- Начало романа и его конец – самое важное, – говорит она, ухватив меня за локоть.
Едва могу разобрать слова – в нескольких шагах от нас лупит в жестяные тарелки оркестр из бодрых пенсионеров. Чуть впереди, на небольшой мощеной площади, под металлический грохот дергается и колышется туловище дракона.
Весенний праздник, хотя до весны еще далеко. Голые ветви платанов над нашими головами. Небо будто в мелких трещинах.
Солнечно и холодно.
У неё в свободной руке стаканчик с горячим чаем из «KFC». Она смешно вытягивает блестящие губы, когда отпивает через маленькое отверстие в крышке. Облизывает их, делая еще влажнее, и продолжает:
- Это как в танце дракона. Внимание зрителей – на движениях головы и хвоста. Там самые ответственные места, лучшие танцоры их занимают.
Я смотрю на огненную голову танцующего существа. Острозубый рот. Выпученные глаза и длинные тонкие усы с шариками на концах. Золотые рога. Пёстрое длинное тело волнами мечется над площадью. Взмывают и опускаются шесты в крепких руках.
Темп музыки убыстряется. Дракон поднимается над толпой и замирает, словно выискивая кого-то. Тело и хвост мелко и часто подрагивают.
Мне кажется, что мы с ним встречаемся взглядами. Несколько секунд играем в «гляделки». Дракон дергает головой, ныряет, и опять возносится над зрителями, теперь боком ко мне, уже не обращая внимания на лаовая.
- Для европейца эти ваши штучки – неприкрытый сатанизм! - кричу ей на ухо.
Чтобы расслышать, она чуть наклоняет голову к плечу. Чёрно-искристое каре рассыпается, передо мной её скула и шея.
Где-то совсем рядом поджигают ленту мелких петард. Грохот музыки и оглушительный треск. Дым тянется в безоблачное небо.
- Вот видишь, - продолжаю. - Огонь, грохот и запах преисподни!
Она не слышит меня или не совсем понимает. Сжала стакан так, что бумажные бока прогнулись, пластиковая крышка упала под ноги.
Ведь я только что поцеловал ее шею легким касанием губ.
Наверное, сейчас она пытается понять, не померещилось ли.
"Благородный муж с достоинством ожидает велений Неба. Низкий человек в суете поджидает удачу". Так, кажется, рассуждал Конфуций.
Та, которую я только что поцеловал – моя студентка. Я старше в два раза, но она до сих пор не верит этому. Осторожно забираю у нее бумажный стакан. Свободной рукой прижимаю её к себе. Тянется ко мне лицом и мы целуемся -  неловко, отрывисто, нервно. Глаза её по-девчоночьи закрыты. Я шепчу:
- Посмотри на меня... посмотри...
Удивительно, но она слышит мой шёпот сквозь шум праздника и послушно открывает глаза - тёплые и тёмные, как коньяк. В моей левой руке до сих пор стакан. Не знаю, куда его деть... Чуть наклоняюсь, подхватываю её, как ребёнка, усаживаю на предплечье. Она ойкает и смеётся, хватается за мою шею. Пробираюсь сквозь толпу – к скамейкам. Избавляюсь от стакана, просто выкидываю его на газон с сухой травой. Беру её поудобнее, уже двумя руками, снова целую и ставлю на скамейку. Теперь она выше, кладёт руки мне на плечи и смотрит поверх моей головы на площадь. Прижимаюсь лицом к её груди, к животу. Чувствую, как она гладит мои волосы.
- Мы не должны этого делать... – глухо говорю, в надежде что не расслышит.
Она слышит.
- Не должны, - задумчиво соглашается, - и тебя, и меня выгонят, если узнают. К тому же...
Замолкает.
Поднимаю голову:
- У тебя кто-то есть?
Кивает:
- Да. У меня есть парень. Но ты знаешь... он никогда не носил меня на руках. Тем более – на одной руке. Он обычный парень. А ты – мой лаоши. И ты писатель. Ты напишешь книжку о нашей любви? Напишешь обо мне?
Растерянно улыбаюсь:
- Думаешь, уже много набралось?.. Мы с тобой знакомы всего ничего. Сегодня наше первое свидание.
Она наклоняется ко мне, целует возле уха и шепчет:
- Начало – уже есть.
Вновь подхватываю её на руки, кружусь с ней.
Потом мы сидим на скамейке, она у меня на коленях. По-кошачьи трётся о плечо, гладит озябшими пальцами мой нос.
- Ты совсем не похож на китайца...
Смеюсь и соглашаюсь.
Хочется узнать, как теперь быть с её парнем, но спросить – значит, допустить его, хотя бы мысленно, сюда, к нам на площадь, на нашу скамейку.
- Ты не ответил. Напишешь обо мне? Только не сейчас. Потом, когда мы поженимся.
Как бы ей доходчиво разъяснить, что лучше ничего не писать о ней, потому что это не приносит людям счастья.
Бывшая жена ненавидит меня. Мама, прочитав о себе в моих книгах, плакала несколько дней. Лучше бы вообще ни о чём и ни о ком не писать... Никого не любить.
Но она так доверчиво смотрит на меня, так нежно гладит, что я обмираю в тихой надежде, плыву под взглядом восточных глаз, млею под девичьими пальцами и волнуюсь от тепла её бедер...


...После танца дракона, мы пошли в парк. Солнце, жухлая трава на газонах, длинное озеро, рябое от ветра. Тонкие арки мостков над ним. Треугольники воздушных змеев в бледно-синей выси.
Я купил ей воздушный шарик – в виде белого, в красной китайской распашонке, кролика.
- Пошли на мост, - сказала она. – Такая примета: если поцеловаться на вершине моста, любовь будет крепкой и долгой.
- Здесь много мостов...
- Семь.
- И надо на каждом?
- Желательно. Когда переходишь озеро с моста на мост – это как иголка сшивает края ткани, соединяет их.
На первом же мосту, когда мы целовались – она опять закрыла глаза и я снова просил посмотреть на меня – кролик заметался под порывом ветра. Верёвка выскользнула из её пальцев. Кролик рванул в сторону, потом вверх, взмыл над нашими головами и поплыл навстречу воздушным змеям. Задрав головы, мы следили за его полётом. Округлое тельце миновало хищные силуэты змеев, превратилось в крохотную блестящую точку.
- Жалко его, - виновато улыбнулась.
Я погладил ее волосы:
- Третий лишний.
Она не поняла или сделала вид – и промолчала.
Всё же надо узнать, кто её парень. Не хватало только, если одногруппник...
На одном из берегов, возле высокой беседки с черепичной крышей, я замер на секунду. 
Я не должен увязать в прошлом. Надо жить. Учиться заново любить.
- Как тебя зовут по-китайски? – спросил на очередном мосту.
- Тебе не нравится моё русское имя? – удивилась. – Думала, красивое. Лю-да. Люд-ми-ла. Звучит красиво. Или нет?
Кивнул:
- Красиво. Мила людям. Мне – точно. Но я хочу знать, как тебя зовут на самом деле.
- Ты не помнишь? Мы всегда подписываем бумаги, по-русски и по-китайски.
- Вас двадцать пять человек, из них восемнадцать – девушек. И у меня не одна твоя группа. Всех я ещё не запомнил.
Она рисует пальцем на перилах моста иероглифы.
- Ван... – читаю я. – Второй не знаю.
- Сюэ.
- Ван Сюэ, - старательно повторяю и добавляю: - Я люблю тебя.

На выходе из парка хотел купить ей новый шарик, но продавец уже укатил свою колымагу. Остались лишь улыбчивая бабка с кактусами и золотыми рыбками да непонятных лет мужик в солдатском бушлате, тот продавал заводные игрушки.
- Смотри, кролик! – она подхватила с коврика на тротуаре белую фигурку. – Мягкий и пушистый!
При включении кролик смешно шевелил носом, дёргал ушами и лапами. Глаза его вспыхивали красными огоньками. 
Продавец нам пытался всучить ещё пару тявкающих собачек, но мы ограничились символом года.
Ван Сюэ несла его в ладонях, как живого.
- Я так хочу идти, не скрываясь... – глаза её блестели, она беспокойно смотрела по сторонам. – Но чем ближе мы к кампусу, тем мне боязней, когда мы вместе. 
Не нашёлся, что сказать в ответ.


Возле университетских ворот Ван Сюэ замедлила шаги.
- Ты хочешь? – спросила, глядя под ноги.
- Что?
- Хочешь меня? Хочешь со мной спать?
Пока я подбирал подобающий ответ, легко взглянула на меня и спросила:
- А презервативы у тебя есть?
Вопрос застал врасплох.
Два месяца прожил один.
- Кажется, нету, - смущаясь, ответил и, удивляясь собственной глупости, поинтересовался: - А у тебя?
Засмеялась:
- Позаботься об этом. Я приду в девять.
Послушно кивнул. Разговор пошёл в неожиданном физиологичном направлении. На первом свидании такого не ожидал. От неё – не ожидал.
Похоже, растерял дар молодости – нет у меня больше беспечности и практичности «в одном флаконе».
Ну ладно, гондоны – так гондоны.

На секунду представил, как там, высоко-высоко над городом, лопнул в холодной пустоте вечереющего неба наш улетевший кролик.
Его механический собрат, сидя в ладонях Ван Сюэ, равнодушно смотрел на меня красным взором киборга.

Мы остановились возле будки охраны.
- Мне надо в общежитие, - сказала Ван Сюэ. – Договориться с соседками, чтобы прикрыли – у нас бывают проверки, все ли ночуют в комнатах.
- Неужели? Вы же взрослые люди...
- Такие правила. Не волнуйся, я договорюсь. Скажу, что уезжаю сегодня, вечерним поездом. Хочу тебе принести цветы и вино.
«Чуть помедленнее, кони...»
- Стоп, стоп. Цветы и вино – это забота парней.
- Да? Ладно. Тогда жди меня к девяти. Не целуй – увидят.
Пошла по дорожке в сторону бежевых пятиэтажек. Ни разу не обернулась.
Вспомнил, что забыл узнать насчет сорта вина.
«Еще бы спросил, сколько гондонов купить...»

***

Пришла она всё с тем же кроликом в руках. Гладила его, нервничала. Просила поставить то один фильм, то другой, то русскую музыку, то что-нибудь из китайского. Вина почти не пила. Иногда, казалось, увлекалась разговором или сюжетом фильма – ни один, конечно, мы не досмотрели – и вдруг бросала на меня испуганный взгляд, отстранялась и несколько раз утыкалась надолго в свой мобильник. Я смотрел на её кошачье лицо, подсвеченное дисплеем телефона, на торопливые щелчки пальцев по экрану.
Потом отобрал телефон, вытащил аккумулятор.
Взял её на руки и отнёс в спальню.

Она оказалась несколько скованной, неловкой в движениях. Впрочем, неловкость была показная – Ван Сюэ явно хотела произвести впечатление невинной девушки.
Пока нёс, успела сообщить, что она девственна, у неё «было» лишь один раз и то - не считается.
- Как это? – вполуха слушая торопливый шёпот, уложил её на кровать..
Позволила раздеть себя наполовину. Я погладил нежный живот, цвета топленого молока и мягкую, довольно большую для китаянки грудь. Вцепившись в ремень на своих джинсах, Ван Сюэ рывком села. Сбивчиво пояснила, что в прошлый – первый и единственный раз – её парень почти вошёл в неё, но она передумала в самый последний момент, оттолкнула его и у них ничего не было.
- Меня ты тоже хочешь оттолкнуть? – отводя от ремня её руки, снова уложил девушку на спину. Справился с пряжкой и пуговицей.
Она закрыла лицо руками. Приподняла таз, помогая мне стянуть одежду.. Прошептала:
- С тобой по-другому...

Машинально подумал, что комплекту белья сегодня ночью хана, заляпаем кровью. Устыдился своей мелочности и меркантильности. Раздев её окончательно – она по-прежнему не отнимала от лица рук - принялся целовать ее ноги, поднимаясь всё выше. Раздвинул её бёдра и губами, языком ощутил влажный женский жар. Ван Сюэ сжала мою голову, так что я едва расслышал, как она требовательно шепчет:
- Трахни... трахни меня... ну же...

На локтях подвинулся выше, поцеловал в шею и неожиданно свободно вошёл в неё. Никаких препятствий и сопротивлений. Она вскрикнула и напряженно замерла с открытым ртом. Я принялся осторожно двигаться, недоумевая. Крови не было. Ван Сюэ схватила меня за плечи, то отталкивая, когда я вжимался в неё, то притягивая, едва я отстранялся. Начала невпопад двигать бёдрами, сбивая с ритма. Хотя ритм оказался не нужен – практически сразу ощутил подступившую сладкую судорогу. Едва успел выйти и застонал, роняя густые капли ей на живот. Сердце колотилось от толчков крови и проваливалось от стыда. Ван Сюэ, приподнявшись на локтях, разглядывала себя и меня. В полумраке спальни её глаза мне показались блестяще-тёмными и бездушными, как у большой мягкой игрушки.
- Так быстро...
В голосе её я не уловил ни насмешки, ни сожаления, ни даже вопроса.
- И ты забыл надеть презерватив...
Тоже ровно, без эмоций. Простое упоминание факта.
Я виновато хмыкнул.
Одно из двух – либо её парнишка всё же успешно прошел с ней процесс познания, либо у неё этих парнишек побольше одного.
Откинулся на спину и выдохнул:
- Извини...

Ван Сюэ смотрела на свой живот, осторожно трогая растёкшуюся по нему перламутровую муть.
- От этого можно забеременеть? – повернулась ко мне.
- От спермы? – удивился, вспомнив её недавнее «трахни меня!». – Конечно, можно. Но не в этот раз, думаю.
Ван Сюэ раздвинула пальцы и принялась рассматривать повисшие между ними полупрозрачные нити.
- Мне надо закончить учёбу. Потом я бы хотела родить ребёнка от тебя. Дети смешанных кровей всегда красавцы. Сделаешь мне маленького метиса?
Тема увлекла её, и пока я приходил в себя, она принялась болтать о том, какие славные получаются детишки у белых и азиатов. Кожа их белее белого, но вен и капилляров не видно. Волосы их светлее китайских, мягче и тоньше, носы аккуратные и острые, а личики у метисов длинные. И все они, как на подбор, умнее и способнее обычных детишек...

Она машинально гладила себя по влажному животу. Улеглась на спину и болтала, болтала, сводя и разводя согнутые в коленях ноги. Я потянулся губами к её груди, а рукой к взъерошенному треугольнику волос.
Скоро мы опять оказались вместе, на этот раз Ван Сюэ сверху. Умело и уверенно она направила мой член в себя, приняла, поелозила, устраиваясь удобнее.

Плавно задвигалась, угадывая мои движения. Бестолковость первого раза сменилась желанием изучить друг друга, «познать», как толково выражались библейские ребята. Ван Сюэ дышала всё громче, порой неожиданно всхлипывала, ахала, склонялась надо мной и целовала плечо, распрямлялась, хватая себя за груди. Я сжимал ее бёдра, насаживал на себя, она вскрикивала, принимая меня на всю глубину. Иногда роняла непонятные слова на китайском, потом переходила на русский или английский:
- Соу биг... соу дип... джииз... боже мой...
Голос её сделался хриплым, а повадками она напоминала старательную проститутку-дилетантку. Это меня возбудило ещё сильнее. Обхватил её  покрытую испариной спину и задвигался в бешеном темпе. Ван Сюэ завизжала и попыталась слезть, но я держал её крепко.
- Отдых, отдых! Брейк! Во хень лэй! – принялась умолять на всех известных ей языках.


После душа со смехом примеряла мою футболку перед зеркалом – та была ей как платье, почти до колен. Её вид вдруг завёл меня по-новой, и я взял ее прямо у зеркала, сзади. Она охнула от неожиданности, но через минуту уже взвизгивала, привставала на цыпочках, выгибалась, билась о меня крепким задом, мотала головой, бросая взгляд на наше отражение. Под конец выдала ряд таких вскриков, что мне стало жаль спящих соседей. Вышел из неё, развернул лицом к себе, подхватил за бёдра и усадил снова, всю мокрую, поймал губами горячий рот, сжал её ягодицы. Она схватила меня за шею и уже не сдерживаясь, стонала, кричала мне в губы.
Каким-то образом удалось донести её до спальной...


Лежали рядом, наблюдая за шныряющими по потолку лучами фар – возвращались со смены такси.
Я учил её выражениям, которых нет в учебнике. Она старательно проговаривала и моментально запоминала.
- Любишь ебаться со мной? – спросил её, поглаживая по ноге.
Приподняла голову и хихикнула:
- Я люблю ебаться с тобой. Больше ни с кем.
Наверное, она точно так же, только на родном языке, говорила и парню, которого «оттолкнула».
- Кто он, твой парень? Расскажи мне о нём.
Легла щекой на мой живот и принялась водить пальцами по коже.
- Что ты хочешь о нём знать?
- Что расскажешь.
Главное, чтобы это не был парень из её группы.
- Вряд ли ты его знаешь. Он с другого факультета.
Уже хорошо.
- Почему ты не с ним, а со мной?
Попыталась отмолчаться, даже начала теребить мой член и потянулась к нему губами.
- Ответь мне.
Прижалась к члену скулой и хитро взглянула на меня:
- Потому что ты другой. Мой парень очень, очень любит меня. Но я лишь разрешаю ему любить. А сама - люблю тебя.
Помолчала и добавила, уверенно:
- И ты любишь меня.

Пока я думал, что ответить, выскользнула из кровати, смешно шлёпая пятками юркнула в холл и вернулась, деловито собирая мобильник.
- Он звонил, наверное, тысячу раз...- виновато пояснила, включая экран. – Я быстро!
Через минуту, откинувшись на подушки, сюсюкала с неким Сяо Бао-Бао, выпытывая у того что-то насчет экзаменов. Смотрела в потолок и улыбалась. Не мне.
Я положил голову на ее живот, так, чтобы не видеть лица. Перед моими глазами торчал кустик жестких даже на вид, почти прямых волос ее лобка. Провел по растрепанному холмику ладонью, скользнул пальцами чуть ниже и вовнутрь. Там всё ещё было влажно.
Приподнялся, ухватил за бёдра и прежде чем она успела возразить жестом, боясь быть услышанной – вошел в неё, пристально и мстительно наблюдая за её лицом.
Она едва удержалась от вскрика. Глянула на меня с тёмной безуминкой, попыталась высвободится, но одна её рука была занята телефоном, и ей приходилось отвечать на бубнёж своего парня.
Насаживал ее на себя, притягивал, вжимался, с ухмылкой отмечая, как трудно ей поддерживать беседу. Пару раз она всё же ойкнула, но паренёк, кажется, не заметил.
Едва успел выйти из нее, кончая. В отместку не стал сдерживать рычание, потом застонал громко, вновь залив ей живот. Она сунула телефон под подушку, испуганно зажмурила глаза.

Когда вернулся из ванной, на ней уже было нижнее белье. Закусив губу, просовывала ноги в джинсы.
- Мне нужно вернуться в общежитие, - сказала, не глядя на меня.
Хотя я ни о чем не спросил.
Оделась. Сунула телефон в карман. 
Поцеловала меня:
- Не провожай, а то увидят! 
Проводил до двери.

«Вот так... Китайская Золушка, не иначе...»
Закурил, чего обычно стараюсь не делать в квартире. Отыскал на стерео подходящую моменту и настроению песню. Убавил звук, чтобы не тревожить снова соседей.

Нас окутает дым сигаре-ет,
Ты уйдёшь, как настанет рассв-е-ет
И следы на постели напомнят про счастливую но-о-очь...



***


Утром я встаю рано. Во сколько бы ни лёг - в начале шестого уже просыпаюсь, готов к действию.
Моя квартира на первом этаже.
Напротив кухонного окна – бетонная стена, прикрытая кустами бамбука. Туда обычно ходят отлить рабочие из мастерских неподалёку. Дальше – дома соседнего квартала, а за ними – серо-синяя туша горной гряды. Солнце уже заливает светом вершины. Скоро начнут розоветь балконы соседских шестиэтажек, вспыхнут солнечные пузырьки на осколках стекла - утыкана поверху стена между кварталами. Ровно в шесть пройдет обходом охрана – два старичка в фуражках и расшитых синих кителях. Через пять минут прошаркает бабулька с двумя плешивыми болонками на поводках, и обе её твари нагадят на тротуар перед подъездом.
За два месяца тут знакомо почти всё.
Тихая уютная жизнь в тихом уютном городке. По утрам здесь кричат петухи.

Раньше я жил в огромном южном муравейнике, много пил. Утро часто начиналось с дороги. Меня выпроваживали, сдержанно-вежливо, из последнего кабака, я выходил в шанхайскую утреннюю муть и брёл домой - почти не пьяный, но слегка размытый алкоголем, отстранённый, чужой себе и миру. Плыл под ногами асфальт, качались вдалеке громады небоскрёбов, я уползал в свою конуру, прятался от ещё одного ненужного дня.
Здесь, на севере, у меня новая жизнь. Я трезв, собран, подтянут. Образцовый солдат. Исследователь жизни. Во всяком случае – таким я себя представляю. Таким желаю быть.

Утро начинается с зарядки и душа. Сто пятьдесят отжиманий на кулаках. Когда-то я их делал с отдыхом после каждого десятка, теперь уверенным темпом за один подход. Дыхание не сбивается, лишь становится шумным и резким. Бисер свежего, не похмельного пота по телу. Я молод, здоров, силён. Всё ещё.
В ванной, пока сливается холодная вода, разглядываю себя в зеркало.
Отчаянно, отчаянно, отчаянно боюсь постареть. Постареть на витке жизни, когда всё приходится начинать заново. Новое место, новая работа, новые женщины...
Пока я легко схожу за парня лет тридцати. Гладкая кожа, крепкие мышцы. Едва седые волосы на висках не старят меня, надеюсь. Стрижка у меня короткая, армейская, седины не видать. 
Зеркало покрывается испариной, отражение исчезает.

После ванной включаю стерео и под музыкальную тему из «Декстера» бреюсь, жарю яичницу и готовлю кофе.
У меня нет кофемашины, как у эксперта из Флориды, я завариваю кипятком обычное «нескафе» местного производства. В каждой новой банке - новый вкус, как в своё время у пива «жигулёвское». Такое кофе никак не может быть мужского рода. Тут всё просто. Если в зёрнах или молотый – это «он». Если растворимое – это говно, а говно вещь среднего рода.
На моей футболке слоган, с которым я согласен: LIFE IS SHIT. Под ним рисунок – огромная куча дерьма. На куче сидит жизнерадостная Муха с ложкой в руках, и внизу ещё одна надпись: EAT SHIT AND LIVE!
Против этого я тоже не возражаю.

Тяну руку к банке на подоконнике и замечаю вот что: с другой стороны окна, там, где пыльная решётка, светлые и чёткие отпечатки чьих-то рук. Ночью кто-то, ухватившись за нижний край, подтянулся и заглядывал ко мне в квартиру.
Забыв про кофе, перегибаюсь через кухонный стол и разглядываю продолговатые отпечатки фаланг. Четыре полоски на каждую руку, большие пальцы были снизу, их не видно. Отодвигаю раму и ради интереса оставляю рядом отпечаток мизинца, по ширине он равен безымянному пальцу ночного визитёра.
Что этот некто пытался рассмотреть?
Впрочем, насрать.


Аппетита сегодня нет, но заставляю себя съесть яичницу. День впереди – трудный.
В кармане моей куртки лежит билет до Пекина.
Ван Сюэ не знает, что после новогодних каникул мы больше не увидимся..
На обеденном столе сидит забытый белый кролик.
«Зайку бросила хозяйка...»
Включаю его и смотрю, как игрушка дрыгает ушами, шевелит носиком и скачет к краю стола. Вот передние лапы зависают в воздухе... Кувырок. Падение. Кролик лежит на боку, дергая лапами и крутясь по полу.
Одеваюсь, выхожу из дома.
В магазине, где вчера покупал вино для свидания, набираю быстрозаварной лапши, сигарет и пару банок «колы».
Вернувшись домой, запихиваю покупки в рюкзак. Туда же сую одежду – несколько футболок, джемпер да смену белья.
Кролик уже не крутится – батарейки на исходе. Лишь хрипит и подергивается.


В такси, по дороге к вокзалу, я думал о Ицзин.
Ицзин – переводчица моей последней книги, молодая выпускница Нанкинского университета. Мы не встречались, лишь общались по почте. Я потратил немало времени, чтобы разыскать ее фото на сайте среди выпускников – причёска «шариком» и обаятельная мордашка с умными глазами. Совсем домашняя девчонка по виду. Почему-то именно такие меня и переводят...
Ицзин сейчас на новогодних праздниках у семьи, в Пекине.
Мне до столицы – пара часов на скоростном поезде.
Она должна встретить меня на вокзале.

В поезде, едва попытался задремать, услышал, как тренькнул входящей смской телефон.
«Была прекрасная ночь!» - написала мне Ван Сюэ.
Представил, что в эту минуту над ней, быть может, пыхтит ее паренек. Тот, что звонил вчера. Или другой.
Отключил телефон и посмотрел в окно..
С бесшумной и бешеной скоростью поезд мчался среди чахлых зимних пейзажей – столбы, голые поля, бетонные домишки и редкие деревья.
Откинулся в кресле и закрыл глаза.
Замужем ли Ицзин, есть ли у нее кто – я не знал. Но будет время узнать.

Tweet