Я  ослеплен наукой литых изречений.
Доконала, добила привитая грязь.
Я отрыжка пустых, бестелесных течений,
Золотых медальонов волшебная вязь.
Кружева старых сказок ложатся на скатерть,
И в свече догорают остатки ночи.
А поэт замечает под ручкою – насмерть
Искорёженный лист. И кричи – не кричи!!
Не услышат. Не вспомнят – вообще не заметят.
Да и надо ли. Пусть остаются собой.
Лишь бы мы – сумасшествия лютого дети,
Не сливались с голодной, тяжёлой волной.
Посмотрите на небо – вы видите звёзды.
Ночью месяц опять распугал всех собак,
Завопил, залился воем. Тёплые гнёзда
Разорил. И сложил в них обрывки бумаг.

Ничего не видал я прекраснее страха.
Ничего я не чувствовал чаще вины.
Вот бы не пропустить миг вселенского краха.
Вот бы вспомнить сказанья седой старины.
Снова жёлтые листья созревших деревьев
Заливаются смехом, валясь на ковёр.
И весенний полёт легких спаянных звеньев
Укрывает тоскующий страх, как шатёр.
Я бы вам показал недоеденный завтрак,
Недопитый кисель жидких, будничных лиц.
Убежал бы – да только наткнулся бы на кол
Невоспитанных, седеньких, страшных убийц.
Горький чай, горький, липкий – что может быть слаще
Аромата, текущего нежно в нутро.
И не может, да и не могло быть иначе:
Горечь сладко в бумагу макает перо.

Страсть ломает любви бесконечное небо,
Сберегает лишь боли тяжёлый венец.
Я там был, а кто не был – тот счастлив, что не был,
Что не чувствует скоропостижный конец.
За окном воют псы – знать опять новолунье:
Черный день, только спит неразбуженный люд.
Я не сплю, не хочу чтоб опять ночь-крадунья
Затуманила мозг.  Ой! Ты слышишь? Поют!!
Распевают опять жизни облачной гимны,
И хрипят, будто поп, распевая псалмы.
Заливают свинцом прошлых страхов могилы,
И толпятся, потея, и жаждут зимы.
Это вы пять вонючих, черствеющих корок
Надломили, раздали, решив накормить.
А в ответ – жадных глоток чернеющий ворох
Разодрал друга друг. Только нас не убить.
Мы не те, кто от голода дохнет в кровати.
Мы отыщем себе лучший хлеба кусок.
И не надо нам в спину шептать, что, мол, хватит!
Мы – границы ключи. Мы – седьмой лепесток.

А за окнами окна,  и ламп отраженье,
И дома закрывают стеной горизонт.
Я бы в поле сбежал, я б поддался влеченью
Я б сыграл на траве свой последний аккорд.
Что прекраснее может быть солнечной яви.
Что чудесней бывает расписанных стен.
Что вы сгорбились! Черви! Ведь небо над вами…
Хоть и черное. Но и в черноте есть предел.