Беда пришла, откуда не ждал: хворь со мной приключилась. И не какая-нибудь лёгенькая гнойная ангина или завалящая бугорчатка, а натурально бледная немочь. Двадцать пять процентов моих сперматозоидов потеряли подвижность. То есть, вероятность зачать что-либо резко упала. В студенческие годы, слава яйцам, не было таких проблем, и я один раз даже отдал часть стипендии на аборт одной тупорылой прошмандовке. Тогда я был приверженцем высоких идей и убийство это совершил из чисто гуманных побуждений, дабы такие грязные животные не размножались и не пачкали без того засиженный уродами облик планеты Земля. Скидывались всей группой, чтобы старосту нашу, Вкладышеву, от нежелательной беременности избавить. Ебали все и даже профессор кафедры грунтов Глинка, а мне, как самому активному участнику студенческой весны под названием «порви Вкладыш», по абортариям пришлось шароебиться, выискивая, где есть акции и скидки.

А тут такая напасть. Я на глаз сразу и не разглядел. Это всё Ленка, сожительница моя, на зуб распробовала, определив, что «не то пальто». Она у меня в этом деле мастер, сомелье по сперме. С одного глотка определяет сорт, литраж и дату разлива того, что я накануне выпил, и мешал ли с еще какой гадостью и в какой пропорции. Порой так в масть угадывает с последующим скандалом, что последнее время кончаю ей в волосы или на плечи, чтоб без палева. Правда, говорит, ей такие погоны и кокарды нихуя не нравятся, она, видите ли, глотать любит. Умничка…   
 
Погнала она меня на анализы, в общем. Ладно, надо так надо, хуле – понес своё мутное добро аналитикам. Семя, в отличие от гавна, сдавать приятно. Пришел, в комнатке специальной расположился, дивидишник включил и сдаешь. Я три раза за один присест сдал – увлекся чота. Да и кино прям за душу взяло. Один фильм из моей домашней коллекции попался. Ну, это вообще кайф, как со старой, проверенной знакомой. Мужики из очереди нихуёвой на меня прям с уважением посмотрели, когда я почти полную баночку на анализ понес. Несу гордо так, на вытянутой руке, нате, мол, проверяйте, мне скрывать нечего. А тут хуяк – недостача активных головастиков при таком-то литраже.

Ленка расстроилась и в слезы: «Год уже без предохранителей живем, детей хочу, умираю, а ты, скотина, всех активистов ещё в общаге, видать, раздал. Тебя может спасти только одно – волшебная грязь «Куяльника».
   
«Хуяльник» – это такой советский санаторий на берегу соленого втрипизды лимана, куда съезжаются все больные страны, начиная с даунов и заканчивая гермафродитами, в надежде облегчить свою нелегкую даунско-гермафродитную участь, перемазавшись грязюкой от зубов во рту и до секущихся кончиков волос на жопе. Поговаривают, что грязь эта лечит всякие болезни: и лишай простаты, и заикание при метеоризме, и сучье вымя, и болезнь Ауески, и другие страшные эпидемии.   

Я в чудеса особо не верю, но решил попробовать. Побрил подмышки, собрал мыльно-пыльно-рыльное и на велосипеде поехал. А педалировать через весь город – километров двадцать по утренним пробкам. Меньше чем через час прибыл в известную здравницу.
Местный уролог, наркоман с мутными глазами, посмотрел анализы и подытожил:
  – На грязи.
  – А это поможет? – с сомнением спрашиваю.
  – Медицина самая точная наука после богословия. Так что результат обеспечен.
  – Доктор, а это ничего, что я на велосипеде езжу? Тряска там и трение всякое…
  – Катайся себе на здоровье, только яйца на колесо не наматывай.
  – Спасибо, доктор, прям не знаю, что бы я без вас делал. Профессионала сразу видно, – ну, хуле с него взять, с обдолбыша писюнкового, сказал ему очень маленькое бумажное «спасибо» и пошел башлять за курсовку.   

Расчехлился в кассу, после чего вернулся к упоротому доктору, который расписал в санаторной книжке все процедуры. Первая называлась не совсем понятно – «трусы», а вторая и вовсе стремно – «тампоны». Лечебный корпус я нашел по запаху. Вокруг разваливающегося старого здания в радиусе километра стояла такая вонь, что у пролетающих мимо птиц налету протухали яйца. «Сооружено в 1890 г.», – прочитал я над входом. «Пиздец, – думаю, – слово какое-то хлипкое «сооружено», как бы не завалилось зданьице аккурат в две тысячи одиннадцатом». Внутри устойчивый шнэк сероводорода просто сбивал с ног, хотелось надеть противогаз и спасаться бегством из этой газовой камеры, умело замаскированной под руины лечебного учреждения.     

В холле сновали благодушно настроенные, побитые хворями старушки, дыша полной грудью. Им, очевидно, тут нравилось. 
  – Кто на трусы? Заходите, – зловеще пригласила старая медсестра, мазавшая грязью язвы на залупе самого Пирогова, и открыла дверцу пыточной. Я зашел, снова ахуел от вони, разделся догола и оглядел похожее на коровник помещение. Грязь была везде. Как в морге, на каменных столах с углублениями лежали довольные чумазые пациенты, замотанные в какое-то грязнючее тряпьё. 

Медсестра отвернула кран, и из покрытой ржавчиной трубы на приготовленное ложе хлынула горячая грязь, похожая на свежее гавно каких-то очень вонючих животных. Меня пригласили сесть голой жопой, а потом и лечь на спину в эти черные испражнения неизвестных науке скунсов-серунов. Суууука…ничего более омерзительного я не делал. После чего, эта любимица Павлова и Пастера резво закидала мне хуй и яйца целебным гавнищем, измазала живот до самого подбородка и заботливо укутала обосранным одеяльцем. «Да чтоб ты всю жизнь такие «трусы» носила, не снимая. Кто это придумал, вообще? Утопить бы кхуям, я даже знаю, где», – в подобных невеселых размышлениях я провалялся положенные полчаса, после чего сразу помчался в душ, роняя куски грязи на загаженный кафельный пол.   

Из крана полилась теплая вода, и я с облегчением подставил под струю лицо. К моему дикому ахуению оттуда прямо в глаза пизданула соленая, как огуречный рассол, лиманская вода:
  – Получай, негодяй!
  – Ааааа, блять! Какого куяльника?! Воды! – я престал видеть, глаза резало ножом, во рту был такой привкус, будто кто-то метнул мне в пасть горсть соли. На мой вопль ни одна лечащая падла не отозвалась. Выпутавшись из грязной занавески в душевой, я ломанулся на ощупь в раздевалку. Ткнув грязными пальцами в лицо уснувшего в грязи дедулю, я кое-как добрался до чьих-то шмоток и вытер лицо первой попавшейся тряпкой, оказавшейся белой рубашкой, на которой остались нарядные узоры от моих не очень чистых рук. Старый пиздаклюй возмущенно раскудахтался из своего говнококона, типа это его одёжа, вся хуйня, но мне было поебать.

Глаза по-прежнему пекло, но я начал хотя бы видеть. Быстро вернулся в душ, и попытался смыть с себя эту мерзкую грязь. Отмывалась она примерно так же хорошо, как свежий мазут. Каких-то двадцать минут терпеливого трения, и я выскочил засоленный заживо из душа. Подмышки горели так, будто я волосы не сбрил, а сжёг нахуй газовой горелкой, чтоб не заморачиваться с бритвой. Когда кожа подсохла, на мне тонким слоем блестела соль. В ужасе я устремился на следующую процедуру, боясь даже представить, что меня ожидает. Не зря я опасался…

  – О! Новенький! – подозрительно обрадовалась добрая с виду старушенция, – Давайте вашу книжечку, проходите в первую кабинку, ложитесь на бок, трусы приспускайте.
   
Я все покорно исполнил, умостился голожопой креветкой на кушетке и стал ждать дальнейшего пиздеца. Он не преминул нагрянуть в виде гигантского кондитерского шприца, который старая грымза тут же запихала мне в жопу на манер клизмы и начала выдавливать что-то горячее внутрь. По запаху я догадался, что это нихуя не заварной крем, которым мне в прямой кишке выводят сердечко и надпись «С днем Святого Валентина», а пресловутая чудодейственная грязь. Было такое ощущение, что я сру, только наоборот. Будто жопа из унитаза сама чужое гавно засасывает, причем выбирает самые большие куски.
  – Тёпленько? – старушка ласково так спрашивает и дальше шпигует.
  – Хватит, – хриплю, и слезы из глаз текут, – ааааа, бляяяя…
  – Ну, все, молодец, терпи теперь. Минут десять-двадцать минимум. Туалет – прямо и направо, – сказала и упиздовала следующего беднягу фаршировать. Спасибо, хоть шприц вынула.   

Я честно терпел, скрепя очко, секунд семнадцать с половиной, которые мне показались ниибацо вечностью. Срать хотелось так сильно, что я чуть не откусил угол железной кровати, в который от натуги впился зубами. Потом вскочил и мелкой трусцой посеменил в туалет, боясь разбрызгать содержимое себе в трусы. Дверей не оказалось. Два мужика срали просто за занавеской в разные унитазы. Больше мест не было. Я стоял в коридоре усирающимся Чернышевским и спрашивал себя: «Что делать?» 

Соседняя дверь в ординаторскую была приоткрыта. Я заглянул, спросить, нет ли где еще сральника, но внутри никого не оказалось. Я вошел, прикрыв за собой двери на замок. Терпеть я уже не мог, жопу просто сводило судорогой. Дристать прямо на пол мне не позволило воспитание, да и ноги не хотел забрызгать, но ни горшков с цветочками, ни мусорного ведра, ни фарфоровой вазы, ни виолончели, на худой конец, я не увидел. На столе рыбьим глазом мигал старый монитор. Внизу, естественно, стоял системник. Я сдвинул боковую крышку, которая оказалась не закручена, вытянул блок из-под стола, положил его на бок и, дико пердя, опорожнился внутрь. Соленая грязь бурным селевым потоком обрушилась на беззащитную материнскую плату, барабаня отскакивающими от кулера брызгами по стенкам системника. Так хорошо мне не было никогда, несмотря на то, что задницу жгло так, будто я срал чипотлями, а шустрый вентилятор ляпал веселыми брызгами в обратку.     

Подтираться пришлось трусами. Я швырнул их в системник, напялил шорты, закрыл крышку и поставил все на место. Вышел я никем незамеченный. Когда уходил с вещами уже, услышал возглас в коридоре: 

  – Афанасьевна! Что-то у нас компьютер опять не включается. Надо мастера вызывать. «Сантехника, бля, вызовите. Пусть еще один унитаз поставит, тогда и компьютеры ломаться перестанут, ебанаты. А мастер ваш только ахуеть над железом этим и сможет, больше там делать нечего», – подумал я и упиздовал из этого лагеря пыток навсегда.

После этого я еще неделю вонял канализацией, и никакими шампунями и гелями эта дрянь не отмывалась. А ведь есть копрофилы, которые в этот Хуяльник по нескольку раз в год приезжают, добровольно пихают эту грязь во все дырки, еще и родственникам целые чемоданы набирают. Нахуй, нахуй, я туда больше ни ногой, ни жопой. Ленка меня уговаривает к нетрадиционной медицине обратиться. Есть тут, говорит, один индус…

Tweet