Превед камрады – кросафчеги и падонки! А пидарасы, менты, и прочие ахтунги – в Бабруйск нах! Сосать нах!

В первый раз, я нажралсо в 1977 году, летом. Мне тогда 12 годков было. Мы, бля на даче жили, с бабужко. Бабужко у меня доложу я вам, был исключительно бдительный старый большевик и военврач второго ранга в отставке нах, у моего бабужко, все было как в лагере строгого режима. Включая шмон в 20.00. И все же, трое падонков, в числе коих, я был самый непадонистый, подготовила денежные знаки, в сумме 10 рублей бля, с целью оттянуться по-полной. Как мы их насобирали, это пестня та еще, но жалко время тратить. А “десятка”, по тем временам, нехуйственной суммой была. Кароче – хватило нам, на 2 бутылки портвейна, не помню какого, 2 пачки сигарет ( почему то Лайка с бумажным фильтром ), а так, как еды в те времена, в магазинах нихуя не было, а на даче и подавно, то купили мы на закуску 3 пакетика растворимого супа говяжьего. Зеленая такая пачка, с головой быка. Фсе молдаваны, как ее увидят, так сразу фтыкают, еще бы – ихний герб зимбру, т.е. бычара.  Сами они тоже – беспесды, бычары еще те нах. Повидали мы их, но вернемся к сюжету.
Жрать начали в середине дня, на обед даже не пошли. За одно это, от моего бабужко, я автоматом попадал на 3 наряда по поливу огорода и разведению говна в бочках для подкормки растений.  Когда мы трое, замышляли наш героический уебанский подвиг, и имели еще 2 рубля 50 копеек в общаке, я робко выразилсо в том духе, что если я на обед не приду, то мне песдетс, по сути, будет. Даже трезвому и не обкуренному, смрадной  Лайкой. Но камрады, состроили суровые, одухотворенные лица, я потом такие видел в армии у замполитов, они их корчили, перед тем, как очередную хуйню про партию и великий октябрь, пиздануть. Так вот, камрады с лицами политруков и дивизионных комиссаров, строго так мне сказали, что или ты забиваешь хуй на все трудности, включая пиздюли и полную политическую изоляцию со стороны бабужко, или ты нам не друг и тогда – в Бабруйск жывотное. На “не зассал”, короче, раскрутили. Хуле, падонки и есть.
Пили на помойке. Самое же безопасное место. Недалеко от дачного поселка, не доходя немного, до колхозных полей, с густыми хлебами. Помойка у нас была мерзкая, вонючая. Дачники, с мая по август, ухитрялись нанести туда столько всякой хуйни, что и за километр несло тухлятиной. Кроме всего прочего, на нашей помойке, в то лето, лежал здоровенный, дохлый цобако. Его наш стораж поселка, он же по совместительству – герой войны, и инвалид на всю голову, по пьяному делу из двустволки пристрелил. Стораж – инвалид, жил на одной из дач, круглый год, вместе с женой – припадочной бабуськой, стучавшей на всех, включая собственного мужа, в ментовку, КГБ и прокуратуру, по любому поводу. Припадочная бабуська, как выяснилось позже, во время оно, служила в НКВД виртухаем, и много народу в тюрьме сгноила. Она, неоднократно приходила к моему бабужко, с целью подружиццо, мотивируя свои намерения тем, что мол – обе мы в прошлом офицеры. Однако, мой мудрый старый бабужко, послал ее нахуй, не забыв разъяснить, что он то во время двух войн, из наших солдатиков пули вынимал, да раны зашивал, а она – падла рваная, добрых людей, в тюрьме к стенке ставила. После их, беспесды непримиримого политического конфликта, к нам пришел участковый, с заявой от припадочной, что-мол мой бабужко, есть враг советской власти и вообще пора разобраться, с этими жидомасонскими гнидами. Бабужко молча сходил за кителем, который он только на 9 мая надевал, с подполковничьими погонами и орденами. Участковый – старший лейтенант, лет 50ти, извинилсо, и его как хуем сдуло.
Не могу, однако, не уделить два слова нашему дохлому цобако. Стораж – инвалид, привез этого цобако, пару лет назад щенком, чтобы охранять дом зимой. Цобако вырос большой, злой и невероятно глупый. А хуле – хозяин то сам, какой… Ему ж – хозяину, еще в 41м, под Москвой, 120мм противотанковый снаряд в голову прямой наводкой залетел. В начале лета, стораж нажралсо, и начал махать на цобако пакшами. Цобако, повалил стоража и разъел ему порядочно сраку. Инвалид сбегал – таки домой за ружжем, и теперь, цобако, уже которую неделю покоилсо на нашей помойке. На самом видном месте. Там, куда влетела картечь, была видна приличная дыра, ребра торчали наружу, а в шкуре уютно копошились толстые белые черви. Никто их не спугнет и прогонит. На морде у покойного, застыла тихая, скорбная и всепрощающая улыбка. Какзалось он говорит печальным голосом – Кусайте меня, ебаные червяки. Теперь я знаю, как оно – служить мудаку – инвалиду и старой НКВДшной бляди. Я вас всех прощаю, хотя вы, конечно пидоры еще те….
В таком вот, поэтическом месте, мы и выжрали две портвейна, заели сухим супчиком из пакета и стали курить Лайку. Аццкий отжиг! Сегодня, в 42 года, я бы не решился. Ах, молодость, молодость…. Пока курили, приперсо четвертый падонак. Кличка у него была Шарик. Шарик и есть. Полиграф Полиграфыч, он теперь в ФСБ служит. Зная его, могу точно быть за ФСБ спокоен. Там ему и место. Этот пожизненный чмошник, всегда клянчил у нас покурить, или дать допить, что осталось из бутылки. Мы были уже изрядно пьяны, кроме того, в каку обдолбались вонючей и крепкой, как советско–кубинская дружба Лайкой. Антон, блевал сухим супчиком, украшая окрестности резными цветочками из моркови и макаронов. Такими они были в пакете. Шарика, допившего остатки портвейна, почему- то разобрало, на-посрать. Причем немедленно. Вот падонак! Я увязалсо за ним. Мы пошли в поле, немного углубились в хлеба, и Шарик, сняв штаны, присел, схватив руками два пучка колосьев пшеницы, как опоры. Я курил и любовалссо, как этот беспесды храбрый борец за безопасность страны, откладывает личинку. А когда он закончил, и собрался встать, я изо всей силы врезал ногой, сначала по одному пучку колосьев, а потом и по второму. Шарик, с воем шлепнулся голым задом, в собственную кучу. Я убежал к помойке, с аццким смехом. Через день, мы выяснили отношения под железнодорожным мостом. У него остался отличный бланш под глазом, а у меня была рассечена бровь, заточенной пряжкой его солдатского ремня.
Дома, меня ждал разъяренный бабужко. Я предстал, пред очи, прокуренный, пьяный и к тому же с говном Шарика на ботинке. Думаю излишне рассказывать, как бабужко меня ругал. Я думал, что не переживу того вечера. Однако в итоге, все оказалось, не так уж и страшно. Меня лишили финансирования, и неделю я честно поливал грядки с огурцами из лейки и разводил в бочке, говно, на удобрения.
Вот такой, я был падонак, в 12 лет. А Вы?

Tweet