Это было бы похоже на кадры из второсортного фильма, если бы не одно "но" - это происходило на самом деле и, что самое ужасное, происходило с ним.
      Вглядываясь в лица людей, сидящих напротив, ему было трудно поверить в то, что еще вчера они были его друзьями. Сегодня, судя по всему, им было на это наплевать.
      Очень сильно хотелось курить, тем более что сигареты и зажигалка лежали прямо перед ним на столе, на расстоянии вытянутой руки. Его вытянутой руки в его прошлой жизни - когда он мог, например, пожать этой рукой руку любому из сидящих напротив. А тем более протянуть эту руку и взять сигарету, какая малость. И как это много сейчас, когда до сумасшествия хотелось курить.
      Час назад прошлая его жизнь вдруг куда-то исчезла и из настоящего стала действительно прошлым или даже чем-то, чего не было никогда. От начала века и сейчас, был и будет только этот подвал и натужный гул за стеной.
      Мысль о том, что это последнее, что он увидит в своей жизни, пугала его и мешала найти какой-нибудь выход - какой угодно, любой ценой, лишь бы выйти отсюда и не слышать этого гула, а главное не быть одному здесь ночью с этими людьми. Как когда-то в детстве, хотелось какого-то чуда, которое избавило бы его от этого глухого и беспросветного, как зубная боль, страха. В голове его вертелись тысячи несбыточных планов спасения, один из них даже предполагал просто проснуться и увидеть потолок своей спальни. Но стены подвала никуда не исчезали, как и эти люди, сидящие напротив.
      Особенно невыносимо было смотреть в глаза пришедшему последним - с ним они были дольше по времени вместе, да и, наверное, ближе, чем с двумя другими. Поэтому он смотрел на свои ноги, обутые в дорогую обувь, не имея больше возможности смотреть на свои руки.
      На вопросы, которые ему время от времени задавали, он старался отвечать сразу и с той интонацией, которая, как ему казалось, больше всего подходит сейчас - с интонацией безмерного горя, которое с ним произошло.
      Как ни странно, то, что случилось два месяца назад, сейчас ему казалось каким-то несчастьем, бедой, с которой он не смог справиться и поэтому бессознательно хотел внушить этим троим, именно ощущение несчастья и беды с ним произошедшей. Из темных глубин его страха, всплывала надежда на снисхождение с их стороны, а значит ситуация окончательно еще не перешла в состояние, из которого вернуться назад уже будет нельзя, а значит нужно было соглашаться, обещать и терпеть.
      За последний час он уже перешагнул через ту черту, когда человек вздрагивает от оскорбления. Двое из этих троих, воспринимали это как должное, третий в глубине души скорбел об этом и все еще ожидал какого-то протеста с его стороны или, что совсем было бы хорошо - все это дело оказалось бы вдруг каким-нибудь розыгрышем. Но все четверо знали, все на самом деле очень серьезно.
      Ему все-таки дали сигарету - вставили уже зажженную в рот. Ничего слаще у него не было за всю его жизнь - закружилась голова, но вот огонек уже подобрался к фильтру, и ему пришлось разжать губы. Так и ночь подбиралась уже к рассвету и он понимал, что как этот окурок изо рта, он сам может совсем скоро выпасть из жизни и слова его становились все более суетливыми, и теперь он уже не отводил взгляда, а наоборот пытался поймать взгляд каждого из этих троих людей и убедиться, что в их глазах нет самого страшного. Того, что означало бы конец всему. А сейчас как никогда хотелось, что бы хоть что-то имело продолжение - эта ночь или этот подвал, все что угодно, лишь бы не было сказано последнего слова.
      Вернулся третий, что-то сказал остальным, те встали и подняли пленника, по бетонным ступеням повели наверх. Затекшие ноги плохо слушались его и он несколько  раз спотыкался, но идти было недалеко, до машины темнеющей в конце двора. Небо из черного стало темно-синим, а пока доехали до реки и ночи не осталось, только у домов, стоявших на другом берегу, еще клубился туман.
      Его вывели из машины около широкого спуска к реке и все вместе начали спускаться по откосу, прошли вдоль воды по камням. Он шел, стараясь не замочить ноги, обутые в грязные теперь ботинки. Один из сопровождавших его, увидев это, тоже стал идти по сухим камням, старательно обходя грязь.
      Его остановили, развязали руки и сказали, что бы он шел вперед. Он не смог, он не смог даже повернуться и просто стоял, опустив голову. Он не знал, что шум отъезжающей машины заглушала река, и что он остался один.