Большое советское здание, на фасаде мерцает неоновая вывеска «ПТУ черной и белой магии». По длинному полутемному коридору едет человек с обезьяньими ушами, скрещенный с инвалидной коляской. Сиденья нет, внизу туловища-спинки болтается маленький мартышковый хуй с яйцами. Колясочник быстро крутит колеса, растущие прямо из жопы, подъезжает к кабинету директора и начинает нечленораздельно мычать и ебашить кулаками в дверь. Дверь открывается, на пороге строит слегка ахуевший Удав. Видя эту картину, хватается за сердце и телефон:

  – Але, Мурыч! Зайди ко мне бикицер!!

  Из кабинета напротив выбегает Мурыч. Удав, показывая на гибрид:

  – Это что за страхуил здесь катается и работать мешает?

  – Шеф, это мы новую палочку испытывали. Сейчас исправим. Айн момент!

  Мурыч достает из нагрудного кармана розовый хуй с большой залупой, посыпанной блестками, и, со словами «Айн, цвай, драй», бьет им по лбу мутанта. Колеса у коляски становятся квадратными, рот колясочника превращается в сфинктер, который возмущенно округляется, будто хочет сказать что-то. Но оттуда вырывается только пердеж и зловоние.

  Удав, с омерзением оглядев результат работы палкохуя:

  – Фу, блядь, вы совсем ахуели, палочку на такую поибень расходовать? Что это за портак у него на пузе – «губки сфинктером, бровки домиком, похож на какашку дагестанского гномика», а блять? Это же подотчетная вещь! Сегодня комиссия из РосМагНадзора приезжает. Будет расследование. Закроют нашу богадельню к хуям и привет. К восьми на работу, «фокус» в кредит, халупа в Купчино с ипотекой на тридцать лет. Казённые дачи-квартиры, лимузины сдать придётся.

  Мурыч, опуская очи долу:

  – Да мы ничего особо не делали. Разве по мелочи кое-что.

  – Так, собирай всех в актовом зале, посмотрим, чо вы там накуроебили, – Удав уходит.

Через десять минут собирается весь цвет ПТУ – деканы, завкафы, лабораторная нечисть. Входит Удав.

  – Ну, рассказывайте, как у нас обстоят с новой палочкой.

  Все прячут глаза и отворачиваются. Руку тянет подопытный вурдалак, алкоголик и наркоман ВАиН:

  – Ваше Самовство, я вам в почту России шумел неоднократно, дабы сообщить о творящихся в нашем ПТУ вопиющих безобразиях. Палочка используется высокопоставленными сотрудниками не по назначению. Все знают, что я третий месяц в завязке, а Мурыч всю воду вокруг меня в вино превратил. Ни накилдыриться, ни помыться. Кровь из летучих мышей, лягушек и кротов пью уже вторую неделю. К людям подойти и близко не могу из-за запаха. Меня уже студенты пиздить стали за хозпостройками.

  – Тааак, понятно. Кто использовал волшебный палкохуй для личных нужд?
 
  Вскакивает дрындохуй:

  – Гыгыгы! Палкохуй! Хорошо звучит. Исправьте мне в паспорте имя на Палкохуй Петрович Егужинский, пожалуйста.
  ЖеЛе:
  – Бля, я тебе сейчас на «краснопяточный грядкоторчатель» исправлю. Честное слово, заебал, не раздеваясь.

  На последнем ряду прячутся Альбертыч, геша и СЧЧ. Альбертыч нажимает кнопку на пузе, и у него из правой руки с лязгом выскакивает мастерок. Еще одно нажатие – и в левой руке блестит широкий шпатель.

  – Гешан, зырь, чо мне Сатрап всего за пачку вермишели второго сорта примостырил.

  Геша сидит, развалившись на стуле, и снисходительно смотрит на Альбертыча. На голове у него кепка с пропеллером, который обдувает лицо маститого волшебника, светящееся от счастья. В кепку вмонтированы две банки пива, из которых выходят подающие жидкость трубки.

  – Хы! Росомаха-прораб – это заебись. И пизды дать, и поштукатурить. А я вот на всю зарплату чешского пива взял. Тариф «Безлимитный». Месяц качаю бесплатно, сколько влезет. Но влазит уже не дохуя. Надо безразмерный мочевой пузырь брать. А тут вона какая поганка затевается. Щя отожмут у нас бонусы походу.

  СЧЧ громким шепотом:

– Да ваще пиздец, я этого дятлокрыса лично удавлю! Клянусь своей расписной баскетбольной формой. Только собрался намутить, чтобы ЦСКА в финал гарантированно прошли и там не обосрались, как в прошлый раз, а тут такое. Я ж Тима Данкана незаметно в основу взял, ебальничек ему только от Хряпы прикрутил и в белый цвет водоэмульсионкой покрасил, чтоб без палева. Надо Ванятку в дружественное НИИ отправить – пусть на нем новые удобрения испытывают.

  В актовый зал, бряцая оцинкованными жестяными доспехами, входит Ахуевшее Рыло. Длиннющие, напомаженные, лихо скрученные усы, ориентированные строго параллельно полу, торчат из шлема на двадцать сантиметров с каждой стороны. На шлеме плюмаж из разноцветной туалетной бумаги, в руках огромное рыцарское копье с нанизанными грибами. За Рылом мелко семенит жаб, он тащит алебарду, щит и бурдюк с белорусским вином из картошки. По нетвердой походке рыцаря видно, что он  нихуево усугубил корнеплодной бурдомаги. Рыло с порога вопит:

  – Бабанюшка!

  В ответ под сводами зала раздается старушечье сопрано:

  – Рылушко!

  Удав:
  – Так бля, работнички хуевы. Нормальное хоть что-то наколдовали? Букет цветов даме, например.

  – Щяс будет, – Мурыч взмахивает волшебной дилдой. – Букет Жорке!

  Цветов нет, Жоржета начинает чесаться, скрести лобок, говорит Арушечке, будто у нее что-то свербит по-женски, целует его в губы и убегает сдавать бак-посев.

  После поцелуя, на усах у Рыла сидит одинокая грустная мандавошка и, свесив ножки, смотрит на него с укоризной, как бы говоря «Надо было хоть на клычок навалять. Мы бы всей семьей к тебе переехать успели».

  – А еще Пева наложила на Детородного заклятье крайней плоти, и у него опять отросла шкура, – довольный ВАиН тычет пальцем в сторону поникшего Детыча.

  Вскакивает Детородный, пробует прорваться к трибуне, но наступает на что-то торчащее из собственной штанины, дико визжит, и падает на брюхо.

  – Ой гевальт! Граждане волшебнички, Удав-застнупничек, спасите-помогите. Меня же необрезанного в синагогу не пускают. Я за последние два дня уже пятое обрезание делаю, а плоть еще больше отрастает. Меня раввины уже Димка Хоботок прозвали.

  Мурыч взмахивает палкохуем, но шкура так и торчит из штанины. Удав, нахмурившись:

  – Пева, это чо за дела? Кто разрешил накладывать на своих вечное проклятье?

  – Да какой он свой? Они с Хуевым давно уже придорожную харчевню в ебенях открыли и там лохам шашлыки из дождевых червей впаривают, хуленары, блядь!

  – Так все. Ничо не хочу слушать. Лишаю магической силы на неделю.

  – Я уже «по собственному» заявление написала, – Пева щелкает пальцами и исчезает вместе с сиськами. По залу разносится тягостный вздох охуевших поклонников. Кто-то хватается за сердце, кто-то радуется. Удав продолжает разбор полетов.

  В первом ряду сидят ХЛМ, Нэппи и ДашаДобрая. У ХЛМ с Нэппи на поводках голые мускулистые мулаты, излучающие похоть. У Даши – лохматая собака породы сторожевой хохлатый динозавр, излучающая с ног сшибающий запах псины. ХЛМ, теребя соски мулату:

  – Ой, девчонки, мой Тарзанчик такой шалун. Тапочки приносит, писю лижет. И не только себе хихихи.

  Нэппи грустно:

  – А мой сегодня на ковер насрал. Надо Мурыча попросить, чтобы наколдовал ему – срать чем-то полезным. На худой конец – не таким ядовитым. А то я уже три ковра настенных выкинула. Как он умудряется это делать, ума не приложу! Не мулат, а бурят какой-то.

  К Нэппи подкрадывается Не сцы Маруся:

  – Кнежна, усынови меня вместо этого мускулистого засранца. Я умный, на унитаз сам хожу, крышку не обссыкаю, конфеты с фантиками ем. А если и обссыкаю, то рукавом всегда вытираю. От меня в доме никакой грязи.

  Нэппи гладит по лысине Марусевича:

  – Вовик, а клеточки на животе у тебя есть?

Марусевич пытается втянуть в себя одну большую шарообразную клеточку.

  – Кнежна, в глубине я дикий и страстный, как Маугли.

  Даша:
  – А я своего благоверного Маугли выгнала. Пердит сука, носки раскидыват. И главное – ежедневно жрет. Вот собачку завела.

  – А она что? Не жрет? – кричит обидевшийся Дубровский, вспомнив, что тоже попердывает.

  – Этот сам себе еду находит. Охотничек... Собакен, смотри, вон медведь дрессированный на какой-то хуйне двухколесной катается, мельтешит. Он когда подальше отъедет, сходи, покушай его тихонечко.

  Между рядами с независимым видом рассекает ехали-медведи-на-электроскутере.  Внезапно он разворачивается в сторону сцены, но тут же самоходная хреновина опрокидывается и мохнатый звонко впечатывается ебалом в табуретку, возникшую будто бы из ниоткуда. С трудом поднявшись и отряхнув со шкуры пыль, он кричит:

  – А мне вот пара шутников наколдовали, чтобы я каждые три километра случайным образом падал и впереди табуретка появлялась. У меня же пробег по городу – сотка в день, ебанарот! Мне Дохтур уже заебался зубы вставлять. Да и дорого у него, сука. Два спиннинга уже в ломбард снес. Прошу повлиять на этих безответственных товарищей.

***

  Тем временем, пьяное, Ахуевшее уже в конец, Рыло, забыв переодеться в гражданское, идет по следу Жоржеты. Запах приводит его в здание КВД. Он врывается в первый попавшийся кабинет, где возле гинекологического кресла сидит прихуевший от такой неписанной Репиным картины доктор йохансен из Швеции. Рыло, увидев кресло, приходит в ярость. Он оборачивается к оруженосцу:

  – Посмотри, друг Жабчо Панса: вон там, в углу, виднеются тридцать, если не больше, чудовищных великанов, – я намерен вступить с ними в бой и перебить их всех до единого, трофеи же, которые нам достанутся, явятся основою нашего хуестояния. Мы сами будем ебать попавших в их стальные лапы пезды! Это война справедливая: стереть эти дурные приблуды с лица земли – значит верой и правдой послужить богу Эйдосу.

  Жаб, видя, как доктор вызывает по телефону «Беркут», «скорую» и МЧС, пытается съебаться:
– Какие нахуй тридцать великанов?! Сеньор, блядь, у вас в глазах тридцатирится! Нас сейчас мусора примут, жестянщик блядь усатый!

  Рыло отбирает у жаба алебарду и начинает крушить гинекологическое кресло. Летят искры, ценное больничное имущество превращается в груду металлолома. Под замес попадают стол, кушетка и шкафчик с анализами. Рыло, расправившись с первым великаном, наводит резкость:

  – Стойте, трусливые и подлые твари! Ведь на вас нападает только один Рыло-рыцарь.

  Доктор, опасаясь, что его сейчас примут за сарацина и проткнут копьем на манер грибка, отбирает у жаба щит и в ужасе уебывает. Рыло выламывает следующую дверь. Там доктор Фыва сканирует Жоржету свежепрошитым русиваном. На руках его – митенки, на голове – менингитка. На стене кабинета портрет эскулапа, принадлежащий кисти неизвестного хуйдожника.

  – Вам пиздец, сударыня, – ставит диагноз опытный гинеколог-монтажник. – У вас не только мандавошки размером с королевскую креветку, злые, как собаки, но и хламидии с грецкий орех, я уже не говорю про остальной букет. Вас нужно усыпить и сжечь.

  Рыло, с криком «а вот хуй ты угадал!», хватает не успевшую надеть трусов Жоржету и тащит ее обратно в актовый зал.

***

  Заседание продолжается в обычной манере. Участники орут друг на друга, брызгая слюной и прочими жидкостями. Каждый тянет одеяло на себя, пытаясь свалить вину на других. Гвалт стоит, как на птичьем базаре.

  Йода и Скотинко_Бездуховное, у которого и так чудес в решете хватает, режутся в «очко» на вкладыши Turbo. У Скотти меченая колода, и он выигрывает у зеленого все Турбы с пятьдесят первой по сто двадцатую, а также коллекцию «Дональдов» и вкладышей «Love is…». ДэвидБездуховный, расчехлив фамильную балалайку, начинает напевать играющим «Владимирский централ», но неожиданно для себя на словах «но не очко обычно губит, а к одиннадцати туз» скатывается на «семь-сорок».

  Воспользовавшись воцарившимся срачем, к сцене по-пластунски приближается Шерсть. Аккуратно подцепив на воблер волшебный артефакт, он тихонько тянет его из кармана Мурыча, чтобы снять с себя табуреточную порчу.

  Рыло, видя такую хуйню, кидает хуелову в спину копье, попадает и завладевает девайсом. С криком: «Ой маме папин хуй!» бьёт бабку по лбу:

  – Любимая, дай тебе Эйдос грамулечку мозгов, – добавляет он с надеждой в голосе.

  Вместо ожидаемого волшебства, из палочки сыплются искры и валит дым. Воняет подпаленной шкурой медведя и тлеющими усами Рыла. В этом чаду раздаются залихватские вопли «Йаааххуууу!» и под потолок взмывает Жоржета без трусов. В спине у нее крутится пропеллер. Внебрачная дочь Карлсона зловеще хохочет, летает с голой жопой ногами вперед и тужится, чтобы открыть бомболюки. Но, вспомнив про возлюбленного, улетает восвояси, послав ему воздушный поцелуй без мандадавошек.

  Растроганное Рыло, роняя на ус скупую крокодилью слезу:
  – Она улетела, но обещала вернуться…

  Издав последнее прощальное «ВЗБЗДОЭ», волшебный палкохуй превращается в пожухлый вялохуй и совсем исчезает. Вместе с ним рассеиваются все наложенные им заклятия. Лишь из штанины Детыча наглым образом торчит гигантская розовая шкурка.

Возникшую мизансцену развенчивает Удав:
– Ну, вот и заебись. Не надо теперь каждое желание отменять. До ночи бы тут с вами канителился. А РосМагНадзору скажем, что проебали палочку в процессе испытаний. 

  Удав закрывает заседание. Уходя, выкидывает коленца и даже напевает, пустившись Во все тяжкие:

Горят леса, поля и даже реки –
Кругом салаты и салют.
Отмечают праздник человеки,
Отмечают праздник человеки,
И снегурок ёлочкой ебуууууууууууууут.

К нам идёт Новый Год! К нам идёт Новый Год!
Встречаем его, зубы сжав.
Ебитесь все в рот! Ебитесь все в рот!
Ебитесь все в рот! Ваш Удав.

  Все расходятся, свет гаснет. По темному коридору едет на цирковом юницикле ведмед с копьем в спине и кричит «Люююдиии! Помогите!»

Ваши версии, дамы и господа.

Tweet