1.

Кран плюнул пару раз  коричневой дрянью, от одного вида которой затошнило. Пить хотелось неимоверно, но найти хоть что-нибудь сырое и мокрое я так и не смог. Мутным взглядом еще раз пытаюсь оценить обстановку: кухня 2 на 2, стол, табурет, ржавая раковина, куча пустых бутылок и горы окурков. И моё пошатывающееся тело посередине. Ловить здесь было явно нечего, все бутылки проверены по два раза, крутанул опять кран, в ответ он выдал еще порцию дерьма. Блин, да что же делать…

С трудом пытаюсь собраться с мыслями, вопросов в голове накопилась уже куча, а ответов не. Где я – без понятия, как здесь очутился – не помню, главный вопрос – кто я? Да хрен его знает. Знаю что Новый Год. Потому что проснулся в обнимку с убогой ёлкой, в ногах валялся такой же убогий дед мороз из папье-маше. Я в одних семейках. И что самое страшное, по другую сторону от меня валялось ужасное такое тело женского пола. На вид такая же живая, как и ёлка с дед морозом. Очнулся оттого, что в дверь кто-то яростно молотил и требовал, чтобы Зинка, сука, немедленно открыла. Мозг мне подсказал, что я явно не Зинка, поэтому открывать не стоит, а лучше бегом найти что-нибудь попить.

- Ну Зинка, ну сучка дранная, я ж ща дверь выломаю. – снова заорал кто-то за дверью и подтвердил намеренья увесистыми ударами ноги. – Ты чо там, тварь, хахаля притащила? Рождество, суки, отмечаете? Падлы, обоих поубиваю! 

О, так уже и не Новый Год, уже Рождество! Хоть в чем-то определенность появилась, спасибо тебе, мужик! Хотя думаю я наверно не о том, и мужик явно не с Рождеством пришел поздравлять. И страшное тело в комнате не иначе как Зинаида, а я получается хахаль, которого щас будут убивать. Хе, зато амнезия мне не страшна, и так ничего не помню. Рука непроизвольно продолжала открывать-закрывать кран в надежде добыть хоть глоток воды, но получались только очередные выплевыши коричневой мути.

Раздался треск двери, который моментально вывел меня из ступора, поддав адреналина в кровь. Надо срочно что-то предпринимать! Кинулся назад в комнату, пытаясь прикинуть варианты возможных действий. В голову лезла только отмазка про сантехника, пришедшего пять минут назад кран на кухне починить (хули, и вправду не работает). Влетев в комнату, я сразу понял, что отмазываться у меня не получится: только сейчас обратил внимание, что тело на полу валялось в одних рейтузах, вместо подушки пустая бутылка водки, к ляжке прилип явно использованный гандон. Да и мой наряд из одних семеек ни в какую байку не вписывался. Одежды тоже нигде не видно. Мать твою, да она живая хоть? От одной мысли, что Зинаида уже где то в раю похмеляется, а меня оставила отдуваться одного, меня прошиб холодный пот. Присев над телом, попытался нащупать пульс на шее - ничего, положил руку на дряблую грудь, затаил дыхание, пытаясь ощутить сердцебиение. И ощутил за спиной протяжное сопение. Медленно повернув голову, я увидел над собой мужика с красным, перекошенным от ярости лицом.
- Добрый вечер, – выдавил с перепугу я. – С Рождеством Вас, счастья, здоровья, успехов в личной жизни…
Мужик не понял, что говорю я от всего сердца, и с криком наступил мне ботинком на голову.



2.

- …что я тоже не со зла, достала просто эта курва, - знакомый голос пробивался в мозг все настойчивее, и я понял, что очнулся. – Я ведь дверь уже раз пять вставлял, представляешь?
С трудом приоткрыв правый глаз, увидел, что сижу за столом, на котором стояли бутылка водки и бычки в томате, а напротив сидел мужик, наступивший на мою голову. Ох и не со зла… Голова трещала, пульсировала боль в ребрах.
- Я ж понимаю, ты не виноват, что она блядь такая,- продолжал монолог мужик. - Да я б тебя и не трогал, но ты тоже – «успехов в личной жизни…», а сам вымя ее мацаешь. Ну и понесло чуток.
Мужик тяжко вздохнул, взял бутылку и плеснул себе в стакан водки. Увидев это, я непроизвольно сглотнул и открыл глаз пошире. Мужик глянул на меня, заулыбался, сразу налил грамм сто пятьдесят во второй стакан, протянул мне.
- Ну, слава богу, очнулся, я уже переживать стал, думаю, пришиб насмерть. Давай накатим, полегчает.
- За что пить будем? – выдавил я из себя, беря трясущейся рукой стакан. – Э…
- Степаныч я. А тост ты и так успел сказать, прям перед ботинком моим. А тебя как?
- Да я как-то и не припомню.
- Ну, это, давай, мож поможет с памятью. С Рождеством! – Степаныч одним махом опрокинул свой стакан, проследил, как я доцедил свой, сразу налил еще раз.
- Не, не вспомнил?  Давай, закрепим первую.
Водка сразу навела порядок в организме, боль стала проходить. Усевшись поудобней, я подцепил пару бычков, кинул в рот, попытался прожевать. Сразу почувствовал, что зубов не хватает. Мда, точно не со зла… Степаныч, увидев как я перекосился, виновато заулыбался и налил еще по одной.
- Ничего, до свадьбы вырастут. Да и пару всего выбил, не беда. Ты пойми, я ведь сгоряча. Давай, третью за любовь! – довольно загоготав, опрокинул водку. Покосился на мой левый глаз. – А глаз это не я тебе, до меня уже так и было. Ну чо, память возвращается? Как зовут, как к Зинке-сучке попал? Где хоть шмотки твои?
- Про глаз помню, что до тебя еще не открывался, а где одежда, не знаю. Зина живая?
- Да живая, хотя зря. Давай пей, герой-любовник.

Третья меня окончательно вернула к жизни. Думать над заданными Степанычем вопросами не хотелось, да и воспоминаний в голове не прибавилось. Главное, что настроен он дружелюбно, водки наливает, значит, конфликт исчерпан и бить сегодня больше не будут. Окинув себя взглядом, улыбнулся: желтоватая майка с горловиной до пупка, синие треники с полосками. Сидели мы явно не в той же квартире, где я очнулся. Мужик  на вид был типичным трудягой, каких миллионы, лет под пятьдесят, с простодушным лицом, слегка отмеченным следами частых возлияний.

- Степаныч, а ты не мать Тереза? Потоптал, потом отнес голяком куда-то, приодел, еще и водочкой отпаиваешь, красной рыбой  подкармливаешь. И это после того, как с бабы, э… извини, с женщины своей голяком снял? И, эта, с глазом, чо, полная жопа? Не открывается, сволочь… - язык начинал заплетаться от выпитого, бутылка на столе была почти пустая. Пробежав взглядом по комнате, взгляд высмотрел литрушку на полке за спиной Степаныча.
- Та иди ты, скотина неблагодарная! Дарёному коню зубы не чистят, – с улыбкой сказал он. Взгляд мой он заметил и уже открывал новую бутылку. – Какая нахрен моя женщина? Так, любовь далекой молодости, привык просто. Сожительствуем иногда, пока спиваться не начинает. А как бухнет, всякую быдлоту домой тащит, ну у меня крышу и рвет, устраиваю погром с выломанными дверьми и конечностями. Ну а ты вроде как не похож на типичного захаженца, на лицо, вернее на пол-лица,- снова пьяно реготнул Степаныч,- больше на интеллигента смахиваешь. И трусняки, как на тебе, видел на витрине бутика в центре, цена как три моих зарплаты. Вот и притащил к себе. Ладно, за Рождество!

Выпили, закусили головами бычков. Еще выпили. Степаныча я уже любил всей душой, от этого было невыносимо стыдно за ситуацию с Зинкой, хотелось как-то загладить вину, только в голову не лезло как. Снова выпили.
- Степыч, ну прости засранца! Да я б… Да если б я знал… Хочешь, семейки подгоню с барского плеча? Дорогие ведь, перед бабами хвастаться будешь!
- Ага, с плеча так с плеча! Щедрый какой, ты посмотри. – Степаныч на миг задумался, глянул на меня и радостно выдал: - Буешь Федей, раз так ни хрена и не помнишь! Давай, за знакомство!
Федя так Федя. Было уже без разницы, волновало только то, что литрушку уже допили. Степаныч, шатаясь, вышел из кухни, повозился где-то в утробах квартиры. Вернулся уже одетый в замызганный пуховик, кинул мне ватник и растоптанные гавнодавы без шнурков.
- Наряжайся, Федор Батькович, пойдем добывать провиант. Я ж на твое появление не рассчитывал, надо еще затариться. Денег, сука, маловато, ну ничо, прорвемся. – бормотал он, натягивая на меня одежку, та как я был не в состоянии попасть рукой в рукав.
- Степаныч, родной, я ж те все верну, как тока вспомню! – на глаз наворачивались слезы благодарности, начал лезть обниматься. Степаныч меня подхватил и выволок в рождественскую ночь.

3.


Идти до единственной ночной точки оказалось недалеко, по пути успели проорать «Три танкиста» и «Белые розы». Редкие прохожие от нас отшатывались, переходили на другую сторону дороги, мы в них за это пытались кидать снежками. По пути Степаныч пояснял, что бар-барыжник там еще тот, контингент будет соответствующий, есть шанс затариться дешевой самогонкой или, если особо повезет, догнаться за чужой счет.
- Главное, не давай никому на голову залезть, а то потом не слезут. Пока бока не помнешь. Ну, если чо, на это я мостак, и ты не зевай, помогай, как можешь, - поучал Степаныч, на что я утвердительно мычал и кивал головой, мол, за друга буду рвать вражеские булки налево и направо. – Доползли. Готовься, Федька, к празднику жизни.

Точку в народе называли «пипеткой», представляла она из себя киоск с пристроенной будкой на три столика. Праздник жизни был в самом разгаре, человек пятнадцать расположились прямо на снегу, орал шансон, порукам гуляли баклажки с пойлом. Внешним видом от нас никто не отличался, и мы сразу ворвались в центр событий. Степаныч оказался в этой компании человеком уважаемым, я был представлен как кореш Федя и если что, за меня сразу в глаз. Он сразу отдал жменю скомканных бумажек особо бомжеватому типу и тот умчал к киоску. Нам передали по стакану, которые вытащили из будки («Слышь, для Степаныча с корешем!»), налили и понеслась.

С Степанычем выпить хотелось всем, я тоже попадал в лучи его славы, поэтому пили почти не переставая. Кто-то отползал, кого-то выносили из круга и выкидывали в сторонку в кучу таких же некрепких, на их места сразу прибывали новенькие с очередной порцией. Все на перебой делились последними новостями, я урывками для себя понимал, что бабы скоро подойдут, Васю Косого били уже два раза за то, что тихарил, а Верка, сука, на разлив не доливает. На морозе пилось легко, в голове царила эйфория от того, что я в кругу друзей, которые меня любят и уважают. Вскоре опять поймали Васю, пытавшегося стянуть полторуху сэма, принялись его отучивать от плохих привычек, я пытался наравне со всеми махать руками и ногами, но чаще падал, чем попадал. Всем быстро надоело, Вася был прощен до следующего раза. По просьбе друга пришлось два раза стягивать треники, чтоб всем показать свои семейки, Степаныч при этом рассказывал, сколько они стоят. Все только завистливо цокали, уважение ко мне росло.  Тут Степаныч вспомнил, что я еще не видел местную достопримечательность, все согласились, что такое надо видеть обязательно, выпили на дорожку и потащили за киоск к гаражам. По пути наперебой рассказывали, что с недельку назад все тот же Косой утром нашел в кустах врезавшийся в столб и брошенный Порш Кайен, с открытыми дверьми, хозяин не объявлялся до сих пор. Что было внутри никто не знает, потому что Вася естественно все затихарил и не признается, за что привычно был избит. В кустах действительно была машина, модель понять уже было сложно, так как снято или разбито было все что можно, по кузову везде стояли автографы, в большинстве моих друзей. Постоявши, все дружно помочились на этот памятник капитализму, я все пытался попасть в окно с водительской стороны, но струя не дотягивала.
От киоска донесся крик, с радостью сообщавший, что пришли бабы. Мы в предвкушении  наперегонки помчались назад. Подбегая к киоску, я с ужасом среди трех женщин увидел Зинку, заметил ее и Степаныч. От оплеухи Зина улетела на пару метров в сугроб, но через пару минут была на случай праздника прощена и вытащена назад. Никто не понял, что произошло и почему, но примирение начали обильно обмывать, тем более что бабы принесли пару баклажек наливки. Радость переполняла меня, мы стояли, обнявшись с Степанычем и Зинкой, та тараторила, что не знает, что она сделала, но никогда больше так не будет. Степаныч только угукал и, улыбаясь, загадочно мне подмигивал. Я не понимал, на что он намекал, но не хотел его расстраивать и с улыбкой подмигивал в ответ.
Понимание пришло через полчаса, когда мы драли Зинку вертолетом на лавочке возле какого-то подъезда. Булки сильно мерзли, секса не хотелось вовсе, но я понимал, что с каждым рывком мы все больше роднимся с Степанычем и старался изо всех сил. Зинке такой поворот событий явно нравился, она стонала, ворочалась, подмахивая тазом. Закончить начатое я так и не смог, пришлось просимулировать ярчайший оргазм, Степаныч, похоже, поступил так же, после чего ласковым пинком отправил довольную Зинку к остальной компании, чтоб не «мешала мужским разговорам». Натянув штаны, мы устало уселись на лавку, по братски обнялись. Степаныч вытащил из рукава заботливо прихваченную с собой баклажку, выпили сгорла. Тело мое уже порядком устало от празднований и пыталось принять самую удобную позу для сна. Степаныч вдруг резко подскочил и, крича, что мы должны увековечить нашу дружбу, потащил меня в сторону разбитой машины. Добравшись, он усадил меня в сугроб, а сам начал искать свободное от надписей место. Нашел возле крышки бензобака, достал ключ из кармана. Взявшись за него вдвоем, мы с гордыми, понимающими всю эпохальность этого события, лицами, выцарапали надпись «Степаныч и Федор – кореша навеки!». Закончив, я устало завалился назад, с гордостью смотря, как Степаныч выцарапывает красивую рамочку с вензелями вокруг надписи.

Уже засыпая, я увидел, как с нескольких сторон по нам резанул свет фар, кинулись какие-то люди. Степаныч охнул и упал в снег лицом, выплевывая кровь. Я с криком бросился на защиту брата, но меня кто-то подхватил, перевернул и воткнул головой в снег…


4.

Сознание с трудом возвращалось в тело, голова болела так, что хотелось просто умереть. Сквозь гул в ушах послышался чей-то голос, злой, кричащий, потом второй, оправдывающийся. Через минуту я уже мог урывками понимать суть разговора.
- Николай Виталич, ну что я, я ж не специально! Он ведь как кинется, ну я его и в прием… - виновато гундосил один, но его сразу прервал второй:
- Дыбил, мать твою! Уволю нахер! Думать надо сначала, потом уже руки распускать! Да хотя чем тебе думать, если в голове кость одна. Шефа не узнать! Что теперь делать? А если не выживет? Ты посмотри, как над ним поработали, и ты еще, сука, со своим приемом…
В ответ только сопение. Я начал понимать по вибрации, что еду в машине. Голова на чьих-то коленях, кто-то нежно промакивает мне глаз.
- Коля, ну кто это мог сделать? Плешихин? У него кишка тонка, тем более выкрасть, пытать! – раздался третий голос, на этот раз женский, прям у меня над головой. – Ну точно азеры, они на такое способны, спят и видят, чтоб Федор Михалыча под себя подмять. Надо было их сильнее прессовать, я ж тебе говорила!
- Зин, ну какие азеры? Был бы он щас живой? Закатали б асфальт и все. Тем более смысл им везти его за триста км от Москвы?
Зина? О чем это она, ничего не понимаю. Мысли в голове еле ворочались, одна упорно пыталась пробиться на поверхность, но я все никак не мог ее поймать.
- Ничего, нам главное в больницу успеть, - продолжал крикливый, - А потом наша доблестная СБ в лице дебила-водителя-охранника, не узнающего своего шефа, - снова сопения угрюмого, - будет на ремни резать взятого языка, если тот не здох еще в багажнике. Я думаю, ума хватит информацию узнать?

Брат! Меня словно ударило током. В голове сразу встала картина падающего в снег Степаныча. Теперь он в багажнике. Его будут резать на ремни. Из-за меня! Ну, ссуки!
- Ну суки! – вырвалось у меня вслух. Наступила тишина. Я, наконец, смог приоткрыть глаз. На меня смотрели с открытыми ртами какая-то баба, на коленях которой я лежал (явно не та Зина), и мужичок в строгом костюме. За рулем сидел огромный лось, который тоже пытался на меня оглянуться.
- Да, да, Федор Михалыч, суки, еще и какие! – виновато затараторил мужичок, - Неусмотрели, допустили! Да еще этот, скотина, на прием! – лось, получив леща, глубже втянул маленькую голову в плечи.
Мысли метались в голове, надо было срочно придумывать какой-нибудь выход. Пока что меня явно приняли за кого-то влиятельного, и этим надо пользоваться.
- Неделю Вас ищем, перетрясли всю Москву, область, безрезультатно! С тех пор как с корпоратива уехали, слегка навеселе, еще и сами, без охраны! Машина сопровождения пыталась следовать за Вами, Вы от них оторвались, и как под воду, - продолжал оправдываться Коля, заламывая себе руки от волнения. Зина уже вовсю рыдала, не переставая промакивать мне глаз какой-то мокрой ваткой.- Только по машине и смогли найти. А корпорация по швам трещит, поставщики без Вас ни один договор…
- Молчать! – как можно громче заорал я. Лось от неожиданности ударил по тормозам, машина пошла юзом, остановилась.  Мимо с визгом пронеслись еще две машины, одна нырнула мордой в сугроб, вторая, кое-как развернувшись, подъехала ближе, из нее повываливали близнецы лося и мигом оцепили периметр.  Коля, подняв разбитое об торпеду в кровь лицо, с ужасом смотрел на меня.
- Отъехали далеко? – в ответ молчанье. Секунд через пять лось отрицательно повертел головой. – Вот и хорошо. Зиночка, есть что выпить?
Зина подпрыгнула  вместе с моей головой, быстро достала из мини-бара бутылку
коньяка и рюмку, дрожащими руками попыталась налить. Вырвав бутылку, я сделал несколько больших глотков с горла. Сразу полегчало, сердце стало биться спокойней. Появилась уверенность, что все будет хорошо. Прорвемся, брат!
- Ты, - теперь подпрыгнул Коля, - скажи орлам на улице, пусть достанут человека из багажника и посадят к нам в машину. Быстрее! – подгонять не было смысла. Коля уже орал матом в окно, хлопнула дверь и в машину посадили Степаныча.
- Разворачивай машину и назад,- сказал водителю. Лось обернулся:
- Куда?
- Да туда, где ты меня, сука, головой в землю воткнул!
Машина тронулась. Я глянул на Степаныча, протянул ему бутылку. Он был в сознании, но сидел как в каматозе. Увидев, что он начал пить, я повернулся к Коле, попытался с осуждением глянуть ему в глаза. Получилось, он отвел взгляд, заерзал, не находя себе места. Я молча вздохнул, закрыл глаз.
- Зина, глаз левый цел?
- Да, Федор Михалыч, только заплыл сильно, не открывается.

Оставшуюся часть пути назад ехали молча. Через полчаса остановились недалеко от пипетки. Я забрал коньяк у Степаныча, пару раз глотнул, чтобы собраться с мыслями.
- Выйди, - кивнул в сторону лося, тот мигом, как пробка из шампанского, выскочил на улицу. Я перевел взгляд на Колю. – Никто меня не похищал. Ситуация сложилась так, что мне на неопределенный срок необходимо было исчезнуть. Азеры не при делах. Этот товарищ, - кивок на Степаныча, - помог мне с конспирацией. Качественно помог, кстати, если и личный водитель не узнал. Почему так надо, не спрашивай, сказать не могу. Очень опасно.
Коля сидел с бледным лицом, весь во внимании. Было видно, что хочет задать вопрос, но не решается.
- Вопросы потом. Сейчас я ухожу на конспиративную квартиру, которую вы, слава богу, засветить не успели, с этим немолодым человеком. Деньги есть?
- На счетах точную сумму надо уточнить, а в ценных бумагах… - подала голос Зина, пытаясь быть полезной в этом непонятном разговоре.
- Наличкой! – прервал ее я. Коля достал из-под ног средних размеров дипломат, передал мне. – Там полмиллиона в евро, немного в рублях, - увидев, как я поперхнулся коньяком, быстро добавил: - Если мало, можем еще, надо позвонить…
- Пока хватит, звонить не надо. Конспирация! А нам, наверное, уже пора. За корпорацию отвечаешь головой, вернусь, проверю! И чтоб ни слова, понятно? Если надо будет, сам свяжусь,- затараторил я, пихая в бок Степаныча. Тот, наконец-то поняв мои намеки, погрозил Коле пальцем и вывалился из машины, я вслед за ним. – Все, отчаливайте!

На улице курила ничего не понимающая охрана. Подхватив под руку друга, я потащил его в сторону киоска, где уже собралась толпа товарищей, молча наблюдавших за происходящим. Доковыляв до них, я высмотрел Косого, достал, не глядя из дипломата пачку банкнот, кинул ему.
- Иди, отдай Верке, и чтоб через пять минут ее здесь уже не было, теперь это наш кабак. Только пусть ключи оставит.
Сзади раздался крик Коли:
- Федор Михалыч, а жене Вашей что сказать?
Я на мгновенье задумался. Обвел взглядом толпу, заметил счастливую Зинку, и, хлопнув по плечу Степаныча, крикнул:
- Скажи, чтоб не ждала. У меня теперь новая семья.

Конец.

Tweet