третья глава здесь: http://www.udaff.com/creo/96158.html


4

Докторов, да и вообще медицинских людей, Василий не то чтобы недолюбливал, но побаивался, относился с подозрением и лишний раз старался с ними не встречаться. Страшнее всех, конечно, был врач зубной – один вид бормашины вызывал у Тутаева странные и болезненные ощущения в районе мочевого пузыря и печени, видимо, сказывалась психическая контузия, полученная в школьные годы. Дело было аккурат перед 23 февраля, в Рыбинске бушевала такая остервенелая метель, что даже бронзовый поэт Лев Ошанин скорчился от колючего ветра на своём крошечном постаменте. Вася заканчивал школу и с нетерпением ждал ежегодной праздничной дискотеки, где он надеялся опоить с эротическими последствиями какую-нибудь сговорчивую одноклассницу. Однако накануне ночью нижнюю челюсть пронзила отчаянная боль. Сначала Тутаев подъел всё обезболивающее в доме и, стало вроде полегче, но через час боль снова подступила, и совершенно осовевший Василий решил сдаться людям в белом.
Зуболечение в то время было бесплатным и, наверное, поэтому больше напоминало средневековую пытку. С большим трудом удалось дозвониться и «взять талончик» на 8 утра. Так и не сомкнув глаз, Тутаев по хрусткому снежку потащился в поликлинику. Перед кабинетом уже толкались сонные люди с измученными лицами; из кабинета раздавалось медленное жужжание и, как показалось Васе, предсмертные хрипы. Василий сразу вспотел. На записанные дежурной фамилии в журнале никто внимания не обращал, страдальцы, с трудом превозмогая боль, переругивались.

Сидящая на коленях у каменного мужчины старушка с томатным лицом быстро проговаривала куда-то в сторону: «По утрам я не ем ёгуртов, потому что ёгурты – это уже переваренный продукт, просто они его немного подкрасили, посыпали изнутри ароматизатором и спрятали в яркие коробки. Да, я не ем ёгуртов по утрам именно поэтому. Пусть детки кушают, а я не ем!» Василий прислонился к стене и закрыл глаза. «Были и мы когда-то рысаками», – неуверенно сообщил мужчина в модной болоньевой куртке-аляске и выжидательно посмотрел на Василия. К полудню из кабинета вышла женщина и со словами: «Слава тебе господи, вот и кончилось!» – щепотью обозначила у себя на груди божий овал.
Измотанный Тутаев шагнул, наконец, в кабинет зубной пытки. Посреди кабинета стоял женский шмат сала и рассматривал Васю раскосыми глазами. Рядом с исходящим поролоном креслом подогнула изящную ногу плевательница, полная кровавых слюней и ватных тампонов, там же пытались пустить корни несколько гнилых зубов. Василий почувствовал нудные боли в районе печени, беспокойно заворочался среди других органов мочевой пузырь. Он поспешно сел в кресло, запрокинул голову, впился руками в подлокотники, зажмурился и распахнул рот. Вася вдруг вспомнил, что один его одноклассник, питерец Митя Лаврентьев, жаловался, что при слове «кастрация» у него начинается тревожное покалывание в мошонке. «Какие мы всё-таки мужики, нежные, самолюбивые, – подумал Вася, – вон наши прадеды без всякой анестезии зубьё драли; примет дед стакашек, привяжет конец дратвы к зубу, а другой за дверную ручку, и ждёт, когда войдёт зубной «фелшэр»… Вася чуть приоткрыл левый глаз.
Доктор, женщина третьей, примерно, молодости, Вера Павловна, была слегка усата и неприветлива, её аккуратная голова была засеяна редким пожилым волосом. С пяти утра она была на ногах и уже была готова высверлить пациентам их жалкие, жалобные глаза. Из железного лотка она лениво взяла несвежий инструмент, на зажиме налипла кровавая субстанция, благо, Василий этого не увидел, поскольку глаза его были снова надёжно зажмурены. Обезболивание ограничилось новокаиновой блокадой десны. После инъекции стоматологиня взяла бур и поддала газку на сверло. «Вжжж. Вжжж. Вжжжиууу!» – благодарно отозвалась бормашина. Вася в предобморочном состоянии омертвело затаился. С характерным жужжанием сверло начало крошить больной зуб. Запахло из самого детства палёными крыльями майских жуков, на которых Вася с товарищами испытывал действие «гиперболоида» – пронзительного луча мощной отцовской лупы. На язык посыпалась колючая стружка, началось обильное слюноотделение. Через какое-то время сверло достигло нерва, и мгновенно из васиных глаз брызнули сиреневые искры, затем слёзы, и он взвился в кресле.

– Так, ну-ка не дёргайся! А то выдеру к чертям, и до свидания. Дёргаться он мне тут будет. Смирно сиди, понял? – устало приструнила Василия докторша.
Василий опустился на место и ещё глубже вонзил онемевшие когти в израненные подлокотники. Вера Павловна, лицо которой Вася запомнил на всю жизнь, не торопясь, вытерла руку о халат и пошла на второй заход, пытаясь намотать нерв на сверло.
– А-а-а, – в голос заорал Вася и замотал головой, – отпушти, шука, – пытался вырваться он из цепких лап советской медицины.
– Что ты сказал?!
– Отпусти, плять, говорю, – закричал Вася, не владея собой, и добавил ещё несколько нехороших слов, плюясь бурой слюной и суетливо вытираясь.
Садистка убрала бур, свернула голову ещё одной новокаиновой ампуле и втянула содержимое в шприц: «Ну-ка, подними язык». Вася подумал, что сейчас добавят анастезии, и всё будет хорошо. Не тут-то было. Игла впилась под язык, раствор вошёл в ткань, отчего язык тут же опал, и Василий больше не мог вымолвить ни слова. Ему оставалось лишь жалобно мычать, стонать и материться глазами.

Когда зубная заканчивала чистить третий канал, Вася не сдержался и отключился. Он пришёл в себя, получив пару резких пощёчин. Добрая Вера Павловна усмехнулась и отправила Васю восвояси.
Василий закрыл дверь кабинета и медленно поплыл по коридору, когда услышал за своей спиной пронзительное заявление: «Вы питаетесь продуктами распада, господа!»
Видимо, всё та же старушка, которая не желала кушать йогурты, продолжала агитацию за здоровую жизнь. Василий оборачиваться не стал. Пошатываясь, он вывалился на тридцатиградусный мороз и захотел умереть, снял шапку и сунулся головой в чёрствый сугроб. Затем потёр колким снегом опухшую щеку. Мимохожий человек, увидев Васю, остановился, пышно раскурил трубку, удивлённо поднял белобрысые брови и далеко отшвырнул от себя кривую спичку. Тутаев отплевался от мелкой зубной крошки, кое-как взял себя в руки и поплёлся домой. Там он не встал с дивана ровно двое суток. Ни о какой дискотеке речи, конечно же, быть не могло.

Следующий визит к стоматологу разными ухищрениями удалось отложить лет на девять. Страшно было просто невыносимо, но усилием воли Василий заставил себя подняться на второй этаж одной из многочисленных расплодившихся платных клиник. Обаятельная девушка за загородкой широко улыбнулась и протянула анкету: «Здравствуйте. Заполните, пожалуйста». «Здраасте», – ответил Василий, и углы губ сами поползли к ушам.
В анкете было много пунктов: противопоказания, хронические заболевания, аллергия на, ещё много чего, одним из последних значилось: «Боитесь ли вы посещать зубного и почему?» Василий надолго призадумался, хотел было уйти, но магнитная улыбка девушки за стойкой удержала его. Лечиться реально было нужно, и он, набравшись храбрости, в указанной графе отписал: «Боюсь, и все тут».
На этот раз процедура прошла совсем иначе – «любое удобное для вас время», приветливая докторша и совсем молоденькая ассистентка по имени Женя, двойная доза пуленепробиваемой анастезии, современные приборы. Василий даже не заметил, как всё закончилось, он лишь пялился на Женю. Она сначала отсасывала у него изо рта отходы производства специальным компрессором, а потом, надев оранжевые рейверские очки, считала про себя, едва шевеля губами, количество щелчков прибора, облучающего пломбу. Потом ему дали покусать чёрную бумажку, больно ударили по карману и отпустили на все четыре стороны.

+ + +

Василий крепко призадумался, рассматривая свои синие пальцы. До сих пор он был материалистом до костного мозга, то есть считал, что чудес не бывает и быть не может, а любому странному явлению должно непременно существовать научное объяснение. «Боялись же наши далёкие предки грозы, а рай придумали для того, чтобы не страшно умирать было. А если всему есть объяснение, то и знакам на пальцах, и товарищу Сталину – тем более, нужен лишь правильный специалист, который сможет помочь. Главное – не бояться, не отрежут же пальцы, в самом деле! Сдам анализы, попью таблетки, а там, глядишь, всё и наладится. Только бы кровь не пришлось сдавать – от этой процедуры Тутаеву всегда становилось нехорошо, он непременно терял сознание. – Да нет, причём тут кровь? – успокаивал сам себя Василий, – вполне достаточно мочи и кала».
Василий вспомнил тот день в школе, когда в класс зашла маленькая медсестра и попросила принести кал для проверки на предмет яйцеглиста, лямблии, эписторха или чего похуже. Вася пришёл домой и с порога заявил об этом родителям.
– А ты, Васёк, на лопате им принеси, – сразу начал ёрничать благодушный после пивка отец.
– Не слушай его, Васенька, пойдешь в туалет по-крупному, не вздумай смывать! – наказала мать.
Вася сделал, как велели. После чего мама зашла в туалет и долго там возилась, а наутро положила спичечный коробок с дерьмом сыну в ранец, в специальный отдел для пенала, подальше от учебников и тетрадок, чтоб ненароком не произошла конфузная диффузия науки и жизни.
«Вот что за унизительная процедура!» – думал тогда Василий, тащивший в школу заминированный портфель.
Коллективное помешательство родителей, которые вечером, поужинав, словно по невидимой команде, подписывают на спичечной коробке свою собственную фамилию, после чего специальной ложкой накладывают продукцию своего чада в этот коробок с фамилией. Затем они аккуратно кладут коробок в полиэтиленовый пакет, тщательно заворачивают и перетягивают чёрной резиночкой, отрезанной от старой велосипедной камеры. Далее начинается самое интересное – пакет помещается в холодильник, конечно же, подальше от продуктов – туда, где лекарства. Вася ради озорства представил себе праведный гнев отца, который бы полез в холодильник за закуской и схватил окоченевшее дерьмо. Вася от души рассмеялся и стал размышлять о прикладной дерматологии.

В очередной раз жизнь предлагала Василию сдаться на милость инженеров человечьего тела. За время нечастых посещений заведений лечебного толка он усвоил один спорный принцип: платно – хорошо, бесплатно – плохо. Этот принцип распространялся, впрочем, и на другие области жизнедеятельности. Ничто бесплатное, даже кража, ничем хорошим обычно не заканчивалось.
Следовало определиться со специалистом. Первым на ум пришел кожно-венерологический диспансер и тут же был сброшен со счетов. Был у Васи и такой опыт после двух бутылок водки с Вовкой Петлиным и сговорчивой курносой первокурсницей с кафедры почвоведения. Вовка, как выяснилось, был профи в этом деле и с первыми резями однозначно самодиагностировался и принялся колоть себе в задницу какой-то ядрёный антибиотик. Ваське же такая хворь была в диковинку, он запаниковал, самолечение отверг и отправился в «трипперку».
КВД, «кожвен» или, в простонародье, «трипперка» являла собой мрачный двухэтажный дом из красного кирпича с зарешёченными окнами. На первом этаже производился приём, на втором содержались пациенты, требующие изоляции от общества, – особо запущенные сифилитики. Они кошмарно скалились сквозь решётки и пытались попасть плевками в прохожих. Знающие люди всегда ходили по другой стороне улицы. На торце дома, выходившем к трамвайной линии, красовался огромный рекламный плакат, на котором была изображена пышногрудая девица, наряженная санитаркой. Надпись не без доли сарказма гласила: «Связи случайные – результаты печальные». Плакат провисел недолго, что конкретно рекламировала санитарка, никто, конечно, не запомнил. Может быть, даже леденцы от кашля.
Василий выскочил из трамвая, прошёл мимо ожогового центра «Прометей» и нехотя направился к диспансеру. Навстречу проплыли две кудрявые девушки. Воображение тут же услужливо использовало кудрявые образы в небольшой двухактной пьеске эротического насилия. Боли в области паха вернули размечтавшегося Василия с небес на землю.
Вася, опасливо озираясь на предмет быть замеченным знакомыми, натянул рукав на ладонь и открыл дверь лечильни. Внутри пахло лекарствами и, как представилось Тутаеву, гонореей, поэтому дышать он старался как можно аккуратнее. Дождавшись своей очереди, он зашел в кабинет:

– У меня тут какие-то выделения, вот, – ответил он на вопросительный взгляд немолодой, уставшей от больных членов женщины.
– Показывайте, что у вас там, – прервала она затянувшуюся паузу.
Василий расстегнул брюки, приспустил до колен ситцевые в ромашку трусы (дань рыбинской ретромоде) и стыдливо отвернулся в сторону. На столе лежали стеклянные лопатки, длинные металлические спицы и загнутые к концу иглы. От вида этих орудий пыток Васино орудие скукожилось и попыталось спрятаться в живот. Докторша звонко щелкнула латексной перчаткой и ловко заголила Васе головку.
– Гонорея называются твои выделения. Намотал, паршивец! Сейчас возьмем мазок, будет немного больно, – к большому облегчению Василия, она взяла со стола не спицу, а маленькую стеклянную лопатку. Она почти не обманула, было очень больно, но посещать туалет было ещё больней. Василий продиктовал данные очага заражения для повестки, взял рецепт и отправился в аптеку. Впредь он стал осмотрительнее и половую гигиену блюл даже в нетрезвом виде.

+ + +

Василий ещё раз посмотрел на синие буквы и перстни. КВД однозначно отпадал, нужен был хороший, лучший, уникальный в своём роде специалист. Посоветоваться толком было не с кем, Вовке, с его микстурой от всех болезней, он не доверял, поэтому решил поискать в Интернете. Он быстро вышел на «лучшего дерматопатолога» – доктора Вальтера Гроппиуса. «Одной такой фамилией людей лечить можно», – подумал Василий и набрал контактный номер.
– Кхе-кхе, – послышалось в трубке.
– Алло, – ответил Тутаев и на всякий случай подул в трубку.
На том конце раздалось сопение, через некоторое время скрипучий голос церемонно представился:
– Доктор Вальтер Гроппиус слушает.
– Здравствуйте, доктор, – оживился Василий.
– Я вас внимательно слушаю, чем могу быть полезен?
– У меня, доктор… тут некоторая проблема с кожей… по телефону тяжело объяснить.
– Вы обратились по верному адресу, можете записаться ко мне на приём, когда вам будет удобно.
Договорившись о завтрашней встрече и таксе, Василий немного успокоился. Впервые за последнее время к нему вернулось хорошее расположение духа и даже захотелось выпить. И крепко, чёрт возьми, выпить!

Вася основательно запасся пивом, не забыв прихватить небольшую бутылочку недорогого виски. Он удобно расположился на диване, немного потупил в телевизор, но обилие рекламы быстро вызвало отторжение. Наконец, он дощёлкал до новостей и попытался прояснить свою политическую позицию. В политике Вася был не особо силён, однако ему нравились сильные, колоритные личности, а более всех Шан Дыбин. Вот человечище, каких поискать! Про Шана Дыбина новости злонамеренно умалчивали. Василий ещё раз переключил: на сцене извивались передовые японские девушки с татуировками ядерного взрыва на бледных плечах. «Никакой памяти и культурного наследия!» – возмутился Василий, но ещё долго смотрел на выступление крикливых девчушек.
Наконец он выключил телевизор, пошарил по комнате глазами и увидел на столе чёрный блокнот с записками степного маньяка. Руки сами потянулись к страницам. Василий устроился поудобнее, откупорил остывшее пиво, торжественно произнёс в сторону: «С мира по пинте!» – как следует отхлебнул и погрузился в чтение несуразной стенограммы.

«3-е – Наблюдал, как в телевизоре летают дельтапланеристы. Завидовал этим мужественным людям.
Кажется, телевизор пора продать.

4-е – Чтобы отбить водочный запах, ехал на встречу с Верой, поев изрядно чеснока. Водитель маршрутки меня сразу раскусил.
Вера дала мне немного денег и подарила красивый шарф с красными птицами.
Спасибо тебе, Вера!

5-е – Что мне нравится в беспросветных похмельных утрах, так это чувство жгучего омерзительного стыда. Без него пробуждение было бы пресным.
Были ли такие утра у Иисуса? Наверняка. Я даже не сомневаюсь. Хотелось бы выпить с Анатолием Карповым. Он достойный человек.
Стремление к Марку Аврелию.

8-е – Три дня не употреблял. Подошёл к турнику и подтянулся пять раз, был изумлён своей силой.
Но всё же, мне кажется, организм решительно не приемлет спортивного над собой насилия.
Очень хочется пива. Пройти мимо пивного ларька с его сырым хлебным запахом, звоном пузатых кружечек, хмельным разговорцем – это пытка.
Боюсь, скоро не выдержу.
Ну, не три, скажем, а всего лишь половинка.

9-е – Купил скотч и приклеил на стену возле кухонного стола мой детский рисунок – «Собака, ворона и змея».
С тоской наблюдал, как положительный мужчина бездушно закупил в магазине пять бутылок красного вина. С пустыми глазами он преспокойненько отправился восвояси. Дома, наверное, будет петь песни и обнимать дочку.

10-е – Сегодня не выдержал – купил безалкогольного пива, прибежал домой, выпил, мгновенно опьянел, рассмеялся и уснул.
Снилось, что у меня очень загорелая спина и мускулистые вены.

12-е – Прикрикнул на старушку в трамвае. Снился эротический ширпотреб. Утром решил помыть пол. За ванной обнаружил четыре брикетика кошачьего дерьма. Интересно, кто его туда принёс?
Если бы у меня был кот, я бы назвал его так – Гутентаг.
Здравствуй, скотина – полнейшее равнодушие в зеркале. Вечером мельком видел Яшку, хорошо, что он меня не заметил.

13-е – Снилось, что я гуляю в лесу, но потом оказалось, что это вовсе и не лес, а шерстяная великанша-собака.

14-е – Художники поговаривают, что умерло понятие нравственного и безнравственного, безобразного и прекрасного, а я вот поговариваю, что погребено само понятие залупы.
Дело развернулось хуже, вчера выпивал с Владиславом Ходасевичем. Кстати, кто это?

15-е – Сегодня кошка два раза проваливалась под ковёр и линолеум. Отряхиваясь, вылезала совершенно в других местах. Надо будет сделать небольшой ошейник и сколотить ей будку из жёлтого штапика.
Отказался погулять с Верой.

17-е – Стал незаметно приглядываться к продавцу в нашем магазине, мне давно казалось, что он какой-то заторможенный, неживой. Конечно, теория зомби – это ерунда, её я отбросил с самого начала. Но выглядит он очень подозрительно.
На шее и под глазами проступают зеленоватые пятна, а это, как известно, самые нежные места у трупов, ну и пах, конечно, ещё.
Гнилостную эмфизему не проведёшь!

19-е – Посадил кошку на привязь, чтоб не проваливалась. Будочку для неё колотить не стал – заленился. Спать. Спать.
Что-то Вера давно не заходит и не звонит… Уж не случилось ли что с моей благодеятельницей?
Кошка ночью неожиданно застонала, как человек. Я испугался и бросился её отвязывать. В темноте опрокинул на ковёр полную пепельницу. Утром уберу.
Когда проснулся, кошка играла с окурками, растащила их по всему ковру, скотина неблагодарная.
Нагнувшись, обнаружил гашиш.

20-е – Сегодня опять вглядывался в продавца, мне кажется, он что-то заподозрил. Больше не буду покупать у него напитки. Что бы я ни купил – водку или пиво, все крышки пахнут мертвецами семнадцатого века.

23-е – Сел на стульчик и с ужасом вскрикнул – раздавил доброе бабушкино лицо.

1-е – У такого человека, как я, нет цели в жизни. Но я был упорен и упрям.
Я не желаю действовать, мне опостылела рутина!
Я хочу встать и сказать всем: люди!
Взгляните на меня, ведь вот простая правда и заманчивый путь!
Протяни ко мне руки, и я сокроюсь!
Но будете ждать меня многократно!
И за это зовите меня человеком –
Возрадуйтесь, человечки! Ведь не вашей иду я стопой изуверов!
Не смотри расторопными ушами, но демоном беспятым скольжу я между вами! Сомкнёт вам глаза величие дыма курения, а мне тишина и ясный полдень. Бей в ступку, селезень! Оборотень, вейся и вечер!
…………………………
…………………………
…………………………
…………………………
…………………………
……………………

Дальше ничего не было, только штук двадцать чистых страниц. И носит же земля таких странных людей, ведь они рядом ходят, чудят, а их же нужно изолировать от общества, мало ли чего в голову такому степному прийти может. Так и до смертоубийства недалеко, а с психа взятки гладки.
Василий ещё раз озадаченно перелистал таинственную книжицу, хотел было отложить её, но заметил, что значительная часть последнего листа оборвана. На уцелевшем куске убористым мелким почерком было написано «Василий Тут…», продолжение отсутствовало. «Что это ещё за Василий тут такой? Вот такие горе-Василии и позорят доброе имя», – раздражённо думал Тутаев. И фамилия больно подозрительно начинается – «Тут…», может, даже и полностью совпадает. Хотя, может, это и не фамилия совсем, «Василий Тут Был», к примеру, чем не вариант?
Ещё полночи он пил всё вперемешку и размышлял, каким образом его имя могло попасть в странную книжку. Разные случаются совпадения, мало ли тут в Москве всяких Василиев. Может, даже и однофамилец, а может, и родственник, хотя нет, ну их в задницу таких родственников. Василий решительно проследовал в туалет и, торопливо порвав, спустил останки блокнота в унитаз.

Допив весь свой актив, он погрузился в тревожный, мутный сон. Снился ему совершенный раскардаш: бомжи, радостно скалящие железные зубы, стоящий в келье Лев Толстой ласкает руками свой горб и говорит: «Вот, Вася, это горб – он очень сух!»; мужичок на колокольне, которая медленно уходит под воду, а под конец – человек в коричневом дождевике пристально смотрит на Васю из зеркала и тщательно сбривает щетину.
Василий всю ночь ворочался, чесался, вскакивал и, не открывая глаз, припадал к загодя заготовленной полторашке с водой. Затих он только под утро, ему начал сниться загадочный чёрный человек, выводящий каракули в блокноте, но тут же Тутаев был разбужен пискучим сигналом будильника. Вася с трудом встал и, не позавтракав, не совсем уверенной походкой отправился на приём к доктору Гроппиусу.

+ + +

Василий вышел из метро и огляделся. Весь асфальт был аккуратно покрыт мозаикой белёсых капель, как будто неряшливые маляры здесь что-то недавно красили или белили. Однако ничего крашенного поблизости не было. Первое время в Москве Василий не замечал эти белые пятна, но вскоре стал обращать внимание, что на выходе из любой станции метро они неизменно присутствуют. «И откуда только они берутся», – размышлял Василий и даже поделился своим открытием с Вовкой Петлиным, который тут же прояснил ситуацию: «Эх ты, деревня, это же жвачки раздавленные. Выходит тинейджер из метро, челюсть от жёва уже сводит, так куда он её, не до урны же – тьфу на землю, и всего делов». «Надо же», – поразился тогда Василий столь простому объяснению загадочной проблемы. Тутаев искренне надеялся на то, что доктор сможет в такой же простой форме дать объяснение синим знакам и эффективно свести их на нет.
Облака, выполненные из серого гранита, стояли в небе неподвижно, как будто и не менялось ничего на свете со времен полета Юрия Гагарина в бездушный космос. Народ неистово сновал мимо Васи, создавая кажущийся хаос, который так фраппирует многочисленных гостей столицы и свежеиспечённых москвичей. Старушка, стоя в самом центре людского потока, с ужасом озиралась и без толку кушала воздух губами. Выдохшимися руками она крепко держала перед собой целлофановый пакет и палочку.
Молодой инвалид на модных пластиковых костылях уверенно спускался по лестнице: его левая штанина была перевязана тонким шнурком, как воздушный шарик. Блаженно прошел какой-то Акакий с бессмысленным от счастья лицом. Людская волна разбивалась и огибала с разных сторон слепую девушку, которая пыталась проложить дорогу длинной белой тростью, постукивая ей впереди себя. Несмотря на слепоту, девушка была красива: узкие ступни в змеистых туфлях-лодочках, стройные ноги, аккуратная грудь, длинная бледная шея, однако с безобразными фиолетовыми засосами на ней. «Это просто бесчеловечно – ставить слепым девушкам засосы, – негодовал Василий, – она же не видит, что замазывать своими пудрами, так и ходит вся в засосах… жалко её, бедную». Он даже хотел было подойти и познакомиться, однако постеснялся и решил, что у девушки и без него проблем хватает.

Позванивая и постукивая, прошла банда кришнаитов. Тутаев проводил отряд критическим взглядом, покрутил головой, сверился с планом и уверенно взял направление. Проходя мимо книжного развала, заинтересовался ажиотажем вокруг очередного бестселлера. Книгочеем Василий был пассивным и поглощал в основном то, что случайно попадало ему в руки, хотя в школе ему был симпатичен поэт Маяковский. Сейчас основным его чтением была новомодная гламурная литература – откровения и разнузданный гедонизм офисных пророков, частично – боевики с несгибаемым главным героем.
Василий повертел в руках небольшой томик, прикинул на вес и зачитался выбросками на обложке:

«Что будет, если сложить все яйца в одну корзину? Что случится, если поселить лесника и медведя в одной избушке? Почему в хлебе дырочки? По какому принципу работает машина, которая вытаскивает горох из стручка? Как разделать куриную тушку на пять частей? Почему радиоволна не может перепрыгнуть через антенну? Человечество – часть хорошо продуманного плана или нелепая случайность? Когда наступит конец света? Ответы на эти и многие другие вопросы ищите на страницах этой книги…»
(Всеволод Бобров, православный писатель)

«Это просто таёжный хоррор какой-то!»
(Абанамат Байтов, натурфилософ, мастер палиндрома)

«Не всякий доберётся до середины этого романа…»
(Екатерина Шевченко, поэт, прозаик, преподаватель)

«Только разборчивый, любознательный и терпеливый читатель способен вкусить плод с древа познания такой литературы…»
(Альберт Янович Свирре, историк, искусствовед)

«Томь (Томск) – чемпион!» – уже приписал снизу фломастером какой-то поклонник.

Василий положил книгу обратно, прошёл несколько шагов и остановился у следующего лотка. Его всегда завораживали витрины с канцелярскими принадлежностями. Особенно душистые ластики. В младших классах некоторые девочки не могли удержаться и тайком поедали эти разноцветные, как затвердевшее желе, брусочки. Василий двинулся дальше и снова остановился.
Низкий мужчина, приподнимаясь на мысках, старался как можно выше наклеить на дощатый забор небольшой листок, по всей видимости, какое-то важное объявление. Достигнув предельной высоты, человек прилепил листок, положил липкую кисточку в целлофановый пакет, пакет в дипломат и, часто работая ногами, удалился вдоль забора. Вася подошёл, отделил объявление от забора и прочитал: «Накладной мех для мужчин «Багира» (натур.)» Василий в недоумении подержал липкий листок в руках и проворчал себе под нос: «Не может. Не может» – и пошёл дальше.

Вскоре нужное здание отыскалось, но вход Тутаеву преградил грубо сбитый охранник.
– Вы к кому?
– Я к доктору, как его… Вальтеру, – Василий стал торопливо шарить по карманам.
– Это можно, – одобрил охранник и сделал пригласительный жест. Вася с опаской зашёл внутрь. Там Тутаева сразу поразила чистота и опрятность современной платной медицины: в кадушках зеленели настоящие фикусы и гортензии, из гардероба приветливо улыбалось пожилое лицо. Из беззвучно распахнувшегося лифта вышел обычный молодой человек – маскировочная бейсболка, моднодраные джинсы, в правой руке тёмная жестянка пива, в левой – целлофановая мошонка развесного арахиса.
Тутаев отметился в регистратуре, туго натянул голубоватые бахилы, погрузился в кресло и принялся за изучение потрёпанного автомобильного журнала. Вася уже успел позабыть, что его машина находится в ремонте; нужно заехать разобраться с этими козлами стояночными, нельзя же всё вот так оставлять. Надо учить людей.
Василий огляделся. В удобных креслах располагалось множество нездоровых граждан с лицами, как неубранные постели. «Симулянты, – сурово решил про себя Василий – вместо того, чтобы трудиться, по докторам таскаются, очереди создают, а работать кто будет, дядя Вася? Вот бы всех в районный наш военкомат, там бы вас быстро вывели на чистую воду!»

+ + +

Доктор, как и положено докторам, был одет в белый халат. Бородка с проседью, немного косо сидящие на носу круглые очки. Айболит, одним словом, того и гляди спросит: «Ну-с, молодой человек, на что жалуемся?» Василий опасливо озирался по сторонам, где с плакатов на него равнодушно глядели Боткин, Савиных, Семашко и ещё человек шесть-семь, с одной стороны, какие-то экземы и стригущие лишаи – с другой. Вальтер Семёнович Гроппиус с любопытством разглядывал молодого человека, который, несколько смущаясь, стоял перед ним. Следует сказать, что Вальтер Семёнович занимался у себя на дому столоверчениями и обладал одним, как он думал, замечательным талантом: чутьё у него было необычайное – мог определить по запаху мочи, что ел или пил его пациент. Коллеги из детской поликлиники, где долгое время практиковался Вальтер Семёнович, добродушно шутили: «Вам бы в парфюмеры идти, а не мочу тут детскую дегустировать!» В парфюмеры Вальтер Семёнович соваться всё-таки побоялся, решил гнуть медицинскую линию. Каждые три дня малахольный Вальтер Семёнович с достоинством принимал слабительные капли.
– На что жалуемся, молодой человек? – спросил дерматолог и осторожно потянул воздух чуткими ноздрями. «Виски и, может быть, пиво» – быстро мелькнуло у него в голове.
– Да как бы сказать... – Василий замялся и почувствовал себя героем всем известного анекдота. – Короче, у меня вот! – и Василий протянул доктору руку с перстнями. Вальтер Семёнович поймал на лбу свои строгие очки, вдвинул их поглубже в переносицу и поднёс синие пальцы к самому рту.
– Кхе-кхе, и что же, беспокоит? – осторожно поинтересовался он.
– Очень беспокоит, доктор, – сознался Тутаев.
– И как часто?
– Теперь уже практически постоянно! – тут Василий протянул вторую руку с буквами.
Доктор ещё немного покряхтел, повертел Васины пальцы в деликатных руках, потом решительно взял фонендоскоп, заткнул им уши и громко сказал:
– Ну, дышите, больной!
Тут Василий не выдержал, выхватил у доктора холодный блестящий круг и закричал туда, потрясая перед его лицом попорченным кулаком:
– Меня беспокоит! Меня очень сильно беспокоит, откуда взялась у меня эта клинопись на руке?!
Кулак имел непереносимый для дерматолога запах дегтярного мыла, к тому же от тутаевского крика комната наполнилась перегаром. Вальтер Семёнович откинулся на стул и не с первого раза расстегнул верхнюю пуговицу халата. Наконец, ухватив бородатым ртом глоток спасительного воздуха, он немного пришёл в себя.
– Та-та-таак это у ва-вас н-надо спросить, – еле слышно прошептал дерматолог. – Вы же, наверное, давали согласие… Сейчас он совсем напоминал Василию выброшенного на берег Айболита, и Тутаев остыл так же быстро, как и сорвался.
– Вот и я не знаю... Появляется само... Ночью... Согласия никакого не давал… Засыпаю – нету… Просыпаюсь – есть… Может, анализы какие-нибудь сделать? Антибиотики попить или хотя бы димедрол, я ночами не сплю, всё осматриваю себя и чешусь уже даже на нервной почве.
– Как так?
– Вот так вот. Синие буквы сами на пальцах вылезли. Как это объяснить, доктор? Ведь это наколки!
– Давайте с вами рассуждать логически. Ну не может наколка сама появиться у человека на теле. Это же вам не аллергия и не пятно родимое, а натуральные, так сказать, чернила. Появляются они лишь одним путем – введением красящих веществ под кожу с помощью иглы или даже шила.
– Но, доктор, если вот тут с буквами могут быть какие-то подозрения, но прямоугольники-то. Я же глаз не сомкнул, на минутку лишь задремал, а они сами, стерва, вылезли, будто прыщ какой или шанкр сифозный!
– Может, и сами, а может, и не сами, – Вальтер Семёнович окончательно пришёл в себя и вернулся к любимому поучительному профессорскому тону, – молодой человек, несмотря на грубые запахи, ему понравился. – А я вот такую историю вам расскажу, вы садитесь, садитесь, – и он почесал очками горбатую переносицу:
– Я ведь тоже когда-то и молодым был, и спиртиком медицинским баловался, и за девками ухлестывал, да и вообще. А мы тогда студентами ещё, в Красноярском медицинском учились. Времена, конечно, аховые были: глушь, Сибирь, общаги толком не топят, харчат неважнецки. Ну, мы и грелись чем ни попадя, да так оно и веселей выходило, не замечаешь невзгоды этой побочной.
Спирт тогда главной городской валютой был, денег люди по полгода не видели, так что за всё расчёт только жидкой валютой. А у нас на кафедре того спирта было не то чтобы залейся, но хватало. А как выпьешь спиртика, так и теплее на душе, и на сердце веселее, и к сокурсницам с охоткой. Мы его даже не разбавляли, научились так пить, главное – дыхание покрепче задержать, залудили глотки. Так это к чему я вёл? Ах да, попутался я тогда по пьяной лавочке с одной первокурсницей на этой почве. Да так спутался, что утратил всяческую бдительность да и заделал ей ребёночка. А время тогда было ого какое, за блуд, так сказать, могли из института турнуть. Пришлось жениться в экстренном порядке. Охомутала меня та девица, посадила под домашний арест в выделенной жилплощади, никаких, говорит, тебе больше санкти спиритусов, сиди дома, готовься стать папой, читай книжки. А он, спирт окаянный, сам в руки так и просится: выпей меня, глотни. Ну а я, чего греха таить, поддавал втихаря да из дома бегал, с дружками продолжить, у которых ещё было. И никакой управы на меня не найти, никакой силой в доме не удержать. И тут то ли надоумил её кто, то ли сама додумалась: в очередной раз пришёл я под утро, ни жив, ни мёртв, а она, пока я спал, всё лицо мне зелёнкой измазала! Оклемался я, чувствую, похмел необходим. Дождался, пока выйдет ненаглядная моя по нужде, а сам бочком-бочком из комнаты в коридор, из коридора на лестницу, с лестницы на улицу. А там наши девчонки с лекций возвращаются, как увидели меня, так с хохоту чуть и не поумирали. И каждый встречный со смеху живот надрывает. Делать нечего, пришлось домой вернуться не солоно хлебавши. И повелось с тех пор: как только я куда намылюсь, она мне морду зелёнкой раз-раз-раз. На улицу как папуас не выйдешь, сиди дома – не гуляй. А потом, когда дочурка родилась, я уж и сам отвык. Засел за конспекты, втянулся в науку, отпахал в ординатуре, в Москву перебрался. Эхе-хе. – Тут Вальтер Семёнович грустно встал и приблизился к Тутаеву, посматривая на него сквозь очки и немного склонив голову на бок:

– Так, может, и у вас похожий недуг? Пошутил кто, может, или же сами, в бесконтрольном, так сказать, состоянии нанесли себе буквы и вот это тоже? А может, вы, сами не зная, одержимы сомнамбулизмом. Грубо говоря, встаёте среди ночи и вкалываете чернила под кожу. Мало ли что бывает, я такого в больнице насмотрелся, что и самому не верится порой. А факт – он есть факт, вещь, так сказать, упрямая и спорить ты с нею не моги!
На этом Вальтер Семёнович удовлетворённо закончил свой монолог, деловито сел за стол и начал стремительно покрывать историю болезни врачебными каракулями. Василий призадумался про спирт и почему-то вспомнил, как закалялся в детстве. После бассейна он выходил с влажными волосами, снимал шапку-ушанку и совал голову в сугроб. Считалось, что так можно стать очень морозоустойчивым или же, наоборот, схватить температуру и не пойти назавтра, а если повезёт, то и на всю неделю в школу. В студенческом возрасте Василий решил вести спортивный образ жизни и возобновить занятия плаванием. Выспался хорошенько, условно выделил себе на покупку спортивного инвентаря (плавки) 700 рубликов… Уже через несколько часов Васю жестоко рвало в кустах у каких-то строительных вагончиков, а обескураженный сторож приговаривал: «Ну что ты, что ты, сынок, не надо так… ну что ты…» – а сам всё отворачивался и неприязненно морщил клюв. «Ну его, такое плавание», – подумал тогда Василий. Он отвлёкся от воспоминаний и осторожно поинтересовался: 
– Так что делать-то будем, доктор?
Вальтер Семёнович с трудом оторвался от писанины, посмотрел поверх очков и наставительно высказал:
– А будем мы теперь регулярно наблюдаться. Динамику очага определим, темпы, тенденции. Медицина, в моём лице, знаете ли, впервые сталкивается с таким интереснейшим случаем!
Доктор примолк и мечтательно поглядел в потолок. «Может быть, это веками дремавший тайный вирус, а назовут его вирус Гроппиуса, – восхитился собой Вальтер Семёнович и, не в силах сдержать лёгкой улыбки, ласково взглянул на своего роскошного пациента. – Хороший сегодня денёк, славный. Звёзды балуют меня!» Он пробежал глазами по настенным светилам медицины, уже немножко представляя себя в их ряду. Доктор мечтал, как ему дадут академика, выделят собственную лабораторию, группу студентов и двух-трёх лаборанток, конечно. А потом, когда вирус будет полностью изучен, выведена вакцина, его пригласят в Стокгольм и вручат премию за выдающийся вклад в развитие медицинск…

– А мне-то что делать? – грубо оборвал мечту Василий. «Сейчас пропишет какую-нибудь ерунду, которая что мёртвому прививки! Типа мази Вишневского»
– Для начала пропить вот это, – Гроппиус начиркал несколько каракулей на маленьком листочке с треугольным штемпелем. – Потом это и вот это. Ну и мазью Вишневского, конечно же, куда без неё. Вот вам рецепт, жду вас через неделю.
– А вы мне больничный можете выписать?
– Недели хватит? Сегодня хороший день, молодой человек, не расстраивайтесь, звёзды благоволят к вам! – доктор ловко извлёк из стола уже заполненный бланк и лихо подмахнул его размашистым «В. Гропп».
– Спасибо большое, доктор, до свидания.
– Кхе-кхе, денюжки, денюжки-то, молодой человек, кхе-кхе…
Василий сумрачно отслюнявил дерматологу несколько купюр. Выходя из больницы, он слегка выматерил про себя сияющего стяжателя и потянулся к дверной ручке. На запястье красовалась синяя аббревиатура «СЛОН».
– Пора в отпуск, – прошептал Тутаев.

Tweet