества обуви тапки и протягивая их Юре, – Он сам с Ямайки, учился у нас, на агронома, в сельскохозяйственном. Вот и оставил о себе память.
-Кто-кто? – переспросил Юра.
-Да какая, в сущности, разница? Хороший человек и мне этого достаточно. Трава у него знатная была… - Сергей мечтательно полуприкрыл глаза, - Да… хорошая была трава, хорошая…. Да… хорошая… По-любому хорошая… Да…
-Эй, Серег, не зависай – помахал рукой перед лицом у него Юра, - давай ты чайку сделаешь лучше?
-Чайку… Чайку это хорошо, да… - Серега явно погрузился в воспоминания о чернокожем раста и его траве.
В сердцах выматерившись, Юра двинулся на кухню. Там, кроме стола, плиты, чайника и трех табуреток обнаружилась девочка лет семнадцати, в полной отключке и луже блевотины, лежащая на полу.
-Серег, че это за хуйня тут на кухне у тебя творится!? – заорал Юра.
Вопль вывел Сергея из транса.
-Наташка там спит. Не трогай, она прочухается и сама уйдет.
-А чего она такая бледная? Чем ты ее накормил?
-Говорю, не трогай. Перебухала вчера, проспится и свалит.
Серега характерной походкой потомственного коноплекура врулил в кухню, поставил на газ чайник, сел и закурил сигарету. Потрогал кончиком тапка девчонку, поглядел на Юру.
-Хочешь ИХ?
-Ее, что ль? – не понял Юра.
-Не, дурик, ИХ, - ухмыльнулся Серега, и, глубоко затянувшись, выпустил дым в потолок.
-Не, я колес не жру, я бы планчика лучше покурил, - вопросительно глянул Юра.
-Планчика…. Ну можно и планчика, - хозяин полез в шкафчик, где среди чашек, тарелок и прочей кухонной утвари стоял мокрый аппарат.
Пошарил в кармане, вытащил оттуда чек, развернул и пальцем отделил полосочку рыжеватой травы.
-Сначала пяточку скурим, а потом подумаем – надо еще догоняться или не надо, - Серега достал из ящика стола крышку с наперстком, засыпал половину полосочки, накрутил крышку на горлышко, сделал одну вытяжку и пригласил Юру к бульбулятору.
Юра выдохнул воздух и набрал полные легкие остывшего дыма. Выдохнул. Вселенная сузилась до размеров его головы, по всему телу разлилась приятная легкость, в голове моментально прояснилось и куда-то ушла тупая боль, мучавшая с самого момента пробуждения.
-Хороший у тебя план, план, Гендальф! Чистый термояд! – процитировал Юра «Братву и Кольцо».
Серега засмеялся и ответил прибауткой:
-Сигарета после плана догоняет наркомана. На, покури, – и протянул пачку.
Юра сунул сигарету табаком в рот и попытался поджечь фильтр, что вызвало приступ богатырского смеха у Сереги:
-Бля, хаха, бля, ты ж ее… хаха, бля, хаха, не тем, хаха.. концом, бля… хаха.
Юра послушно перевернул сигарету и подкурил уже с нужной стороны.
-Ну, так что ты, точно не будешь? У меня еще лист остался, - хитро подмигнул Серега.
-Какой-такой лист? Не знаю я никаких листов!
-Ну, какой-какой, паркопана, чего ж еще!
И тут Юрин мозг, не успевший отойти от алкоголя, убитый первосортным шуйским совершил неожиданное. Юра, только собравшийся сказать «Да ты че, я ж говорил, я ж колес не жру», услышал свои невнятные слова: «В жизни надо попробовать все, давай!».
Серега поднялся и ушел в другую комнату, очевидно, искать лист. А Юра, оставшись на кухне с Наташей-коматозницей, повел неторопливый, но четкий разговор с совестью.
-Вот нахера оно тебе надо? – спросила совесть.
-Надо попробовать все!
-Тебе пизды надо получить попробовать, а отечественная фармакология все равно в жопе.
-Хуй тебе, все равно сожру. – сказал Юра и забил хуй на совесть, на Наташу и на легкую измену.
Серега принес из комнаты пластиковую упаковку белого цвета и сунул ее в руки гостю:
-Открывай, если первый раз ешь – то хавай три.
И снял с газа чайник, разливая кипяток по стаканам, засыпая сахар.
Юра высыпал маленькие беленькие таблетки в ладонь, зачем-то понюхал, попробовал кончиком языка – безвкусные, закинул горсть в рот и запил услужливо поднесенным чаем.
-Там еще пять штук осталось, мне они без толку, не жру я химию - сказал Серега, прихлебывая чай, - ты себе оставь, ели понравится – в другой раз съешь.
-Угу, - буркнул Юра, рассматривая упаковку, – «Паркопан» - гласила надпись на фольге.
-Юр, мне надо отойти на полчасика, там у меня дело есть, посидишь тут, тебя как раз начнет колбасить, я приду – водки принесу, посидим, поговорим. Ага?
Серега оделся и ушел.
Юра остался наедине со своей конопляной прухой, приглушенным похмельем и приближающейся паркопановой вставкой. Прошло полчаса, потом сорок минут. Юра уже недобро поглядывал на неподвижно лежащую Наташу, думая о том, сильно ли обидится хозяин квартиры, если он  по-быстренькому выебет эту маленькую наркоманку…
И вдруг… Юра заметил, как мир вокруг него начал меняться. Что-то неуловимое сверкало в воздухе, мельтешило перед глазами, щекотало нос и давило на уши…
Цвета начали воприниматься по-другому, во рту вместо слюны оказались кусочки пенопласта, стали слышны непонятные звуки, иногда мягкие, а иногда резкие… Он заметил, что если резко повернуть голову, то комната начинает двигаться вслед за взглядом, точно пьяные «вертолеты»…
И тут он четко и внятно услышал голос Валентины Петровны:
-Вот ты, говнюк, чем ты занимаешься!
Юра завертел головой в поисках источника звука и с удивлением обнаружил, что они исходят от безмолвной Наташи. Точнее, уже проснувшейся и вставшей Наташи, которая смотрит на него открытыми глазами и почему-то говорит голосом покойной дворничихи.
-Таблеточек, значит, нажрался… А меня - говном?
Юра не нашелся что и ответить, лишь хлопал широко раскрытыми глазами, всем своим видом выказывая недоумения и непонимание происходящего.
-Убил, ирод окаянный, в говне собственном, можно сказать, утопил!
-Да что вы, любезная Валентина Петровна, ни в коем разе не думал причинить вам несчастье! Лишь пошутить желал, увольте великодушно! – Юра понял, что этот голос с хрипотцой, изъясняющийся на русском языке начала двадцатого века принадлежит ему самому.
-Убийца проклятый, на тот свет заберу, в аду вечно гореть будешь! – вместо соседней стены, которая растворилась в воздухе, перед Юрой открылась живописная панорама Ада в представлении безумца, страдающего садомадохизмом: огонь, лужи крови, крючья со свисающими грешниками, с которых живьем снимают кожу, душераздирающие вопли, мольбы о пощаде и стоны. А самом страшное – огромный чан с дерьмом, со всем тем дерьмом, что Юра успел выдавить из своего могучего кишечника за тридцать шесть лет существования. Тысячи и тысячи обедов и ужинов – зловонных, смердящих и отвратительных – в одном чане, где его, Юрчика, славного парня и отличного собутыльника, будут купать до Великого Суда, а в итоге - распылят как грешную душу.
Юра покрылся холодным потом, волосы на яичках зашевелились, таблетки вместе с чаем запросились наружу, а глаза остекленели от ужаса.
-Простите, миленькая Валентина Петровна, простите грешного, простите… Слезно молю вас…
Но тут Наташа начала ощутимо изменять внешний облик: сначала у нее начала расти грудь, было видно, как пузырится плоть под кофточкой, дальше укоротились ноги, волосы поседели и отросли, под носом выросла бородавка, а лицом стала напоминать покойную дворничиху.
-Чур меня, чур, - завопил Юра и, схватив мокрый бульбулятор, прицельно метнул в призрака. Призрак ойкнул, икнул и осел на пол, а Юра щучкой прыгнул в дверь, так никогда и не врубившись, что перепутал настежь открытое окно кухни с дверью.