Жыли-были три пелотки. Тусовались под забором.
Кто дрочил, кто семки щёлкал, кто сосал соседу писю…
Та, что семки грызла ловко, говорит своим подругам:
«Мне бы только выйти замуж за бандита Харитона,
Что купил себе недавно пароход с трубой чугунной.
Я б тогда уж расстаралась, семок два ведра нагрызла б,
Наготовила бы суши, чтоб он, сука, подавился,
И наследство мне оставил.» - молвила, и замолчала.
Тут другая, что дрочила, приближаяся к оргазму,
Убыстряя темп движений, тоже выдала товаркам:
«А вот если бы женился вдруг на мне бандит пузатый,
Я б ему давала в жопу пять раз в день, семь дней в неделю,
Заебала бы до смерти, и была б вдовой богатой!»
Тут и третья потаскуха, сперму с рожи вытирая,
Вылезла из-под соседа, и добавила по теме:
«Если б Харитон богатый меня вывез на Рублёвку,
Да купил тулуп бобровый, и духи от К. Диора,
Я ему бы разрешила без гандона отпердолить
В рот меня, в песду и в жопу, и родИла б спиногрыза.
Мне он, ясен хуй, не всрался, но зато бандит богатый
Сразу купит мне машыну, денег даст, спасибо скажет,
На курорт меня отправит, и наследством обеспечит»
Только рот она закрыла, сперму вытерла повторно,
Тыльной стороной ладони, как подъехал к лавке «мерин»,
Лупоглазый и блестящий, и с мигалкою на крыше.
Из машины вышел перец, с цепью толстою на шее,
Ковыряясь в междузубье золотою зубочисткой.
Три шалавы обосрались, да съебацца захотели,
Но, однако, побоялись, что догонят и отпиздят.
Потому сидеть остались, тихо пукая с подливой.
Харитон (а это ОН был), посмотрел на трёх пелоток,
Хитро к носу хуй прикинул, и сказал он громким басом
Той, что семки ловко грызла, шелухой пердя задорно:
«Я гляжу, что ты ебалом ловко щёлкаешь, подруга?
Ты сейчас поедешь с Вовой, с тем что за моей спиною,
В мой салон работать блядью. То есть этой… Массажысткой.
Будешь торговать ебалом, параллельно можешь жопой,
Но песдой – на обязалку. Есть вопросы, прошмандовка?»
Девка семкой подавилась, головёнкой закивала,
И рывками поскакакала к Вове, что стоял поодаль.
Очередь второй пелотки. Та сидит, и тихо срёцца,
Что сейчас её отправят чистить туалет в Крыжополь,
Харитон взглянул на тёлку, почесал яйцо рукою,
И сказал ей по-хозяйски: «Ты, ебливое дрочило,
Нахуй выкинь свой вибратор, покажи песду поближе…
Фу, заткни её обратно, да иди к своей подруге,
Будете работать в паре, массажыстками в салоне»
Очередь дошла до третьей. Та сидит, и лыбу давит,
Вытирая харю тряпкой, что нарыла под забором.
Харитон взглянул лукаво на ебало третьей тёлки,
Почесал яйцо второе, и сказал сосульке грязной:
«Сиськи у тебя большые. И ебальником ты вышла.
Жопа тоже неплохая. В общем, завтра наша свадьба.
Отъебу тебя зачотно. Только ты, уж будь любезна,
Не поздней, чем через год, бля, выроди мне, сука, сына.
Как подружкам похвалялась. Усекла свою задачу?»
И пелотка засмеялась, хлопает себя по ляжкам,
Проперделася от счастья: «Нихуясе подфартило!
Забирай меня, красавчег, и еби куда захочешь,
За духи от К. Диора – я рожу хоть через жопу!»
Ну, на том и порешили. И умчались на Рублёвку.


Свадьба пела и плясала, гости жрали водку с пивом,
Все ебались, веселились, «Горько!» молодым кричали,
А сисястая невеста, нахлебавшись коньячины,
Хуй сосала в туалете, по привычке по босяцкой
Удолбавшись в сраку воткой, наблевав куда попало
Завалились гости дрыхнуть, отдавив друг другу яйца.
А жених, нажравшись тоже, в жопу выебав невесту
Перемазавшись в говнище, прицепил на хуй прищепку,
Чтобы выглядеть готично, и уснул на унитазе.

Год промчался незаметно. Харитон баблос сшибает,
С толстых коммерсов трусливых, а евойная бабища
Дома восседает с пузом, и готовицца к отелу.
Две пелотки-подружайки, у себя в салоне зляцца:
«Это, бля, несправедливо, и ни разу не пиздато!
Мы тут пёздами торгуем, нам все жопы разодрали,
А имеем мы за это только триста баксов в месяц!
А пузатая скотина щас к июню разродицца
И получит нахаляву всё баблище Харитона!
Надо срочно что-то делать!» План созрел у них коварный…

Харитон на юг собрался, искупаться в Красном море,
Поебацца, сил набрацца, а жену оставил дома.
Не хуй с пузом – на курорты! Пусть в Москве рожает, сука!
В восемнадцатом роддоме, у врача Пермандалидзе.
И подружки-прошмандовки смс-ку шлют в Египет:
«Родила твоя шалава тут намедни негритёнка,
Да блондинистого, сука, да с раскосыми глазами,
Мы её предупреждали: осторожней с групповухой!»
Харитон подохуевший – что он пацанам предъявит?
Сына, сцуко, что ль, родного? Да они же обосруцца!
Быстро шлёт в Москву Вовану телеграфную депешу:
«Бля, не зря мне в ту субботу, ниггер снился по обкурке…
Так и знал, что чмо родицца. Хорошо, что хоть не лает…
Вылетаю в понедельник, буду бить Пермандалидзе»
Получил Вован депешу, и пошёл к блядям ебацца,
Там подружкам-пидораскам рассказал про заморочки.
Те смекнули, как им можно щас насрать своей подруге,
И давай ебать Вована, заливая в него брагу.
И когда Вован забылся сном тревожным над толканом,
Спиздили они депешу, да другую написали:
«Закатай их, Вова, в бочку, не в простую, а с цементом,
Да швырни в Москву-канаву, пусть поплавают немного!"

Утром Вова проблевался, похмелился «Жигулёвским»,
Письмецо из жопы вынул, прочитал, сблевнул повторно,
И поехал к молдаванам за цементом и за бочкой,
Чтобы суд свершить над бабой по приказу Харитона.
…Через час в Москву-канаву, с Крымского моста большого,
Бочку скинули с цементом, с бабой и с новорождённым.
Бочка булькнула красиво, и ушла под воду камнем,
Унося с собою крики: «Чтоб вы сдохли, пидорасы!»

С той поры прошло три года, Харитоныч вырос в бочке,
Хуй стоял как столб фонарный – хуле: жрать цемент три года…
«Разъебу!» - кричал сынишка, колотя по бочке хуем,
Хрясь – и бочка развалилась, выпустив семью на волю.
«Нихуя себе, приплыли…» - огляделся Харитоныч,
Оттирая хуй травою от молдавского цемента.


Тут он смотрит – на пригорке бомж какой-то девку дрючит.
"Ах ты пидор неподмытый! Я сильней хочу ебаться!"
Крикнул зычно Харитоныч, доставая хуй из бочки,
И, вздрочнув, раствором аццким (пять песка, одна цемента,
Все замешано на сперме) сбил бомжа, как сербы "стеллса".
Подбежал к пелотке голой, отоварил хуем по лбу,
Чтоб ебло не срисовала, и ментам не заявила,
И давай ебать натужно он бесчувственное тело.
Натолкал за щёку девке, промеж сисек хуй подвигал,
Мощно кончил ей в подмышку, отчего она очнулась.
Подняла глаза косые, заценила хуй метровый,
Улыбнулась похотливо, обнажив четыре зуба,
Да и те – насквозь гнилые, и представилась: «Катюша»…

Папа Кати слыл в Бобруйске невъебенным олигархом,
И единственной проблемой стала дочка-потаскуха.
Чтоб пристроить своё чадо, олигарх рекламу вешал
«Кто возьмёт паскуду замуж – дам тому коттедж в Барвихе,
Мерседес почти что новый, тридцать три вагона денег,
Миллион галлонов нефти и пакеты для блевоты!»
Но никто не отзывался на такое предложенье.
Чем ввергал папашу в ярость, и в запои на недели.

Емельян же Харитоныч согласился б и без денег,
Лишь бы в Катином приданом были рот, пизда и жопа …
А уж за такие блага парень быстро расстарался,
Хуй прикинул быстро к носу, и женился на Катюше.
И папаша им на свадьбу отвалил бабла немало,
И на свадьбе очень рвался зятю хуй облобызать он
Называл его Спаситель, целовал ему ботинки,
Харитоныч соглашался, и поблёвывал в пакет.

Через год у Емельяна было всё, о чём мечтал он:
Дом в Барвихе, нефть, машина, унитазы золотые,
Жопу вытирал мехами: чернобуркой и шиншиллой,
Одного ему хотелось – встретить папу Харитона,
Емельяну мать сказала, что батяня – пёс паскудный,
И пошёл ваще он нахуй, ебанутая скотина!
Ишь, придумал развлекуху – в бочке жрать цемент три года!
И еще блядь, уклоняясь от уплаты алиментов,
Там живет, небось, не тужит, да ебет бабье в сортире ...
Емельян внимал старушке, грустно кушая омаров,
Ну а сам всё думы думал, как папашку повидать…
Тут оказия случилась: забрели в Бобруйск уроды,
По домам ходили, сцуки, продавали утюги, бля,
Массажёры, яйцерезки, мясорубки и жувачки,
И случайно, иль по пьяни, к Емельяну забрели…
Емельяну скучно было, он купил три массажёра,
Помассировал свой анус, и спросил у продавцов:
«Гой еси вы, пидорасы! Вы откуда к нам явились?
Год живу тут – вас не видел. Из Пердяевки, небось?»
Гости важно отвечали: «Из Москвы мы, сам ты пидор!
И работаем мы честно на московского бандита!
Мы процент ему башляем, от продажи массажёров,
И за это Харитоша, чтоб ему, бля, суке, сдохнуть,
Нам пока не запрещает ценный бизнес развивать!»
Емельян, как то услышал, массажёр сломал в анале!
Но на всякий-який случай, у гостей переспросил:
«А не тот ли Харитоша, что в две тысячи четвёртом,
Утопил в Москве-канаве бочечку с женой и сыном?»
Согласились с Емельяном продавцы хуйни китайской:
«Было дело… Говорили, что его жена-шалава,
Наебавшись с обезьяной, негритоса родила, бля!
Харитон, конечно, резкий, но сейчас он пьёт запойно:
Говорят, в кошмарах видит он мальчишку-негритёнка,
Что стучит своей залупой по отцовскому ебалу,
И ругает громко матом Харитона-пидораса…
Год-другой – в пизду сопьётся… И накроется наш бизнес…»
Емельян за эту инфу заплатил гостям по-царски:
Дал им по четыре евро, по литровой банке нефти,
Два хвоста от чернобурки, и послал обоих нахуй.
А потом уединился, подрочил свой хуй метровый,
Как привык он делать в деццтве, когда думать было надо,
Нарядился в джинсы «Гуччи», сверху – свитер от «Версачи»,
Сел в свой Мерседес глазастый, и рванул в Москву к отцу.
От Бобруйска до столицы путь неблизкий, чтоб вы знали,
Но уже через неделю Емельян пришёл в салон,
Где работали шалавы, те что папе настучали,
И благодаря которым он три года жрал цемент.
Отъебал метровым хуем он их в рот, в пизду, и в жопу,
Ну, москвички – не Катюша. На четвёртой палке сдохли.
Емельян залупу вытер об парчовую портьеру,
И поехал к папе Харе, чтоб глаза ему открыть.
Харитон лежал в кровати, пил спиртягу через трубку,
Бледный весь, и в трупных пятнах…И, похоже, подыхал.
Емельян к нему ворвался, дав охране хуем по лбу
И вскричал Емеля зычно: «Папа! Ёптыть! Это я!
Твой сынок! Твой, бля, наследник! Нихуя я, блядь, не ниггер!
Наебали тебя, батя, злостно бляди-массажыстки
Те, кому порвал я жопы на британский нахуй флаг!
Мы с маманей щас в Бобруйске проживаем нехуёво,
Жрём омаров и креветок, норкой жопы вытираем,
Всё у нас с ней ахуенна, только рядом нет тебя…
Харитон аж проперделся от такого восхищенья!
«Сын!» - кричит, - «Ебать тя в сраку! Я уж думал, что ты сдох, бля!
Вместе с мамой-потаскухой, моей нежною супругой!
Подойди же поскорее, дай же мне тебя обнять!
Щас с тобой мы выпьем водки, и блядей закажем в баню,
Поебёмся там зачётно, и махнём к тебе в Бобруйск!»

Вот такая вышла сказка, неплохая – иль плохая,
До пизды мне, если честно, в сказке главное – мораль!
А мораль у ней такая – нихуя блядям не верьте!
А особенно москвичкам, что работают в салонах,
И дают ударно в жопу всем подряд за триста баксов!
Тут и сказочке конец, кто читал – тот молодец!
Всё, ушла в магаз за воткой. Ваша Старая Пелотка.

Tweet