«В песду армию», -  говорят в народце, все чаще те, кто никогда там  не был, и барышни, вырастившие маменькиных сынков. Маменькины сынки это инфантильные чмошники, и что там скрывать, в жестких условиях становяца чуханами на раз, а некоторые и очко подставляют.

Тута какой та хохол высрался на тему почему он никогда не пойдет в армию,  помоему вот  здесь http://www.udaff.com/polemika/62957.html и я скажу вам, уважаемый адесит, таки не хадити в армию, это не ваша страна, и это не ваша земля, и зачем таки вам это надо, если и в Одессе солнце греет, а земля нежит как мама, хотя все чаще вас вспоминает земля обетованная, и вам таки туда дорога.
Я пошел в армию служить по собственному желанию. Мог отмазаться, отец даже писал записку военкому, т.к. сам был военным в нехуевом звании. Не знаю, что меня туда понесло, толи гены (все предки офицеры), толи авантюризм и романтические бредни, толи решил пороху хапнуть, а не только дальневосточных шишек.

Все друганы –одноклассники-однокурсники  уже служили, кто во флоте, кто в армейке, поэтому общая картина была ясна. И про «духанку» был и наслушан, и начитан из первоисточников.
Да если учесть, что трое моих одноклассников уже тянули пятилетку на зоне, а некоторые начали с малолетки и потом вернувшись к 10 классу рассказывали за жизнь такое, что у  мамы просто разорвалось бы сердце.

Окраины большого города растут по своим, волчьим законам,  а окраины окраин еще хлеще. Битвы район на район, закалили кулаки и психику. Драки «раз на раз», до первой крови, или до того как упадешь, или пока пацаны не растащат, научили не сдаваться, никому и никогда. Понятия о чести, которые пытался втюхать отец и воровские «понятия», которые я видел сам, научили одному –  быть собой и отвечать за свои слова и поступки. Все остальное зависило от меня, не от мамы, не от папы, и не от бога. От меня самого.

Помню 22 ноября, солнечным, слегка морозным днем. Легкое, утреннее похмелье,  пара бутылок водки, заныканых уже на территории приписного участка.  И большая плюха пластилина, раскатанная по  задней обложке комсомольского билета. Хули, разведка поля боя – первое правило бойца. Одежка, которую мама приказала выкинуть, когда доеду до места службы, и естественно лысая башка – дай пирожка.

Парни, в основном уже лысые и от этого слегка ушастые, хороводились по залу, кто где. Я гитару с собой не брал, дорогая, «Музима рекорд» - электрика, и это вам не «Урал» и даже не новомодная «Тоника». Но в глубине зала, где-то запел неуверенный и уже пьяноватый голос, всегда популярную пацанскую песню:
«Лежат все вместе глазницами наверх, им всем вместе четыре тыщи лет», и что-то про заградотряд, который по ошибке положил двести мальчишек в сорок первом.
Подхожу , знакомлюсь, присаживаюсь.
-Бухать будете?- шустрый, и худощавый Олега, он же «Наскоряк» - достает свою бутылку водки. Слегка прикрываясь, пьем. Главное быстро, чтоб без хвостов и  военкоматовских крыс.
- Ничо так пошла, чегдомыновка, гидролизная.
-Лех, давай спой – это уже ко мне. Делаю пару глотков холодной, и такой тошнотной водки. Вкус чегдомыновки – это что-то неимоверное, жидкость вызывает изжогу после второго глотка и торопится выйти обратно. Но, мы ж уже не пацаны, уже парни, и пьем по мужски, стаканами.

  Настроение далеко не праздничное, если честнее никакое. Жалко свою девочку, жалко маму, непонятно что будет завтра, и уже непонятно зачем я суда попал. Первые сутки в армии, скотоприемник. Жужжащий конгломерат пьяных в сопли мальчишек. Беру гитару, слегка подстраиваю, тяну затертые колки. Гитара на столько убита, что настраиваю минут пять, толпа уже в нетерпении.
- Ты, эта, тянуть кота за хвост кончай уже,- это уже Игорян Накрайняк(они вдвоем с Олегом, который  «Наскоряк» одноклассники. А кликухи прилипли от фамилий Крайнов и Скориков). – Ты, эта, песни седня  петь будешь, или завтра в части начнешь?
-Да,  атъебись- ко пахарошему, - еще пару сек.«В глазах тоска- в зубах доска», - объявляю номер, народ сдержано хихикает. Беру первый бля минор,-  « У беды глаза зеленые, не простят не пощадят», легкая хрипотца,  вперемешку с легкой тоской и немного надрыва в голосе, я профи, я знаю, как петь такие песни.  А главное сегодня- прет, сегодня день таких песен.

Песня про пьянющие, синющие войска -«Расплескалась синева , расплескалась, по беретам растеклась, по погонам,- народ подтягивается к нашему кружку, появляется новая водка и вино, новые закуски и новые сигареты. Держимся вместе. Нас 20 человек, на нас не нашлось покупателей сегодня, ушли пацаны, кто в моряки, кто в погранцы, кто в пехоту, в основном в Приморье. А нас осталось 20 человек.
Среди ночи уходим в отрыв, впятером. До родной общаги педа десять минут пешком. Торопливым шагом, торопливым сексом, полным похуизмом и веселым, пьяным дебошем в общаге отметили первый день в армейке.

Завтра нас здесь уже не будет.  Эта мысль не дает спокойно уснуть и остановиться. Разбредаемся, кто куда, пять этажей, пять искателей приключений, пять безбашеных  и упитых в говно, еще не военных и уже не гражданских мальчика.
Это сейчас, я смотрю на происходящее той ночью и горжусь, горжусь собой и удивляюсь, как я нашел в себе столько слов, столько сил и убеждений, чтоб Мамаем пройтись по третьему курсу физмата, второму курсу филфака, ну и еще биофак прихватить.
Утром перепрыгиваю через забор призывного пункта, и легким шагом настоящего индейца хуячу в зал, где кто на чем, и кто как  спят остальные участники первой военной пьянки.

А сегодня в 7 утра, нас пинает старшина, многие с похмела непонимают, кто они и где. В зале воняет носками, немытым телом и еще каким то говнищем, с перепою и похмелья меня слегка мутит от такого букета. Ну ничего, где наше не пропадало. Нас всех строят, и чуть ли не пинками гонят в автобус, где еще раз шманают на предмет водки-вина-денег-сигарет. Не находят ничиго. (Хехехе, идиоты блять,  в застой такие дефициты оторвать можно только с руками, или с головой, а просто так ни кто не отдаст).
Автобус трогается, на заднем сиденье начинается пьянка. Слегка полнеющий капитан пытается отбрать бутылку, и получает за это в репу. В автобусе завязывается драка, которая не останавливается и по приезду на вокзал, и только, когла капитан вываливается из автобуса , вместе с сержантом, водила кричит в матюгальник,: «Эй, малалетки, нука астынь, сейчас сюда ментов набежит, как тараканов, ТИХА!ТИХА БЛЯТЬ!» орет он в микрофон, и бунт на корабле чахнет и даже останавливается.

Приходит капитан, наряд милиции и еще военный патруль- один лейтенант и трое курков со строительного училища. Но в автобусе уже тишина, и только у капитана на ебле отпечаток чей-то ноги и разорванная, помятая  шинелька, а у сержанта слегка смущенный вид(он только изображал драку, сам в основном шкерился за спиной капитана.) Нас как баранов загоняют в вагон, в котором сидят еще человек около ста таких же охуевших  от пребывания в армии парней.
Сержант и капитан запирают вагон, и куда-то сваливают, поезд трогается, пьянка продолжается.
Курим везде, в тамбуре, в туалете, в самом вагоне. По вагону тусуемся- туда- сюда, знакомимся, бухаем, снова курим, и не только сигареты, и не только план. Снова тусуемся,  даже нахожу знакомых по институту.  Орем песни, дерем глотки и нервы начальника поезда. Но нас не успокоить. Мы едем, едем в армию.
- Мы едем, едем, едем в далекие края…
Веселые соседи напились нахуя?

Поезд останавливается, за стеклом какой-то город. Говорят, нас здесь оставляют на пересылке. Жрать не чего, бухло кончилось, сигарет нет. Сидим два дня, три, четыре, неделю, полторы. Нас никто купает.
Уходят все знакомые и не знакомые, новые и старые, мы сидим на жопе ровно, вернее на двухярусных кроватях без матрасов. Слава богу водят пожрать в солдатскую столовую.
Прошло две недели, мы научились стрелять сигареты у солдат и местного населения, закидывая банку с четвертого этажа казармы вниз, на улицу. На 15 день нашего полного охуевания и ничиго неделанья, в казарму влетел, а вернее вкатился маленький, круглый как колобок полковник, с голубыми петлицами, (я еще подумал : «А, авиация,  распиздяйские войска.») и заорал зычным голосом.
-Ну,что дегенераты, кто в десант хочет?
-Куда?
- В десант, мать вашу, уроды, ну-ка встать нахуй, пока я здесь командую! Каждое слово колобка, вылетало из его рта и становилось материальным. Каждый звук был как удар молотком по наковальне.
Мы в первый раз за всю нашу «армейскую службу», удивились и прислушались к происходящему.
Нас было 20, нас стало 20.

Дальше снова вагон и снова пьянка, мы попали к новоприбывшим,  полный вагон свежего мяса, для бога войны. На следующий вечер мы были на кочке, среди амурских болот. Небольшой поселок городского типа, районный центр, населения 5 тысяч из них половина военных половина либо сидело, либо выселенцы, либо химики. Нас погнали по морозцу, по свежему снегу в бригаду, в баню, нам повезло. Сегодня оказывается, мылся комбриг, и в бане было  тепло и даже парная. Я по своей привычке полез на полок. Приятная истома и тепло делали свое дело. Я расслаблялся, и грел кости. Люблю посидеть в парной. Я нашел веник, похуй чей начал парить себя, подкидывая воду на камни. Напаренный и раздобревший, вышел в предбанник,  охладиться. Там стоял разъяренный старшина.
- Ах, ты душара! Ах, ты ебаный, ты  бык, ты где бичара лазил? Тебя сто человек на улице ждет! Увернувшись от пинка, я полетел к выходу из бани, где мне вручили форму, спросили про старое шмутье, радостно отметили, что выбрасывать, и снова попытались дать пинка под жопу чтобы летел пулей на улицу.

В казарме нас построили, поздравили с первым днем в армии, и разрешили ложиться спать.
- Спят усталые игрушки, книжки спят,
Одеяла и подружки ждут ребят…
-Завтра будет всем пиздец,
Замкомвзвода молодец!

Tweet