Я сидел за столом, заканчивая свой завтрак, как вдруг дверь нашей гостиной широко распахнулась, и внутрь, время от времени стреляя из револьвера с завязанным в узел стволом, буквально влетел мой друг Шерлок Холмс. Одежда бродяги, а также липкие следы, оставленные его ботинками, ясно говорили о том, что он только что побывал на самом дне Лондона, а точнее - в его знаменитой канализационной системе.
- Ну, дорогой мой Уотсон, теперь мне, по крайней мере ясно, каким образом мой брат Майкрофт упал в этот злополучный колодец, и если полковник Гольдштейн ..., - тут он с раздражением сорвал с себя шляпу и принялся энергично трясти головой, - Знали бы вы, Уотсон, как они мне надоели!
Из его густых, спутанных волос на пол и на стол выпало по меньшей мере два десятка пляшуших человечков, которые с тоненьким веселым писком с поразительной быстротой, словно тараканы, разбежались кто куда.
- После того проклятого дела эти твари, видимо, всерьез решили меня шантажировать. Они, будучи вытряхнутыми из моих волос, падают в строго определенном порядке - это, видимо, очередное послание того старого бандита Слени, вот только разбегаются они так быстро, что прочитать я, увы, ничего не успеваю. Я пробовал поймать нескольких из них и подвергнуть самому тщательному анализу - да вот беда - слишком быстро растворяются в ацетоне.
Он зашел в свою комнату, переоделся, и, возвратившись, внимательно посмотрел на меня.
- Я вижу, вы только что закончили вашу утреннюю трапезу.
Как всегда, его утверждение застало меня врасплох, дав мне возможность в который раз подивиться его необыкновенной проницательности.
- Я знаю вас уже столько лет, Холмс, и, право, не боюсь прослыть глупцом, а потому позвольте все же спросить - ну как вы все-таки ...
- Дорогой мой Уотсон, сейчас как раз время нашего завтрака, а его остатки стоят прямо перед вами, на столе. Вы сидите в халате, а постель в вашей комнате разобрана. А поскольку в гостиной никого не находилось, кроме вас, я позволил себе предположить, что насыщением своей утробы занимались именно вы.... - Тут у него, очевидно, сильно зачесалось в правом ухе, и он стал яростно оттуда что-то выколупывать. - Ну вот, так и знал, Уотсон, - сказал он, вытряхивая на стол три апельсиновых зернышка. - Остальные два всегда застревают где-то посередине...
- В продолговатом мозге, - продолжил я
- Уотсон, вы всегда поражаете меня своими медицинскими познаниями. Простите, я все время забываю, вы, должно быть, врач? - спросил он и громко высморкался в мою тарелку с объедками.
- Частно практикую уже несколько лет, Холмс, а ваши затылочные доли, регулирующие память, несомненно подлежат более тщательному уходу...
- Позволю себе предположить, что ваша практика лучше моей, - таинственно прошептал он, давая мне довольно ощутимый подзатыльник.
- Да, но каким образом, - потирая ушибленное место и выплевывая вылетевший от умственного напряжения коренной зуб, прошепелявил я...
- С вашей стороны ступеньки лестницы начисто стерты, что натолкнуло меня на вывод, что ваши пациенты, пройдя вверх пешком, обратный свой путь совершали, уже в изнеможении скатываясь прямо на тротуар Бейкер-стрит, пока, по происшествии некоторого времени, ступени не превратились, собственно, в горку. Ваша интенсивная терапия творит чудеса, мой друг! - тут он сел в кресло, во избежание случайного падения пристегнулся к нему каминной кочергой и принялся, закрыв глаза, необычайно внимательно просматривать перевернутые кверх ногами передовицы "Дейли Телеграф" и "Таймс", которые по его указанию миссис Хадсон перед этим три часа замачивала в рассоле. В этот момент послышался звон пробитого стекла, и в нашу комнату стремительно, несмотря на свой преклонный возраст, влетела пуля от духового ружья.
Мы с Холмсом, развернув головы на триста шестьдесят градусов, с любопытством уставились на нее, а она, облетев по кругу раза два-три, тяжело дыша, в изнеможении опустилась на кресло. Это была еще довольно энергичная старушка, хотя было с первого взгляда было заметно, что довольно частое скольжение по стволу и вращение по нарезам, а также извлечение из подчас уже окоченевших трупов сильно износило ее когда-то мощный и крепкий организм. На ней не было никакой одежды, как и полагается любой пуле, ее темное закопченое тело отливало металическим блеском. Опустив хрупкие ручки на подлокотники и заложив одну за другую свои тоненькие ножки, она открыла изящный маленький ротик и произнесла:
- Ради Бога, извините меня, джентельмены,. за мое столь нетрадиционное вторжение в вашу частную собственность...
- Я вижу, вы прибыли к нам из окон дома напротив, - сказал Холмс, мельком взглянув на нашу гостью.
- Да, однако вы очень наблюдательны, позвольте поинтересоваться, каким таким способом...
- Нет ничего проще, уважаемая миссис Мориарти, - на лице нашей посетительницы выразилось неподдельное удивление, - ваше имя может не установить только окончательный идиот и кретин вроде доктора Уотсона, страдающего пляской Святого Витта (он дал мне очередную затрещину, и я, поднявшись с кресла, с широкой улыбкой начал тихонько приплясывать), - если оно выгравированно во всю длину вашего тела; что же касается места, откуда вы к нам прибыли, - чтобы определить его, мне понадобилось лишь выглянуть в окно - вас выпустили из дома напротив, я понял это следуя утверждению о том, что, согласно баллистике, снаряд, выпущенный из окна любого дома, при наличии достаточной убойной силы, неизбежно попадает в окно противоположного. Вы - правая рука и агент преступного гения Мориарти, и вы попались. Сопротивление бесполезно, - он схватил отчаянно заверещавшую пулю и спрятал ее в металлическую коробку. - Уотсон, будте добры, позвоните Лестрейду!
Я, не переставая приплясывать, боком протиснулся к телефону и в течение нескольких минут отчаянно крутил его квадратный диск во всех направлениях, пытаясь наугад определить номер Скотленд-Ярда, который, как назло, перед этим совершенно выпал у меня из головы и, очевидно, преспокойно дрыгая конечностями лежал на моей постели. В это время Холмс, рассматривая в лупу через проделанное пулей отверстие двух подозрительных молодых людей, отиравшихся на противоположной стороне Бейкер-Стрит, получивших от меня два месяца назад диагноз септического гомосексуализма, одновременно отчаянно пытался удержать бившуюся в шкатулке миссис Мориарти. От постоянного напряжения телефон под моей рукой начал дымиться, но мне все-таки удалось дозвониться - шляпа, а затем и слегка деформированная голова Лестрейда уже начали протискиваться через множество дырочек в микрофоне трубки.
- Холмс! - прокричал я, - дело сделано!
Но в этот момент мой друг и я поняли, что мы, к сожалению опоздали. Раздался оглушительный паровозный гудок, локомотив старого образца протащил через нашу комнату дрезину с отчаянно махавшей крыльями Ирен Адлер и обернутым в промокашку королем Богемии, зашумел водопад и запахло альпийскими лугами. Справа от нас засияла огромная пропасть, а спереди, оставляя позади себя отпечатки ног огромной собаки, одетый в смирительную рубашку, приближался профессор Мориарти.
- Я готов, - сказал он, и тут же рассыпался в пыль. Пятна крови на яркой зеленой траве были явно животного происхождения, из чего Холмс заключил, что она пошла из носа у меня - безжалостного и грубого животного. Так неожиданно закончилось одно из наших с Холмсом самых ошеломляющих и стремительно развивающихся дел.
Уже вечером, сидя у камина и отдыхая от всех напряжений этого дня, а я, как отставной хирург, еще и от своей эпопеи в Афганистане, навеянной незабываемыми подзатыльниками Холмса, я вспомнил местонахождении двух последних апельсиновых зернышек и вынул их из когда-то простреленной ноги. Для Холмса, пытающегося выяснить, можно ли повеситься, привязав веревку не к потолку, а к полу, эта была новая неразрешимая загадка...
- Я хотел бы загладить перед вами свою вину, мой дорогой друг, - начал Холмс, наконец-то удобно устроившийся в петле, - и дать вам, наконец объяснения по поводу моих непревзойденно-дегенеративных дедуктивных методов, приведших к решению этой маленькой загадки, - он легко, двумя пальцами, переломил позвоночник Лестрейду и выбросил его верхнюю половину в окно, отчего двое отставных флотских сержантов на Бейкер-стрит поскользнулись от удивления; ноги же и туловища бедного полицейского аппетитно захрустели под крепкими зубами Шерлока Холмса.
- Итак, кэб, подвезший нас до Риджент-сквер, двигался со скоростью двухсотпятидесяти миль в час, из чего я заключил, что мы никак не могли доехать в Ланкашир через десять минут после оповещения об этом ужасном убийстве полиции; следовательно, мы все время оставались на месте, в нашей уютной квартирке на Бейкер-стрит; Британский Музей закрывается в два часа ночи, и сторожу никак не удалось разглядеть содержимое желудка убийцы, так как основную пищу того составляли лишь идеи. Вы следите за ходом моей мысли? Дворецкий ложится спать ровно в полночь, старый антикварный магазин в Вестминстере закрывается в два; три королевских дома Европы благодарны вам за вакцинацию против шизофрении; кукушка кукует через раз, чередуясь с приступами клептомании. Вот на основании этих-то выводов я ставлю вам окончательный диагноз, - он пребольно огрел меня кочергой по носу, а я, не вытерпев, все-таки повесил его в нормальном положении, ногами вверх.
- Безмозглый кретин! - завизжал Холмс, - вы еще узнаете, как выгрызать внутренности не с той стороны!
- Скотина, идиот, даун!!! - отчаянно, тоненьким голоском вторил из его желудка полуразжеванный Лестрейд, - Весь Скотленд-Ярд! Весь... - мне было не суждено разобрать, что старый инспектор хотел сказать о молодом Скотленд-Ярде - он захлебнулся от желчи Холмса, который в тот момент уже более спокойным голосом крикнул:
- Уотсон, возьмите свой старый револьвер, он вам может пригодиться, и скорее выходите из спальни!
Наконец-то я узнал в нем моего старого друга, Шерлока Холмса. Улыбаясь, я разлил напалм, поджег наше скромное жилище, и глубоко удовлетворенный, вышел на улицу и заснул в большой луже у порога.