Этот ресурс создан для настоящих падонков. Те, кому не нравятся слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй. Остальные пруцца!

ПАСХА — 58. Реинкарнация 30

  1. Читай
  2. Креативы
1

Задняя стенка, или панель, если по-мебельному, не доходила до пола сантиметров сорок. Лёжа на полу Гошнаг могла видеть через этот зазор только ноги Аркадия, от пижонских сапог с каблуками в рюмку и до колена.

В этот момент на плитняк со звоном упала отстрелянная обойма браунинга, и Талько поняла, что медлить нельзя. В таком состоянии, с искалеченной правой ногой, играть с противником в кошки-мышки было смертельно опасно, и она, оперев рукоять пистолета в пол, открыла огонь.

Слово товарища маузера оказалось куда как убедительнее, чем у весящего вдвое меньше браунинга. Первая же пуля, способная насквозь пробить стальной рельс с такого расстояния, практически оторвала Аркашке левую ногу. Войдя на ладонь выше уреза голенища сапога, она разнесла в щепки обе берцовые кости, осколки которых смешали в кашу обрывки мышц и сухожилий.

Аркашка, лишившийся естественной опоры, начал стремительно крениться на бок, но успел в падении пару раз выстрелить в сторону Гошки, уже начавшей протискиваться в зазор под панелью. Одна пуля ушла в потолок, а вторая попала в жестяную коробку с галетами. Та подпрыгнула, закувыркалась в воздухе, осыпала Гошку галетами с крошками и, упав вниз, пребольно стукнула девушку по затылку, на котором и так красовалась шишка от деревянной кобуры маузера, полученная ещё при сражении на тропинке, ведущей к храму. От неожиданности и боли Талько даже не заметила, как выпустила всю оставшуюся обойму в падающую фигуру окаянца.

После отчаянной перестрелки в храме воцарилась кажущаяся тишина, но когда слух полностью восстановился после звуков пальбы, Гошнаг смогла расслышать не только затихающие стоны Аркадия, но и хруст галет, на которые накинулось не меньше двух дюжин здоровенных и голодных пасюков. Как известно, девушка не боялась крыс, но лежать на полу и смотреть на их драку за лучшие кусочки в считанных сантиметрах от лица, было не очень-то приятно, как и лежать в луже продолжающего прибывать горючего.

Гошка, уже не боявшаяся ругаться вслух, выползла из своего укрытия и, цепляясь за столешницу, с трудом, но смогла подняться и осмотреться уже с высоты своего небольшого роста. Первым делом она швырнула на каменный пол пустую бутылку, и пасюки прыснули во все стороны от греха подальше. Талько дотянулась до ящиков с провизией, достала новую банку галет и бутылку водки, сковырнула пробку штыком и прильнула губами к горлышку. Было противно и хорошо.

Гошнаг прислушалась к своему телу и удивилась сама себе — болело всё, особенно нога, спина и шишка на затылке, но она всё еще жива! Вылила остатки рыковки себе на голову и на голень, засунула пустой пистолет и штык за ремень, взяла лампу и попрыгала на одной ноге к Аркадию.

Тот валялся на полу, как большая сломанная кукла, но всё ещё дышал, хватая синеющими губами воздух. Гошка поднесла светильник поближе и сразу поняла, что свои показания Аркашка будет давать только Кифе-ключнику, причём очень скоро. Отстреленная нога была вывернута подошвой сапога к голове, из второй ноги пуля вырвала кусок плоти с внутренней поверхности бедра, а самыми страшными были раны в паху и в районе пупка. Талько даже не смогла рассмотреть в этом месиве, сколько пуль она отправила в цель. Аркадий обильно подплывал кровью и пытался руками что-то там закрыть или собрать с пола. Он был ещё молод, высок и крепок, но это лишь растянуло агонию на несколько минут.

— Кто такая Лиза? — Гошнаг подняла с пола браунинг и направила его в лоб умирающему. — Сделай хоть одно доброе дело напоследок, а я прекращу твои мучения.

— С... сука.

— Это понятно, что не кобель. Порядочная девушка с вами не свяжется.

— Ты. Т-ты сука. З-зачем?

— Ну вот опять! Если бы мне сегодня за каждую «суку» хотя бы пять рублей платили, я бы завтра велосипед с моторчиком купила. Иди к своим, дурень, заждались уже небось! — Талько не стала стрелять в лицо Аркадию, а просто прижала ствол к груди напротив сердца и нажала на спусковой крючок.

Гошнаг обыскала карманы трупа, нашла удостоверение работника кооперации, бумажник с приличной суммой денег, запечатанную пачку презервативов, свою обойму к маузеру и записку на бланке телефонограммы, написанную аккуратным женским почерком:

»Сегодня не могу, до утра буду дежурить на станции.
Встретимся завтра после обеда на нашем месте.
Лиза.«

Решив отложить раздумья на более подходящее время, Талько с подвыванием заковыляла к выходу — трофеи в руках не давали возможности скакать, а каждый шаг правой ноги пронзал болью всё тело от пяток до затылка, и путь в двадцать саженей показался дорогой на Голгофу, а ведь предстояло ещё как-то дойти по лужайке до дорожки, и спуститься по ней вниз чуть ли не треть до встречи с Васькой и першероном. Гошка изначально не хотела садиться на аркашкину лошадь, умные животные быстро перенимают характер и привычки всадника, а в дурости и фанфаронстве покойника она имела возможность убедиться лично. С другой стороны, кобыла была запряжена с большими седельными сумками, убитые члены шайки не брезговали стащить всё, что плохо лежит.

Выбора не было, особенно учитывая, что храм всё более наполнялся запахом не только паров бензина, но и вонючим дымом чего-то тлеющего.

— Надо уносить ноги. Желательно свои, и обе, — сама с собой пошутила Гошка, запихнула трофеи в седельные сумки, туда же положила свои маузер и штык. Хотела было снять васькин ремень, но передумала: — Что же я, совсем обнажённая поеду? Теперь ты, — Гошка совершенно серьёзно обратилась к кобыле. — Мы с тобой немного совсем прокатимся, потом на Буцика своего пересяду. Будешь вести себя хорошо, в Шунтуке получишь ведро морковки. Знаешь, какая у Михельсонов морковь? Отличная морковь, сама целыми днями ела бы! Будь человеком, войди в моё положение!

Талько была довольно сильно пьяна, что и неудивительно, ведь суммарно она выпила больше половины бутылки рыковки. Наша героиня была крепка на алкоголь, особенно в своей возрастной категории, но подводила категория весовая, даже в конце осени она сильно недотягивала до трёх пудов при росте в два аршина с двумя вершками.

Сесть в седло не удавалось, закинуть раненую ногу не получалось, как и опереться на неё при движении здоровой, а ухватиться за гриву кобыла не позволяла ни за какие посулы. Гошка отвязала лошадь от каменного столба и повела её к двери за уздечку, неся лампу в свободной руке.

Здесь возникли новые проблемы. Сначала не открывалась задвижка из-за перекоса тяжелого полотна, пришлось доставать из сумки штык и по миллиметру освобождать деревянный брусок. Работа продвигалась медленно и, хотя в храме было прохладно, Гошка вспотела. Выступивший солёный пот щипал многочисленные ранки и ссадины, отчего она злилась и пару раз чуть не резанула себя по пальцам. Наконец задвижка сдалась и вышла из паза дверной коробки.

Талько потянула большую медную ручку на себя. С таким же успехом она могла бы сдвинуть весь храм — она же не видела, как крепкий и не уставший Аркадий мучился с дверью после выстрелов в неё картечью. Узница огляделась вокруг себя, пытаясь в свете лампы найти что-нибудь подходящее, чем можно было с силой ударить в полотно, увидела на полу внушительное ружьё, оставленное Аркадием, подняла и стала вертеть в руках, разглядывая творение бельгийских мастеров.

— Шикарная вещь, надо бы отцу подарить, вместе будем на Кужоре уток с гусями валить, мне с такой бандурой не управиться небось, — Гошка с трудом поднесла тяжеленную двустволку к плечу и попробовала прицелиться в щепастую дыру, пробитую ранее Аркашкой...

— Не стреляйте, Гошнаг Платоновна, свои! — голос, раздавшийся через пробоину был уже хорошо знаком.

— Корепанов, ты своей смертью точно не помрёшь! Тебе где велено было ждать? — Талько переломила ружьё и оперлась на него, как на костыль. — Помоги дверь открыть, раз уж пришёл.

— А как? Тут ручки нет, свинтили наверно. А вы тама одна? Ой, я хотел сказать там.

— Нас здеся сорок человек, — Гошнаг беззлобно передразнила Василия. — Мы тута на крестный ход собрались, а дверь сквозняком захлопнуло.

— Не обманывайте, Пасха двадцатого апреля была, а сегодня уже одиннадцатое, если не двенадцатое июня.

— Тебя не провести, поповский племянничек. Моргалки убери и держи, — Талько просунула в пробоину рукоятку штыка, — подковырни там как-нибудь, а я отседова толкать буду.

— Ага, понял. Я сейчас. Ну вот.

— Подцепил?

— Штык сломал. Наверно вы слишком сильно надавили.

— Я вообще даже не притронулась, не придумывай. Как ты жениться будешь?

— А чо?

— Через плечо. Как ты жене попадать-то будешь?

— Нормально буду. Я в этом бойкий!

— Держи конца, бойкий, и тяни, когда я скажу! — Гошка сняла себя ремень, завязала узел на ручке со своей стороны и подала другой конец через дыру. — На руку намотай и дёргай на счёт три! Ра-а-аз, два-а-а, три!

Гошнаг из последних сил навалилась на дверь левым плечом и лбом, упершись стволами и здоровой ногой:

— Я сказала «три», мать твою!

Усилия совпали, дверь со скрипом распахнулась. Василий опрокинулся на спину, а Гошка рухнула было лицом на паперть, но успела выставить перед собой руки и не ударилась. Рядом с лязгом упало ружьё, и Талько, настороженная на каждый громкий звук, инстинктивно вжала голову в плечи и закрыла её руками.

— Хватит уже, ну пожалуйста! — пробормотала она и почувствовала, как что-то тёплое и живое тычется в руки и плечи.

— Васька, отстань! Насмотрелся в дырку, как я голая под лампой с засовом корячилась?

— Надо было узнать, одна ли вы там, я же без оружия и штаны спадают. Можно мне ремень отвязать, или вы тудой-сюдой ходить ещё собираетесь? — ответил Корепанов, но почему-то с другой стороны.

— Что за чертовщина опять? — Гошка убрала руки, повернула голову и с опаской открыла глаза.

Над ней, склонив голову с длинной чёрной гривой, стоял першерон и осторожно толкал её носом в плечо.

— Буцик! Как хорошо, что Васька тебя сюда привёл!

— Это он меня привёл, чуть ли не зубищами себе на спину затащил, когда заваруха у вас тут началась, еле пальто снять и сложить успел. Вы вставайте, на холодных камнях можете женскую болезнь заработать, частит называется. Мне бабушка-покойница, царствие небесное, рассказывала, когда за Галчонком приглядывать учила. Пи́сать будете каждые четверть часа, как будто арбуз большой одна съели, только жечь ещё там сильно будет.

— Не частит, а цистит, деревенщина. Помоги лучше подняться. Только осторожно, на мне живого места нет.

— Сарапул не деревня, а город. Поменьше вашего Майкопа, но зато на Каме судоходной, а бабуля покойная шамкала и пришепётывала, без зубов-то. Cуть, суть-то верна, разве нет? Как вас брать-то? А то начнёте опять...

— Верна, верна, отстань только ради Христа! Под грудь в охапку бери... Нет, лучше под плечи руки просунь и поставь возле Буцефала пока. Я хоть воздухом чистым подышу.

— А что вы тут делали? От вас водкой несёт, как из бочки, и дым из храма валит.

— В гусарскую рулетку играли, слышал про такую?

— Слышал конечно. И кто победил?

— А ты кого перед собой видишь?

— Лошадь...

— Сам ты лошадь, бестолочь рыжая! Хорошо, видно, тебя по кумполу приложили, до сих пор в ум прийти не можешь. Марш в храм, там у дверей ружьё большое и лампа. Вынеси их и кобылу выведи. Штык мне дай, у него кончик только обломан, отец дома переточит. И ремень давай, куда я штык дену?

— Тогда у меня штаны спадут, я лучше в руках его понесу.

— Чёрт с тобой, делай что хочешь, только делай уже.

Василий Константинович зашёл в здание храма, а Гошка привалилась спиной к тёплому боку коня, наслаждаясь тишиной и покоем. С юга, с Кавказского хребта дул прохладный ночной ветерок, неся с собой аромат цветов с тонким привкусом Чёрного моря. На небе, совсем рядом, встань на цыпочки — и рукой достать сможешь, висела полная луна, освещая своим диском отроги, покрытые лесом, долину, зажатую между ними, и реку, несущую свои воды от ледников Чугуша в сторону Кубани.

— Какое из них брать, они обои красивые? — Васька высунулся наружу и нарушил романтическое настроение.

— Какие ещё обои, ты что несёшь?

— Ружья несу, их двое, а вы про одно говорили.

— Обои и бери. Подпругу ослабь и под неё с седёлкой просунь. Заканчивай выкать, ты на пять лет старше, и язык калечить словечками деревенскими перестань. Городской, говоришь, а как будто вчерась поросям хвосты крутил, тьфу!

— Это я на реке, в артели нахватался, там в грузчиках сплошь деревенские мужики, городские только с бумагами ходят и указания дают, вроде вас, то есть, вроде тебя, извините. Ружья убрал, дальше что делать?

— Портки снимать и бегать! Отставить! Лампу бери, кобылу выводи, дверь захлопни как-нибудь, меня на Буцефала подсади и едем в гимназию.

— Там дымится что-то и тлеет, шерстью палёной несёт и бензином. Шагай вперёд, скотина белогвардейская! Это я кобыле, не подумай чего.

— Лошади беспартийные, не наговаривай на неё. Шинели тлеют наверно, Аркашка по мне картечью промазал почти, у неё температура полторы тысячи градусов, а то и больше, мне твой дядя рассказывал, он разбирается. Да пусть тлеет, всё равно тушить нечем барахло ворованное.

Кобыла между тем выбралась из храма и потрусила было к дорожке, но першерон сделал два шага вперёд, загородил путь и крепко укусил за шею. Иерархия была установлена, и втрое меньшая по массе аркашкина лошадка послушно замерла чуть сзади и сбоку чёрного гиганта.

Василий подошёл с лампой, не зная куда её деть, а Талько повернулась к нему спиной, держась за косматую гриву коня.

— Долго ты меня рассматривать будешь? На мне цветы не растут.

— Как вас... тебя... Больно, наверно? Давай ты в седле поедешь, а я в поводу поведу лошадь?

Гошка хотела привычно огрызнуться, но голос Корепанова был наполнен неподдельным участием и состраданием. Да и вообще он был добрым парнем, хотя и слегка бестолковым. Но ведь это не его вина, он мало общался со своими сверстниками, проводя большую часть времени с немой сестрой. Оботрётся ещё...

— Поболит и перестанет, на мне заживает как на собаке, не переживай, Василий Константинович. Помоги ботинки снять, пожалуйста, правая ступня распухла и обувка давит как тисками, а то придётся потом ботинок резать. Шнурок и каблук я ещё в храме в сумку на кобыле положила, ботинки тоже туда запихни, пригодятся ещё. Только посади или положи меня на Буцика, так снять легче будет.

На удивление, Василий сделал всё быстро и ловко, сказался, наверное, опыт ухода за сестрой.

— Носки тоже снимать? Правый прям передавил ногу.

— Если можно. Только они грязные, больше суток из них не вылезала.

— Грязь не сало, потёр и отстало. Я не брезглив и ничто человеческое мне не чуждо.

— Ты читал Теренция? — Гошка от удивления даже изогнулась на спине коня.

— Отец говорил, что это Маркс, когда домой на карачках приползал. Отец приползал, в смысле.

— Маркс только повторил в своей анкете. Посвети на ступню, пожалуйста. Вроде нет перелома, а там кто его знает. У тебя спички есть? Ты же вроде курить пробовал у гостиницы.

— В пальто точно есть, с собой нету.

— Говори уж сразу «нетути», не стесняйся, я никому не расскажу. Гаси лампу, подвязывай к стремени и трогаемся.

До того места, где першерон забил копытами Вовку с лошадью, спустились быстро, несмотря на то, что Буцефал сильно подгибал задние ноги, стараясь держать спину ровно, чтобы не причинить девушке боль. Лошади, как ни странно, с большей охотой и уверенностью идут вверх, чем вниз, как раз из-за того, что мышцы задних ног у них значительно больше размером и намного лучше развиты, чем передние.

— Стоп машина! Василий, слазь с лошади, хомут сп... спёрли! — Талько успела придержать свой острый язычок. Доставай спички, разжигай лампу, бери штык из сумки, засучивай рукава и приступай к обыску трупа и седельной сумки. Понимаю, что неприятно, могу слезть и на карачках сама обыскать эту композицию, если тебе невмоготу.

— Лежите, лежите. Я сам с усам! — Васька поднял с габиона аккуратно сложенное пальто, достал из кармана коробок и заботливо нарыл подругу.

— Спасибо, но испачкается ведь!

— С изнанки не страшно, почищу или телогрейку куплю потом. Не отвлекай меня! — Корепанов засучил рукава, нагнулся над трупами и приступил к работе.

— Не иначе все медведи в лесу сдохли!

Гошка хихикнула и замолчала, став наблюдать, как Васька выставляет на плитняк дорожки найденное: удостоверение снабженца, связка ключей, блокнот в кожаной обложке, кисет с табаком и глиняной люлькой, небольшая стопка купюр разного достоинства, замотанная в тряпицу, зажигалка из латунной гильзы и раскладной нож-бабочка.

— В карманах и за голенищами ничего больше нет, — Василий разогнулся и вопросительно посмотрел на Гошнаг.

— Отлично! Подай, пожалуйста, блокнот, положи всё в сумку на той лошади, на которой тебя везли, и обыщи сумку на лошади вовкиной. Судя по блокноту, он у них казначеем был или бухгалтером, может найдём чего для следствия, а может быть и про Лизу эту.

— А что про Лизу узнать-то хочешь? — Василий за ноги оттащил с трупа лошади труп Вовки, измазав плитняк вываливающимся содержимым черепа, расколотого копытами першерона.

— Где живёт, кем работает, уж больно интересно знать, почему мы всё время на шаг, а то и на два отстаём?

— Тоже мне, секрет секретный!

К кучке на дорожке прибавились такой же браунинг, как у Аркадия, маузер, отобранный бандитами у Васьки, несколько обойм, большой моток крепкой пеньковой верёвки и набор отмычек на большом металлическом кольце.

— Знатного бухгалтера вы замочили! — присвистнул Васька.

— Про Лизу, если не секрет, так вываливай давай.

— Погоди, сейчас переверну её, — Корепанов ухватил ноги мёртвой лошади по одной стороне, свёл их вместе и с натугой перевернул уже остывающую тушу на другой бок. Внутри туши что-то громко захлюпало, из-под хвоста с шумом вышел воздух и всё затихло. Васька замахал по воздуху длинными руками с большими ладонями.

— Мух отгоняешь? — Гошка не смогла сдержать ехидства, потому что немного злилась на манеру спутника говорить и мыслить неторопливо.

— У нас на Каме это последним бздёхом называли, — Васька добрался до сумки на другом боку. — Помню, на лесосплаве одного мужичка под брёвна затянуло и перемолотило всего. Вытащили его кое-как баграми, на пристань за милиционером сбегали, чтобы труп оприходовал, значит. Тот пришёл, посмотрел... — а он точно совсем околелый? И ну его за плечи трясти. А у мужичка возьми и случись выдох из того самого места. Артельщики кричат: Точно, точно! Сам же слышал, как душа из человека отлетела, актируй быстрей, лейтенант, у нас трудодни горят! А в другой раз...

— Васька, что я тебе плохого сделала?

— Почти ничего. Ругаешь только меня часто и убить грозишься. Я всё достал, сумки снимать не буду, они все в мозгах и в крови.

— Ладно, по пути про Елизавету расскажешь. Что раскопал?

— Тетрадь большая с записями, вроде гроссбуха, носки чистые, по-фабричному между собой сшитые, часы карманные с цепочкой, фляжка армейская полная, две луковицы и вот, шмат сала с прожилками, с чесноком, на вишнёвых ветках подкопчённого, и хлеба половина краюхи. Мягкий ещё, всё в рушник чистый с петушками замотано. Я бы поел сейчас, а то в животе бурчит не хуже, чем у лошади этой дохлой.

— Подожди пять минут, до купели спустимся, ополоснёмся и перекусим. А во фляге что? Дай понюхать, пожалуйста. Пакуй всё в сумки, лошадок уздечкой между собой, чтобы аркашкина не убежала, и догоняй, мы неспешно поедем.

У купели Талько с трудом спешилась, цепляясь за ветки ореха на дальнем от храма конце водоёма, там же, где останавливалась первый раз. Вытряхнула и повесила на сучок пальто, с трудом свинтила тугую пробку с обтянутой выцветшим сукном солдатской манерки. Засовывать любопытный нос во фляжку не пришлось, в чистом ночном воздухе распространился аппетитный запах пшеничной украинской горилки, настоянной на остром перчике и мёде. Гошка из предосторожности приложила язык к горлышку манерки и качнула её. Сомнений не было, это именно то, что сейчас и требовалось измученному организму, ведь действие противной рыковки закончилось, оставив после себя только неприятный запах изо рта.

«Эх, надо было и остальную провизию у Васьки забрать, а то ещё час там провошкается, а я здесь от предвкушенья слюною захлебнусь! — подумала Гошнаг. — Да и чёрт с ним, я же не для пьянства, а ради здоровья, опоздавшему поросёнку — сиська возле попы!»

Талько отщипнула несколько листочков со стебля растущего под ногами конского щавеля и от души приложилась к фляжке, высоко задрав голову и поджав, как цапля, раненую ногу.

Браунинг FN 1910
2

Публий Теренций Афр
3

4

Пасюк
5

Это пример, а не нога Талько!
6

7

Альбертыч , 08.05.2025

Печатать ! печатать / с каментами

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


1

thumbler., 08-05-2025 17:17:23

хуйаг.

2

Коньебал Лектор, 08-05-2025 17:42:42

АльБертыччь....
КаскоЛопатко.

3

Искусствовед, 08-05-2025 21:51:48

Затпца, как бычно

4

Товарищ Муев, 08-05-2025 23:24:04

Альбертыч!
Рад твоему творческому здоровью!
Читаю с толстым удовольствием!

5

Максимка, 09-05-2025 18:58:40

Есть такой автомобильный журнал "Авторевю".
В нем авторы сохранили рубрику "Кунсткамера", которую вёл Андрей Хрисанфов. Старый такой дядька в бороде. Умный инженер, художник и автописатель.
Он уже умер и редактор оставил за ним колонку. Выставляет написанные при жизни тексты Хрисанфова.
Так вот мне кажется, будто кто-то выкидывает буквы за Альбертыча.
А там написато еще килограмм

6

Максимка, 09-05-2025 19:00:56

Я к тому что будет ли конец этому лешему?

7

Слепой, ещё и Пью, 10-05-2025 23:21:08

Полностью стоит читать?  Первые штук 10 прочитал, потом муть какая-то пошла.

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


«Когда воды в морях не станет даже капли,
Ко мне протянете свои вы руки-грабли,
Но я прибегну к постоянному ответу:
"Идите на хуй все. Для педерастов нету."»

вход для своих

«...слышны стоны. топор в одиночистве мнёца на сцене 1 минуту, стоны заканчиваются, выходит красный и потный какандокало, из расстегнутой ширинки торчат семейные трусы. топор поспешно бежит за кулисы. какан не успевает отдышатся, как через 40 секунд топор возвращается. из расстегнутой ширинки торчит что он сегодня без трусов. »

— Ебитесь в рот. Ваш Удав

Оригинальная идея, авторские права: © 2000-2025 Удафф
Административная и финансовая поддержка
Тех. поддержка: Proforg