1
Когда я впервые почувствовал резь в мочеиспускательном канале, а проще исъясняясь, в хуе, я, конечно же, малость испугался. С чего бы это, думаю, такая поябень?
Предположения были многообразны. От триппера до простуды. Было лето, август месяц. Простуженным я не был. Ну во всяком случае таковым не казался…
В медицинской азбуке я вычитал, что на третий день, в случае трипака, с хуя потечёт мутно-зелёная жижа, гной.
На третий день жижа не потекла. Не потекла и на пятый. Однако опорожняться было по-прежнему не комфортно. Я ходил по улицам города и концентрировал все органы чувств на мудях. Ничего не происходило. Трусы оставались невозмутимо сухими.
Я заглядывал в залупное отверстие, раздвигал его пальцами, рассматривал хуй в увеличительное стекло, я даже светил в него фонариком, но обнаружить что-либо подозрительное так и не смог. Нужно ли говорить, какими выражениями я вспоминал своих не многочисленных половых партнёрш…
На вторую неделю ебучей нервотрёпки я решился наведаться к доктору.
"Центр детства и материнства" находился в семи минутах ходьбы от моей однокомнатной квартиры. Я жил на Семёне, одной из центральных улиц города, напротив отеля "Хёндэ". Уже несколько месяцев я был невъебенно холост. Моя любимая женщина Юля, еще весной, ушла жить к маме. Сперва на неделю, потом на месяц.
Но почему то её не было до сих пор.
И по слухам, доходившим до меня, она давно еблась с каким то припиздком.
С кем именно - я не знал. И если честно, не особенно в это верил. Тогда мне казалось, что мы неразлучны. Хотя бы в духовном смысле. Как выяснилось позже, я охуенно ошибался.

Напялив кожаный пинджак, не бритый и вонючий, я вышел из дому и не торопясь пополз в сопку. Я брёл
к врачу, и мою истомлённую душу терзали всякого рода похабные предчувствия. Поэтому я шёл медленно, курил табак, пердел в мятые джинсы, и улыбался.
Да, представь себе, чувак, улыбался.
Тогда, я ещё имел право улыбаться. Я был герой. Мой дипломный спектакль произвёл не хуёвый фурор в городе, его взяли в репертуар театра, по режиссуре стояла пятёрка, да и вообще было лето.
Но тоска, ТОСКА, злоебучая подруга всех гениев, уже поселилась в моём теле. И я даже догадывался, в какой его части она свила гнездо - в залупе.

Через семь минут я вошёл в прохладный вестибюль элитной лечебницы. У лифта толпились люди.
У каждого что-то болело. У кого-то сердце, у кого-то жопа, у кого-то, как и у меня - хуй.
Мне необходимо было оказаться на восьмом этаже. В кабинете венеролога по фамилии Варинец.
В детстве я часто ходил с бабушкой на базар.
За покупками.
Там всегда продавался варенец.
Я любил пить этот блювотворный напиток, любил тёмно коричневую пенку, плавающую в бумажном стакане.
Я любил свою бабушку.
Даже не смотря на то, что довольно часто ругал её матом.
Лифта я не дождался. Восемь лестничных пролётов я осилил за минуту.
Взяв в регистратуре талон, заплатив в кассе 150 рублей, за первичный приём, я отправился блуждать по коридору. Кабинет врачихи Варинец казался не преступным.

Вокруг него сиротливо ютились заразные проститутки. Я двигался медленно, вразвалочку, предоставляя шлюхам возможность как следует себя рассмотреть. Пусть знают - со мной шутки плохи.
2

Распихав теток, я открыл дверь и сунул голову в кабинет. Варинец сидела за столом и что-то писала. Напротив неё, как штырь, торчал тощий мужик с чапаевскими усами, похожий на Мятляева, моего бывшего препода по сценическому движению. Его удивленное еблище давало понять - бедняга подцепил сифу. Или СПИД. Или то и другое.
И узнал об этом только сейчас.

Мне снова стало страшно. Я захлопнул калитку и громко спросил:
- За кем я?
- А у вас на сколько?- Донесся голос с низу.
На топчане, обитом поносным дерматином, сидела очкастая соска лет пятнадцати. Очевидно, у неё были ганакокки. Я поморщился и заглянул в талон. По выведенным синим пастиком каракулям, я определил время и вежливо ответил:
- Прям на сейчас. Плюс минус пять минут.
- Тогда вы за мной.
- Отлично, я так и знал.

Сняв пиджачину, под которым обнаружилась белоснежная футболка марки "Levi"s", я облокотился на стену. Было душно, и прохладная стена втишь бодрила.
Очкастая сука принялась рассматривать мою татуировку. Пусть. Мне было наплевать. Я хотел поскорее сунуть свой многострадальный хуй в заботливые щупальцы доктора Анастасии Варинец.
В самом конце коридора, прям напротив окна, в которое светило солнце, кто-то хихикал и негромко что-то или кого-то обсуждал. Слов я разобрать не мог.

Наконец, за кабинетной дверью закопошились, и все ясно услышали, что кому-то нужно сдать кровь из пуповины. Я поёжился. Уж слишком это круто звучало. Кровь из пуповины!
У окна захихикали пуще прежнего, и мне на мгновение показалось, что я узнал голос.
Дверь распахнулась, и усатый сифилитик вынырнул в коридор. На его еблище сияла улыбка. Вот бедолага, подумал я, кровь из пуповины пошел сдавать.

Вокруг меня произошло еле заметное движение, народ расступился и тут я увидел тех паршивых гадов, которые резвились у окна.
Это была Она, она - моя любовь, моя женщина, моя Юля, моя ебливая жена. А рядом с ней ютился какой-то толстожопый мудазвон, с рыжими еврейскими бакенбардами. Я где-то видел эту мерзкую, конопатую заточку. Вспомнил. На Приморском радио. Когда сам еще работал в той задроченной канторе.
Они смотрели на меня как на бесполезное ископаемое.
Я смотрел на них как баран на новые ворота.
Это продолжалось вечность.
Юля подошла ко мне. Я не двигался. Очередь замерла почувствовав драму.
Но сцены ревности не произошло.
Я не уебал прошмандовку в ухо, не сломал нос еврею, хотя мог это сделать с пол тычка. Что говорить…
Я даже не сплюнул на пол.

- Развлекаешься? - "Моя любовь" кивнула на кабинет.
- Да нет. Развлекаешься ты. Я так, по серенькому.
- Чем занимаешься? Работаешь? Где работаешь?
- Я не работаю.
- Что будешь делать?
- Когда?
- Вообще.
- Работать на стройке.
- Кем?
- Строителем.
- Ой! Ты что? Зачем? Иди на телевидение. Поработай редактором.

Пауза.

- Нет, что серьезно? Ты не шутишь? На стройке?
Неужели её волновали эти глупости. Не думаю.
- Я не шучу. К венерологу?
- Ой! Нет, это не я…

Понятно, триппер у еврея.

- А ты? - не унималась Юля.
- Это тоже не я… как Буч?
- Ой, отлично. Он в деревни у бабушки, ему там так здорово!
- Ты уверена?
- Конечно. Он там резвится… ему там хорошо.
- Сомневаюсь.

Пауза.

- Ну, ладно, удачи тебе. Много не пей. - Искренностью и не пахло.
- Спасибо. Учту.
И она возвратилась на топчан. К другу. Друг был ниже травы. Ебать его в голову.
В коридоре повисло напряженное молчание. Очкастая все поняла и теперь смотрела на меня как на подарок.
Пошла сука в очко!
Я был готов расплакаться. Я был убит. Уничтожен. Я был мертв.
Причем меня несколько не трогал факт измены как таковой. Срал я на измены. Я был поражен другим.
Чем именно - сформулировать трудно.
Перед моими охуевшими зрачками повис громадный вопросительный знак.
Что делать с ним - я не знал.
Я не хуя не знал.
Я покрылся потом.
Я хотел блевать.
Я не знал, как жить…

3
Потом был кабинет доктора. Белый и просторный. Мазок на анализ. Две сигареты подряд. Долгая дорога к гастроному. Трата денег на литр "Русского размера". Восхождение по подъездной лестнице. Пустая квартира. Уже по-другому пустая - не так как три часа назад.

4
Я откупорил литруху. Наполнил стакан ровно на половину. Выпил. Налил ещё. Выпил.
Закурил "Кэмэл". Налил. Выпил.

День подходил к концу.
В окно таращился прекрасный летний вечер.
Долбанный летний вечер.
Я снова налил…
5

Спустя 20 минут в голове зашуршали воспоминания…
В коридоре залаял Буч.
На кухне Юля жарила картошку.

Я любил этих странных персонажей своей жизни.
И поэтому плакал.
Впервые за многие годы.

P\S
Так начинался новый, совершенно удивительный этап моей жизни.
Этап шестимесячного пьянства.