Часть Первая
ВСЁ, ПРИПЛЫЛИ!


Москва, наши дни…

1.

    Луна медленно опускалась и давила ни в чем не повинных людей, разбегающихся в разные стороны, позади меня.
Я гнал на предельной скорости в своей ванной по Ленинскому проспекту. Занавеска в цветочек была задёрнута наглухо, так что меня могли разглядеть только прохожие справа, а гаишники изо всех сил делали вид, что ничего не замечают, краснея при этом так, что можно прикуривать. Я орал на своего шефа в кран, из которого уже била кровища, материл его за дурацкий рабочий график, за смехотворную зарплату, приведшие к разводу с женой и, наконец, за бесконечную бессонницу сводящую меня с ума.
    Я погнул кран, разозлившись ненашутку, завязал его в узел. Меня бесило просто всё. Около памятника Гагарину я остановил ванную, вышел и выхватил из ванной топор – кого встречу – разрублю к ебеням.
-    Что с вами? – Озабоченно спросила меня ворона, копаясь в мусорке.
-    Меня все заебало!!! – проревел я так, что её сдуло на хуй.
    Я забрался на постамент памятника первому советскому космонавту и, пнув облезлую провонявшую гавном собаку, решил срубить Гагарина на хуй, словно блядскую сосну. Только я замахнулся…
-    Эй ты! А ну убрал топор нахер! – Странный металически скрежетащий голос доносился откуда-то сверху…
    Я остановился и закурил сигарету. Посмотрел на вверх и опизденел! Это был голос Гагарина, а сейчас он повернул ко мне своё стальное лицо и смотрел прямо на меня. В его отполированных ветром стальных строгих глазах я узрел всё своё убожество.
Однако возвращаться назад было поздно и я, ещё крепче взяв топор, нерешительно замахнулся. Гагарин увидел это и злобно зарычал, а в его правой руке появился черный маузер и он целил им мне прямо в лоб. Выстрел прогремел, словно взрыв. Я только и успел, что прошептал – «Поехали!», и меня отбросило куда-то далеко… Я не чувствовал земли под ногами очень долго… А вскоре вообще лишился чувств…

Всё, приплыли!

Я приоткрыл глаза и понял, что еду в автобусе. Я посмотрел в окно и огни ночной Москвы расплылись у меня перед глазами, не предвещая ничего хорошего. Я очень плохо соображал. Рядом сидел человек и что-то мне говорил. Я прислушался:
-    …так зачем же, гражданин, вы памятник хотели рубить?
    Всё! Я вспомнил!
-    Я хотел, что бы он упал на квартиру, в которой мои друзья проводят вечеринку, на которую меня не позвали.
-    Твоя остановка, чмо! – Рявкнул пассажир.
    Я вышел из автобуса и оглянулся – Каллужская площадь. Я присел на лавку автобусной остановки и закурил.
-    Вот ты и вновь там, откуда начал свой путь… - Пробормотал бомж, сидевший рядом и копающийся в большом пакете, полном пластиковых бутылок с разноцветными жидкостями...
Точно! Он видел как всё начиналось, когда я, выйдя из Сбарро, дал ему мелочи.
-    Они теперь не вернут мне ванну да? – Зачем я спрашиваю это у него, откуда ему знать?
-    Нет, ванну ты не получишь назад. Насчет топора пока не ясно…
Что он несет?! Откуда ему знать?
-    Позвони им! Наверняка они оставили тебе телефон! – Сказал бомж, достал из пакета бутылку черной жидкости и отпил чуть.
    Я сунул руку в карман – и правда! Мобильник! Я нажал на кнопку с зелененькой светящейся изнутри телефонной трубкой. На экранчике высветился только один номер – не определённый.
    Я ещё раз нажал на зелёную кнопку. Пошло соединение. Я поднёс трубку к уху и прислушался – тишина…
-    Алё!!! Ястребиный глаз, это ты?! Алё!!! – От громкого голоса мозг в голове вырос вдвое.
    Я вопросительно посметрел на бомжа и вдруг, неожиданно, сам вспомнил – Ястребиный глаз – это я! Моё кодовое имя… Ничего не сказав, бомж согласно кивнул.
-    Да это я… У меня больше нет ванной и топора… Гагарин отказал в содействии.
-    Хуй с ним! Я по карте смотрел – он всё равно бы не достал до этой квартиры. Про ванну и топор тоже забудь! Сейчас придётся играть по тихому – слишком много людей, клонов и монстров мутантов хотят твоей смерти. Купи себе в переходе складной нож – у тебя должны были остаться деньги, иди в парк и заточи его обо что нибудь. Потом можешь лечь спать, спрячся там где нибудь до утра, а утром я позвоню и перешлю тебе по факсу новые инструкции. Действуй.
-    Где в парке можно тихо переночевать? – Спросил я у бомжа. Ответа не последовало. Я оглянулся – его нигде не было.
    Я пошел в переход и купил складной нож. Я ушел во тьму парка, что заботливо приняла и укрыла меня. Спрятавшись под мостиком в овраге, я раскрыл нож, но тот уже был очень острым. Поблагодарив за это сам незнаю кого, я устроился поудобней и уснул.
    Завтра будет очень насыщенный день – чуял мой сральник…

2.

    Инструкции мне переслали в 12:00. Все инструкции, впрочем, уместились в одно SMS-сообщение, присланное уже с нового номера, тоже неопределенного. Не мудрено,  как я узнал, в записной книжке моего телефона вообще номеров не было, как и денег на счету. Стало быть привилегией обратной связи с руководством я был по каким то причинам обделён. Врочем я до сих пор не знаю, как бы я мог ответить на текст этого SMS.

    Всё, приплыли!

    Опрометчиво было с моей стороны садиться в трамвай без номера. Не менее опрометчиво было выходить из него посреди безкрайней пустыни и провожать его взглядом до самого горризонта. Ну а то, что я сделал вид, что всё впорядке, когда понял, что трамвай едет сам по себе – без водителя – иначе как откровенной глупостью назвать никак нельзя.
    Что делать?
    Первое, что пришло в голову – зарыться в песок и умереть. Ничего отвратительнее песка, скрипящего между колесами трамвая и рельсами я в жизни не слышал. Смысла в том, что бы идти вдоль рельс за трамваем я видел не больше, чем в том, что бы идти обратно, однако отворачиваться от них совсем мне было откровенно страшно, потому что, вполне возможно то, что позже на прежнем месте я бы их уже не обнаружил.
    Солнце палило беспощадно. По началу я не обратил внимания на то, что оно всё время висит над головой, однако позже мне показалось странным, что даже спустя более десятка часов оно даже не думает о том, что бы садиться.
    Солнце палило беспощадно. Мне уже было трудно дышать. И думать. Хотя на счет последнего всё же у меня были сомнения – а думал ли я когда нибудь вообще.
    Неожиданным и, наверное, всё же долгожданным вопросом «что делать?» эти мысли были перечеркнуты напрочь – разрезая песок в мою сторону стремительно приближался большой спинной плавник кровожадной белой акулы. Я не стал протирать глаза. Я не развернулся и не побежал прочь. Я не вспомнил про нож. Я не кричал от страха и не молил бога о том, что бы этот кошмар поскорее закончился. Я закричал от радости, выпотрошеной истерикой, горькой, как трупный яд, я смеялся и смех мой гремел над пустыней, словно гром, заставляя сухой песок млеть в ожидании долгожданного дождя.
    Я бросился плотоядной твари навстречу, выкрикивая непечатные выражения в её адрес и где-то, в глубине души прощаясь со всем этим дур-домом, в который обратилась моя жалкая дерьмовая жизнь.
    Расстояние между мной и акулой сокращалось быстрее всего, что когда либо со мной происходило. Когда до неё оставалось всего несколько метров, акула вынырнула из песка с раскрытой мне навстречу голодной зубастой пастью. У меня внутри всё перевернулось – её харя была так отвратительна, что будь на дне моего чрева хотя бы блядский маленький червячок, и тот в момент был бы пулей выблеван в отвратительную морду моей школьной учительницы пения.

    Всё, приплыли!

    То, что чувствует человек, которого съела и переварила акула, представить было бы гораздо легче чем то, что чувствует человек, которого акула высрала прямо в продуктовом магазине в центре Москвы. Человек который, не растерявшись, изо всех сил попытался резко развернуться, однако не увидел позади себя никакой акулы или чего либо на неё похожего.
    Я понимаю следующее:

Раз: посреди пустыни на меня напала акула с лицом моей учительницы пения;

Два: каким-то образом, после всех пищеварительных процессов, вплоть до акта дефекации, я остался жив;

Три: я стою посреди продуктового магазина, весь в дерьме и жду ответа от бабушки, которая морщится от источаемого мною смрада…

-    Какая акула, долбоёб? Пшел бы ты лучше помылся, - Всё, приплыли!
    Я медленно ковылял по переулкам ночной Москвы, оставляя за собой изрезанные ножом трупы показавшихся мне подозрительными москвичей. По правде говоря подозрительным с недавнего времени мне кажется почти всё, что я вижу. Подозрительным и большим. По моему вещи стали стремительно увеличиваться в размерах с тех пор как эта реклама по телевизору…
-    Смотри, куда прёшь! – наорал на меня пьяный прохожий.
    У него отвратительный голос. И лицо. Бьюсь об заклад – он в жизни никогда не улыбался…

Всё!

    Так о чем это я? Да, вещи! Они стали рости! И люди тоже. Никто этого не замечает, потому, как по сути никаких перемен не видно. И не понятно, почему замечаю я? Приплыли…
    Семёрка пик - это пиздец. Значит всё гораздо хуже. А ещё это значит, что придётся перерезать ещё больше народу, чем планировалось и нихуя хорошего в этом нет - если меня поймают за руку, то наверняка будут долго пытать, перед тем, как казнят...
    Переходы... Переходы... Переходы... Полутьма переходов и шум машин над головой просто давят мозг из ушей, ноздрей и глаз... Всё становится огромным... просто невыносимо большие вещи... улицы... И, что самое страшное - люди... Люди - просто громадные... И даже я... Почему это замечаю только я?! Почему они так спокойны? Не ужели никто не замечает ничего?

    Неужели это всё?

3.

    Сложнее всего с девушками. Возьмём, например, мою последнюю. Не прошло и месяца, как мы с ней стали встречаться, а у меня уже руки чесались от желания набить ей харю, половину волос выдрать, а половину срезать вместе с кожей, пиздануть ей с ноги в брюхо и заставлять жрать то, чем её вырвет на финский паркет её буржуйской хаты, вырвать ей ногти на ногах, а под ногти на руках вонзить иглы, подключить к ним провода и херачить её тело разрядами тока, пока она не нассыт кровью и не высрет свои кишки, а изо рта потечёт пена, выжечь ей правый глаз расскалённой спицей, вонзить в левое ухо карандашь и вертеть его, покуда эта сука не одуреет от боли, отрубить ей руку и прижигать рану щёлочью, налить шампанского в бокал, добавить лимонного сока, засунуть ей во влагалище и ударить изо всех сил в лобок, отрубить обе сиськи и пришить их обратно, причем правую на место левой, а левую – на место правой, вытянуть весь её кишечник через жопу, сделать разрез на животе и зашить ей внутрь кошку, повернуть её на живот и отодрать паяльником в сральник… включённым паяльником(!), облить её бензином и поджечь, чтоб горела ярче лондона в 1666-ом, пока я буду отрезать тупым ножом её поганую бошку, записывать её крики вплоть до самой смерти на диктофон, параллельно коментируя свои действия, и отсылать её родственникам и друзьям…
    Я не могу сказать, что у меня проблемы с женским полом. По крайней мере я точно могу сказать, что никогда не хотел трахать пацанов, признаваться в любви всяким дворовым тузикам и ужинать при свечах с трупами… Нет, дело не в ориентации, хотя… Ну ладно, как то раз я пытался научить цирковую мартышку дрочить мне член. Кончилось это очень болезненно – волосатая тварь с добрыми как у Чикатило глазами оттянула мне крайнюю плоть и укусила…
Знаете, в конце концов, после долгих раздумий я решил, что мартышки и без бензина очень здорого горят…
    Так о чем это я?

    Всё, приплыли!

    Ах да! Я не хотел сказать, что она – плохой человек. Не потому, что о покойниках не говорят плохо, просто… О чем я? Да нет же! Она прекрасный человек! Таких как она, одна на тыщу. Очень добрая и отзывчивая. Дружелюбна и приветлива. Плюс ко всему невероятно красива… Да… И в постели очень даже…
    Была…
    Наверное, надо было ей просто пулю в лоб пустить. К сожалению чистого ствола у меня тогда не было, а деньги если и появлялись, то тут же тратились на всякую чепуху…
    В общем судьба распорядилась так, а не иначе и причина этому полюбому должна быть. Может быть у неё была плохая карма?

    Не знаю, к чему я вспомнил об этом. Не знаю, к чему я вспомнил всю свою жизнь начиная с того момента, как сперматозоидом проник в яйцеклетку. Просто, когда тебе в лицо смотрит дуло именного пистолета подполковника милиции, отца девушки, которую ты замучил до смерти, после чего отправил аудио кассеты с её криками и своими коментариями всем её друзьям и родственникам, в том числе и отцу, так вот, не зря говорят, что между твоими глазами и ликом смерти в подобные моменты пролетает вся жизнь. За несколько мгновений, что самое удивительное.
-    Я же говорил, что найду тебя, сука! – Прошипел он гневно.
    Отец Машки был похож на восставшего из мёртвых зомби-убийцу. Бледное лицо, серые мутные глаза, серая форма, седые волосы, почти белые. Как будто все его краски сплелись в одно сплошное пламя ненависти, пожравшей его душу, которая отчетливо слышалась в его голосе. Я не знал, что ответить, решил поддержать тему.
-    Да, я прочитал надпись, которую вы вырезали на спине трупа моего приятеля… «Я най-ду те-бя су-чий пот-рох!», это ведь были вы? – Не знаю, дрожал ли мой голос из-за адреналина, что дрючил моё сердце, но, вроде бы прозвучал приветливо.
-    Этот хер моржовый поджег роддом! – Прохрипел мент. Его рука с пистолетом дрожала.
-    М-м-м… двадцать один… Род… Дом… - Сказал я, припомнив давний разговор, как раз после того, как мы с другом подожгли двадцать первый вместе…
    Что-то в лице мента изменилось. Я даже не сразу понял, что он… улыбается. Рука с пистолетом стала медленно опускаться – судя по всему, он собирался прострелить мне колено. Всё происходящее стало замедляться. А следующее микро мгновение шло вообще вечность. В доли секунды, сделав в уме расчет,  прикинув на глаз, я резко подался вниз, головой в сторону дула. Мент растерялся – не хотел, с одной стороны убивать меня сразу, с другой – не думал, что я буду сопротивляться. Как буд-то падая, я в полёте развернулся и полоснул его ножом по руке с пистолетом. Мусор вскрикнул от боли, вскрикнул, как свинья на бойне, а пистолет упал в лужу. Я тем временем в продолжении всё того же мгновения, упав на спину, вонзил нож ему в ногу и рассёк мышцу. Мент упал – я победил! Ля-ля-ля!
Вместо торжественной музыки и салюта, однако, победителя чествуют всего лишь стоны порезанного сраного мусора. Всё же правы те, кто говорят, что жизнь – дерьмо.

-    Всё, чмошник, приплыли!
    Это всё, что я сказал, перед тем, как пустить подполковнику милиции Иванову Петру Никифоровичу пулю в рот из его собственного именного пистолета, как оказалось, вода этой пушке – по хую…
    Странно, но в этот раз то, что я вновь, глядя смерти прямо в глаза, наебал эту старую дуру, скорее навеяло на меня тоску, нежели радость. На самом деле я хотел умереть. Всё равно как.
    Нет, я ни о чем не жалею, как не жалею ни одного убитого мной и как не пожалею ни одного, кого я ещё убью. Мне, сука, никого не жалко. Пидоры все! Не о них речь. Просто бывает так, что оглядываешся вокруг, видишь, как падают листья с деревьев и капли дождя на ладони, слёзы истерического смеха полосуют тебе щёки и падают на кофту, что мама вязала, сидя пред камином, пока ты смотрел на пиписьки девчонок и показывал свою за беседкой в детском саду, смотрел, как падает курс доллара, смотрел, как вянет член, после трёхчасовой ёбли под амфетаминами, смотрел как редкий белый голубь взмывает в голубое небо и как под грохот автомата падают в лужи собственной крови долбаные старушки в бесконечной очереди за пенсией…

    Всё, приплыли!

    Да шучу я! Просто когда этот мент со стволом во рту, за секунду до выстрела, таращил на меня свои полные бесзубой ненависти глаза, они напомнили мне сисяры Машки и стало действительно грустно – блин, надо было их с собой забрать. Сшил бы их вместе. Получился бы такой… червячок. Посасывал бы соски по очереди и засыпал бы с ними в обнимку, а не с этим долбаным мишкой…

4.

    Солнечное утро в разгар белой, как безупречность, зимы, что может быть лучше? Переночевав в клубе, в VIP-комнатушке пропитанной любовью, а точнее провонявшей спермой и ароматической смазкой дорогих гандонов я вышел на улицу, прямо таки светящуюся праздником…
    Празником, отягощённым лишь парой неотложных дел, запланированных мной на сегодня. Всего-то, казалось бы. Праздником и парой дел и то и другое перечеркнул слепой старый пердун, водитель небольшого военного грузовика, проехавший на красный свет и сбивший меня… Последнее что я увидел, была половина его тела, вылетевшая, пробив лобовое стекло изнутри, и шланг его набитого шлаками кишечника, вывалившегося мне прямо на лицо…

    Всё, приплыли…

    Жена разбудила меня нежным поцелуем в щёку. Её глаза радостно блестели в лучах рассвета.
-    Милый, завтрак стынет… - Таким голосом ангелы поют колыбельные младенцам.
    Потянувшись встаю и иду умываться. Зубная паста с прополисом, крем для бритья, станок, острый, как счастье и чистая вода.
    Сажусь за стол, с улыбкой глядя как дети спорят, кто будет гулять с псом. Какие же они славные, эти карапузы! Кем они станут, когда подростут?
    Завтрак из бутербродов с плавленным сыром, киви и стакана молока заставляет душу радостно смеяться.
    Одеваюсь, беру портфель и выхожу, чмокнув в щёку жену. Иду к гаражу. Завожу джип, поправляю зеркало заднего вида. Десять минут по почти пустой дороге и вот она, моя любимая школа…
    Восемь часов. Учебники, программы, контрольные, домашние задания... Столовая – булочки с маком и разговоры об предстоящем выпуске. Каждый раз замирает сердце и глаз слезу не держит. Десять лет пишешь вместе с ними их путёвки в жизнь. После встречи выпускников, шампанское, тортики…
    Но это после, а сейчас домой!
    Ужин. Все вместе за одним столом, а после – семейная комедия на ночь…

Всё, приплыли!!!

    Вскакиваю в постели в холодном поту. Тело гневно отвечает жуткой болью в ноге. И член стоит, словно лом… Что это было? Сон? Сон… Сон! Кошмар! Точно! Это был всего лишь блядский кошмарный сон… До сих пор дрожу, а хуй чуть чуть в потолок не упирается…
-    Доброе утро!
Этот до боли знакомый голос…
В палату вошел седой врач в очках, за которыми глаза казались похижими на рыбьи. Знакомое до чёртиков лицо…

Всё, приплыли…

-    Узнал, поди? – Знакомый теперь человек в халате врача смотрелся откровенно весело…
-    Бомж с Октябрьской!!!
    Едва заметная улыбка тронула стену, от чего пол под врачем-бомжом слегка прогнулся вниз.
-    Верно… Вообщето, если что, у меня имя есть… Ты его, к слову знаешь, просто забыл. Как и всего меня остального, собственно. Как и всего меня остального, собственно, и моё имя ты слёгкостью вспомнишь прямо сейчас.
-    Пиздец! – Только и смог выдохнуть я, перед тем, как у меня закололо в сердце.
-    Здравствуй, Ястребиный глаз! Я рад, что ты вновь с нами… - Пробормотал, как буд-то бы невзначай бомж, кинувшись настраивать громоздкую аппаратуру, прозрачные трубочки с кровью из которой ползли к моей груди под одеяло…
-    Что у меня на этот раз? – Спросил я, почувствовав неимоверное облегчение от того, что сердце поутихло, хоть и билось сильно от напора эмоций от возвращающейся памяти.
-    Да так… Всего по немножку, - Деловито начал Пиздец, - Когда тебя из под грузовика выскребли, никто тебя не узнал. - Не мудрено. – Собрали в пакет. Хотели в морг везти. Хорошо, что я мимо проходил, а то так и до кремации не далече было. В общем… После долгой и кропотливой работы, в том числе и моей…
-    Так что, ты был не один?
-    Хера себе, - Пиздец громко кашлянул. На этот раз кольнуло куда-то в левое полушарие, - Извини, но один человек при всём желании со всем дерьмом не справился бы в такие сроки, началось бы омертвение тканей, - Бомж снова кашлянул, но успел закрыть рот рукой и я, как ни странно ничего не услышал. Однако мне стало интересно, кого он имел в виду, говоря «дерьмо». – Сначала с тобой пришлось работать колдунам. Их было трое. Ни за что не пойму, что они такое сотворили, каких чертей щекотали. Могу только одно сказать точно – такие как они играют с законами мироздания не хуже, чем ты с человеческой жизнью…
    Мы с ним посмотрели друг на друга и вдруг громко расхохотались. Вот так, наверно, в нормальной жизни мудрый отец читает нотации сыну…
-    Не удивлюсь, если однажды, по прихоти кого нибудь из них солнце и луна поменяются местами. Они сказали, что с тобой работал кто-то один из них, а остальные в это время рассказывали друг другу смешные истории…
-    Как мило, - Произнёс я. Голос Пиздеца стал более расслабленным и тихим и вместе с этим у меня появилось странное желание переехать его грузовиком…
-    Собственно, когда за тебя взялись врачи, у тебя остались только сломанная нога, с ней работал я, ещё рука – в те дни я в отпуск ездил, - какая-то там херь в сердце и опухоль, размером с богатырский хуй в голове…
-    Опухоль в голове? - Мне стало интересно.
-    Мда… - Бомж становился подозрительно задумчивым, медлительным и сосредоточенным. В его сером как пепелище города П взгляде я уловил, сам удивился, как, какую то ненормальную искорку, - Один из колдунов просил передать тебе, когда проснёшся, что апельсиновый сок может помочь… - Апельсиновый сок? Какой на хуй апельсиновый сок? Они же всегда гранатовый «прописывали»! – Или ещё так можно…
    С этими словами искорка в левом глазу Пиздеца брызнула ему в открытую ладонь плевком металла, что на лету обратился в остроконечный брюшистый хирургический скальпель…
    Пиздец крепко схватил его обратным хватом и, прыгнув на меня, молниеносно вбил мне его прямо в лоб!

    Всё, приплыли…

    Проснувшись в седьмой раз от одного и того же тупого сна я обругал бомжа всеми ругательствами, которые только мог  вспомнить. Эти семь дней после выписки из больницы, отличных друг от друга, как зубы, монотонно приводили меня в бешенство. Я начинал сходить с ума…

Часть Вторая

ПОЛНОЕ ВЛАГАЛИЩЕ

Эпицентр ядерного взрыва,
уничтожившего Город П со всеми его жителями,
предельный уровень радиации,
ни души, ни привидений, ни даже трупов,
действие происходит в не далёком будущем.

1.

    Тусклый лунный свет струился межь прутьев решетки на широкий стол. Тот кто видит небо в клетку, тот похож на табуретку. Прохладный весенний воздух напоминал о большом холодильнике, забитом трупами, в одном из моих убежищ, которое я однажды сжег, мирно дискутируя с игрушечным заводным циплёнком.
    Меня приковали за левую руку к ножке стола пушистым светло-розоватого оттенка наручником, словно маньяка извращенца, без наркоза извлекли мне все зубы, ампутировали ноги по колено, член с яйцами и правую кисть руки, оставив мне левую, для наручника, лишили меня зрения, имплантировали мне в голову бомбу, вместо одного из полушарий мозга с автоматическим детонатором на аккомуляторах, который взорвёт меня в случаях, если повысится давление или если я каким либо невозможным образом воспрепятствую смене аккомуляторов, в момент, когда они разрядятся, в целях своей безопасности менты надели мне на шею радиоуправляемый электрический ошейник, пульты от которого раздали по одному на руку троим моим надзирателям, шести их телохранителям и ещё двум сменам по четыре снайпера, непрерывно следящим в оптику винтовок, заряженных разрывными слонобойными маленькими ракетами, наблюдающих со всех сторон света за моей персональной тюрьмой в центре минного поля радиусом в сто метров.
    По глупой формальности ко мне каждую неделю должен был приходить психиатр, якобы за тем, что бы выяснить, вменяем я или нет. На самом деле он был вынужден разговаривать со мной эти часы. По правилам он должен был приложить записи с нашими разговорами к заключению о моей вменяемости. Заключение будет написанно им настолько убедительно, что его и так никто не будет читать, понимая, что единственным видом моего безопасного для окружающих существования является гроб.
    На самом самом самом же деле, единственным признаком моей «вменяемости», мог бы быть мой добровольный приход и признание в совершенных преступлениях. Однако вырванное из контекста всего остального, а так же противоречащее всему, что будет на плёнках, моё признание ничего не должно будет значить. Это на самом деле.
    А в итоге дальше произойдёт примерно следующее: после четвёртого разговора с психиатром, он сойдёт с ума и совершит самоубийство. Когда они обнаружат его тело, они решат положить хуй на все формальности и придут наконец прикончить меня. Потом они сами лягут на лечение в психиатрическую лечебницу. Причиной сему будут бесконечные ночные кошмары, причиной которым будет моя пустая камера, около которой они простоят с открытыми ртами примерно сутки, пока не упадут в обморок от обезвоживания и паралича, вызванного ледяным ужасом.
    Эти факты помогали мне сохранить самообладание и заняться разработкой плана или хотя бы поиском идеи, каким же таким нелепым и невозможным образом я всё это проверну. Мои мысли прервало приветствие психолога, о котором я ничего не мог сказать, кроме того, единственного, о чем говорили и все запахи от его тела и одежды, и интонация его голоса.
    Не смотря на то, в каком виде он меня застал, я не мог ничего ему сделать, а этого сучонка изнутри пожирал неподконтрольный страх и ужас.

2.

-    Назовите ваше имя, пожалуйста.
-     Только в том случае, сэр, если в ответ вы снимите штаны и совершите акт мастурбации, сладострастно произнося его вслух.
-    Вы можете объяснить, почему пришли в милицию и признались во всех, совершенных вами преступлениях.
-    Ты же психиатр, мать твою, неужели сам не догадываешься. Мне скучно стало!
-    Потрудитесь обращаться ко мне на вы.
-    Так я обращаюсь только к полным мудакам, или тем, кто ищет картонного уважения, которые относятся к первым, как, впрочем и третие, над которыми я просто стебусь…
-    Значит вам стало скучно… Вы заявили, что каждый день убивали как минимум одного человека и можете показать места и рассказать всё, что делали. На данный момент доказанно двадцать семь ваших последних убийств, из тех, которые вы помните.
-    Да, это так. Но знаете, всё это стало однообразным. Раньше я каждый день придумывал что-то новое. До сотого или сто нятидесятого каждая моя жертва была убита оригинально. Я чувствовал себя настоящим художником. А потом меня стало преследовать чувство, что что-то пошло не так. Я не мог понять что. Потом понял. Через месяц я понял, что весь этот месяц перерезал этим ублюдкам горло абсолютно одинакого. И пошло, поехало… тоска, депрессия, ну вы понимаете…
-    Какое ваше самое страшное воспоминание из детства?
-    Влагалище…
-    Что, простите?
-    Глухой что ли? Попробуй, вырежи себе глаза - после этого очень обостряется слух и обоняние. Удивишься, как обостряется.
-    Просто вы не объяснили, почему именно влагалище…
-    Ну и что, а ты цитировал Ганнибала Лектора из «Молчания ягнят», потому что ничего умнее сам придумать уже не можешь.
-    Простите, вы не могли бы объяснить, почему женские гениталии – ваше самое страшное воспоминание из детства.
-    Конечно могу, долбоёб!...

-    Так объясните, пожалуйста.
-    Дело было, когда мне было лет шесть. Моя мама умирала от диареи, сифилиса, спида, целого веера венериной заразы, у неё гнили внутренности и кожа, а ещё выпадали волосы и зубы. Потом она ещё и ослепла на один глаз – кто-то хуем выдавил, хотел наверное в череп трахнуть. Перед смертью она с дуру решила рассказать мне о том, от куда берутся дети. Она позвала меня и сказала, что мы будем говорить о ёбле. А начала она с того, что скинула одеяло, задрала пижаму и раздвинула ноги. Я застыл словно вкопанный, не в силах даже вдохнуть полной грудью. Её пизда была вся в волдырях, кожа была такого цвета, как изнутри светилась ядом а из самой вагины на простыни вывалился ком гнили. Последнее, что я услышал, перед тем, как завизжать и броситься прочь от страха было: «Смотри, сынок, это называется влагалище!»
-    Как умирала ваша мама?
-    Не знаю, думаю, что от голода. После того, как она рассказала мне о сексе, я ушел из дома, а сама себя она прокормить не могла.
-    Вы были на её похоронах?
-    Нет, мою голову тогда занимали только мысли о влагалище. Даже когда я произносил это слово про себя, меня бросало в дрожь. С тех пор Влагалище казалось мне сосредоточием всего зла, кторое только есть. Эта дыра была окном во тьму к сатане, восседающем на троне в окружении убийц, палачей, монстров, чертей и тому подобного.
-    Вам снились кошмары?
-    Да, приснился один кошмар. Мне приснилось огромное влагалище, из которого доносился голос…
-    Оно разговаривало с вами?
-    Нет, идиот! Влагалища не разговаривают. Они не издают ни звука, даже, когда их режешь или поджигаешь. Только бздят иногда после ёбли.
-    Но это же был сон!
-    А, ну да! Но разговаривало не влагалище, а нечто, что пряталось в нём… Некий злой дух. Тень Господа, отбрасываемая падшим ангелом, синтез всего отрицательного и несущего смерть.
-    Вы находите смерть чем-то плохим?
-    А ты освободи мне руку и подойди поближе, я тебе покажу!
-    Но зачем же тогда вы убили столько людей?
-    Дело не в людях, я пытался найти то влагалище, в котором прячется зло, я хотел избавить мир от войн и других бедствий, а люди умирали просто от потери крови и боли.
-    А мужчин вы тогда зачем убивали? У них же нет влагалищ!
-    Конечно нет, дебил. Вообще-то я не был уверен, что мне снилось именно влагалище. Внутри ведь хер проссышь, влагалище это или жопа. К тому же там было жутко темно. Темно, как в преисподней.
-    Понятно…
-    Что?
-    Мне всё ясно.
-    Что конкретно тебе ясно?
-    м-м-м-м… Давайте дальше…
-    Хуй на рыло! Сначала объясни мне, что ты выяснил из всего того, что я сказал?
-    Ну, ваша травма детства…
-    Какая нахуй травма? Я всё это только что придумал…
-    Правда?
-    Э-э-э… Нет!
-    ВЛА-ГА-ЛИ-ЩЕ!!!
-    ААА-ха-ха-ха!!!

3.

    Даже если бы я сказал ему всю правду, он всё равно бы меня не понял. Свободное знание бьёт в самое сердце искушенных на сладкое людей и несёт только вред. Знание – не мозговой фаллоимитатор для толпы придурков, называющих себя цивиллизацией, а привилегия одинокого и сильного индивида или сообщества братьев по духовному пути.
После того, как этот психиатр раньше времени убежал от меня и подорвался на одной из мин, об бронированное пятисантиметровое стекло окна моей камеры шлёпнулся кусочек его мозга. Я понял, что жить мне оставалось не долго, если ничего не предпринять. Через несколько минут я уснул сном младенца, младенца приговорённого к казни. Младенца, что спокоен только потому, что макароны уже ползут к нему…

-    Ну и рожа у тебя, ястребиный глаз! – Услышал я голос бомжа.
-    Какого хуя ты здесь? Вали от сюда! – Накричал я на него с просони.
-    Вообще-то я здесь для того, что бы тебя спасти.
-    Меня не надо спасать. Я сам сдался!
    Пиздец долго молчал. Не представляю, каким образом он пробрался сюда незамеченным снайперами и не подорвался на минном поле, неговоря уже обо всех этих надзирателях и их костоломов телохранителей. Наверняка как всегда всех наебал. Однако он совершенно был не готов к тому, что узнал от меня только что. На прощание он попросил меня:
-    Ястребиный глаз, сэр, прошу, умоляю! Позвольте мне понаблюдать за тем, что произойдёт, хотя бы до того момента, как вы покинеет город П! – истерические нотки смеха в голосе самого страшного маньяка всех времён и народов, простого три-вокзального московского бомжа растопили лёд моего сердца…
-    Ладно, дружище! В благодарность за то, что хотел мне помочь…

    Когда я вновь уснул, влагалище у меня в голове слюняво раскрылось и повторило зов. Макароны ответили ему. Они были уже совсем близко. Буквально через час первые из них проползли ко мне в камеру.
    Словно маленькие змеи, эти миленькие маленькие варёные макароны подползли к моей кровати, заползли на неё и поползли к моему лицу.
    Глаза... Макароны заползали в мои глазницы. Вокруг было очень тихо. Когда их было уже достаточно я закрыл веки и через несколько мгновений открыв их, впервые взглянул на свою камеру здоровыми глазами и очень хорошим зрением. Мне оставалось востановить руку, ноги, зубы, снять ошейник, оборвать наручник и убраться от сюда…

    Если бы те, кто охраняли мою несвободу знали, что жить им осталось меньше чем до восхода солнца, они бы удивились, каким образом я, не потеряв духа в моём положении сумел придумать, как восстановить своё тело, как покинуть камеру и, прикончив их всех, покинуть город П.
    Если бы они знали, что безвыходных положений не бывает, то неудивились бы, но я всё равно бы их убил и вырвался на свободу.
    За час до восхода я был восстановлён отечественными макаронами полностью. Во мне почти не было жира. Я был здоров и весел, силён и бодр. Мне настолько наскучило отдыхать, что первый надзиратель был убит уже до того как я вышел из камеры. Его кости были раздроблены в кашу решеткой моей камеры, которую я вышиб, громко чихнув, когда он просто тихо проходил мимо, не потрудившись включить свет.
    Бомбу я решил не извлекать из головы, ограничившись тем, что сломал детонатор. Будет сюрприз тому герою, кто никогда не повергнет меня.

Примечание: вероятно, вам это может показаться немного странным. Вы читаете и спрашиваете себя, чем же я думаю, у меня же половину мозга вырезали!? Открою небольшую тайну. Дело в том что я вообще никогда не думал головой. Я думал, думаю, буду думать и всегда буду думать не головой, а-а-а-а… вот это я не скажу, а то решите, что я пошлый. В левом же полушарии у меня с шести лет дыра, злобное влагалище которое истекает гневом ночного убийцы торчка, на свободу мысли и действия которого посегли муравьишки мира сего!... та-да-да-да-а-ам…

    Двое других надзирателей и их телохраниетелей, поняв, что происходит что-то неладное побросали свои пушки, убежали и спрятались в кладовке, тщетно пытаясь вызвать на подмогу армию Российской Федерации, по чудесным образом, сломанной рации.
    Решив убить восьмерых трусливых зайцев разом, я выбрался на крышу, одетый в форму убитого охранника. Собравшись с силами я сократил все мышцы своего тела и пустил ветра с такой силой и так громко, что все мины вокруг тюрьмы взорвались разом, ослепив всех снайперов разом и унеся меня далеко далеко от сюда.
    Слепых снайперов я оставил на усмотрение Пиздеца, забыв про все заботы, летел над облаками глядя на мир сверху, как всегда глядя на него и не принадлежа ему…

    Всё, приплыли…
    Соскользнув наконец на землю по лучам солнца я быстро пробрался в ближайший дом через замочную скважину прогнившей деревянной двери, в качестве ключа для которой хватило удара с ноги. В доме спали бабка с дедом. Я нашел под печкой топор и, зарубив их обоих, отрыл в шкаву чистую одежду. Я залез в ванну и плотно задёрнул штору. Положив топор на дно я покрутил кран и попытался связаться с шефом…

Tweet