Это было давно. Так давно, что может теперь казаться неправдой. Деревья в те времена были зелеными и объемными, их можно было обнять руками и почувствовать щекой выпуклые контуры коры. Можно было коснуться босой ногой глади воды с мостков для стирки белья, заглянуть за угол печки в надежде увидеть там домового. Теперь этого нет. Лишь белая гладь плоской поверхности и я на ней. И черная линия, пересекающая её пополам.

  Всё началось с того, что мне надоело дрочить на обычные картинки из Интернет. Голые блондинки с разверзшимися в безмолвном чваканье пёздами больше не трогали моё воображение. Мне захотелось чего-то большего. Девственно чистого образа, еще не измазанного сажей чужых похотливых взглядов. Что ж, пепел к пеплу, - решил я, и задумал сам рисовать свой идеал.

  Я ожесточенно схватился за остро отточенный карандаш. Часами с остервенелой точностью укладывал аккуратные мелкие штрихи на гладь абсолютно, девственно чистого альбомного листа. Постепенно из суматохи грифельных полос появилось лицо с большими чёрными выразительными глазами. Странно было видеть, как они с всё возрастающей детской непосредственностью следили за движениями моей руки. Я непроизвольно протер глаза и потряс головой.
  Мне кажется или это есть на самом деле, - пронеслась в моем утомленном мозге предательская мыслишка. Но я верил своим глазам и не видел причин поступать по-другому. А глаза с листа верили мне. Вернее, мне хотелось так думать.

  Постепенно показался остренький небольшой нос с несколькими затейливыми веснушками и аккуратный ротик с тонкими, капризными губами. Он готов был сладострастно и призывно открыться навстречу моему всепроникающему вожделению, но я решил отложить момент встречи "на потом". Водные процедуры в теплой ванной успокоили моё разыгравшееся воображение. Укутавшись в теплое клетчатое полотенце, с банными тапочками на ногах, я продолжал создание мечты.

  Появились аккуратные округлые груди, стройные длинные ноги, узкая талия. Возникшие следом руки с тонкими длинными пальцами сразу же полезли ковыряться в носик, вытащили оттуда кусочек грифеля, и незаметным движением, украдкой спрятали в прическу. Потом игриво стали хватать меня за мизинец правой руки и тянуть его в рот, пытаясь укусить мелкими белыми зубками.
  Я отдернул карандаш от листа. Фигурка тотчас развернулась ко мне спиной и наклонилась вперед. К своему авторскому стыду я обнаружил, что забыл нарисовать ей части, столь необходимые каждой женщине, понимающей толк в любви. Несколькими быстрыми штрихами я исправил досадный промах. Немного поиграл с тенями, и моё творение приобрело вполне дрочибельный вид.

  Моё, к этому времени изрядно уставшее сидеть тело, с удовольствием вытянулось на диване. Белый лист с находящейся на нём пленницей занял своё место на стене рядом с другими рисунками. Я с удовольствием ожидал ночи, когда неверные блики от фар проезжающих автомобилей смоют моё творение со стены и она, слившись с мраком, обретет плоть. Вскоре ожидание надоело мне. Я прошел на кухню, наскоро, руками подкрепился холостяцкой пиццей с грибами, взял литровую чешскую кружку и направился к "Туборгу", дожидающемуся меня в  бочонке в кладовке. Изрядно приложившись к нему, я направился обратно к дивану и погрузился в сладкий послеобеденный сон.

  "Милый", - теплые нотки полудетского голоса заставили меня с усилием разомкнуть глаза. Комнату наполнял прозрачный сероватый сумрак. Было так тихо, что тиканье моих наручных часов, казалось, отталкивались переливами эха от стен. Надо мной, наклонившись, стояла обнаженная стройная, незнакомая женщина. Мудрые, чёрные, но вместе с тем яркие глаза влекли к себе, располагая погрузиться в них, упасть в зовущее звездное небо. 
  Я молча протянул к ней руки. Она присела на кровать и в грациозном наклоне приникла к моим губам влажными, мягкими губами. Мы слились в поцелуе. Прижавшись друг к другу телами, мы катились куда-то в неизвестность, то сливаясь в одно целое, то, почти разлетаясь в стороны, зацепившись лишь концами пальцев. Вскоре, после очередного головокружительного рывка я окончательно потерял её.

  Я лежал на абсолютно гладкой белой поверхности, тяжело дыша. Моё тело слегка подрагивало в отголосках бурного оргазма. Я огляделся. Сверху, снизу и по сторонам не было ничего. Абсолютная темнота и квадратик белого света, на котором находился я. Впрочем, себя я тоже не видел, но абсолютно точно знал, что существую. Позади от меня была белизна, или, если хотите свет, необычный и зовущий. Трудно было сравнить ощущение от него с чем-нибудь, разве что с религиозным экстазом или, если угодно, инсайтом.
  Впереди меня было нечто. Передать словами это было абсолютно невозможно. Переливы фантастических красок и движущихся предметов и теней, загадочным, непостижимым образом огибающих друг друга и фигура женщины в мужском халате, возлежащей с газетой на диване. На моём, заметьте, диване.

  Ужас парализовал мой мозг, я бился в истерике, пытаясь покинуть это странное загадочное место. Не знаю, сколько это продолжалось. Постепенно мои руки и ноги перестали гнуться, я почувствовал полное безразличие ко всему. Я нашел себя в абсолютном покое, в вечной нирване и без сомнения понял, наверное, даже лучше сказать, что знал всегда, что так оно должно быть отныне. Теперь я вишу на стене в белом квадрате, ограниченном черной бесконечностью и смотрю. Смотрю вперед неподвижными черными зрачками. Впереди меня развиваются масса событий. День сменяется ночью, люди входят и уходят в той части мира, полном красок и удивительных изгибов совершенно недоступных мне линий и оттенков. Там живёт женщина из плоти и крови. Иногда она садится на диван, расстегивает махровый мужской халат и, разведя в стороны очень красивые ноги, смотрит на меня. Она запрокидывает голову, нежно проводит пальцем по промежности, лаская её, как ласкают персидского котёнка. Но мне это на это наплевать. Мне абсолютно всё равно.

Tweet