Когда первый удар был нанесен и старуха повалилась на бок, Антон нисколько не испугался. Вместо испуга Антон испытал то странное чувство, которое обычно появляется у общественных деятелей в редкие часы совершенного спокойствия. Это чувство он пронесет в себе через всю свою жизнь, и даже в час смерти будет вспоминать именно это, свое первое убийство.

Бабушка Антона, Елизавета Ивановна, была расчленена с особой жестокостью, - так сказали люди из милиции и так было потом написано в местных газетах. Но Антон мог бы поклясться, что как раз жестокости в поступке убийцы не было. Убийство бабули было следствием глубокого внутреннего конфликта между внуком-заботы, и внуком-рассудка, что в итоге вылилось в своеобразную эвтаназию обухом топора, ну а уже последующее расчленение было поступком интереса, поступком любознательности, но ни как не жестокости.

Честно говоря, бабуля давно собиралась на покой. Внуку она, конечно же, об этом не говорила, но про себя постоянно думала, что было бы не плохо в следующую ночь уснуть навсегда. И мысли о самоубийстве не раз посещали старушечью голову, но всегда ненадолго, всегда как что-то бесовское и поэтому Елизавета Ивановна старалась до самого конца нести свой крест, притворяясь, что жизнь внука ей интересна и именно жизнь внука должна заставлять её тоже жить. Но это было, конечно же, обманом: старуха-то вообще постоянно лгала. Еще в совдепии, работая продавцом в обычном гастрономе, любила Елизавета Ивановна по долгу службы или по долгу своей продажной совести обмануть кого-нибудь, обвесить на грамм пятьдесят или набравшись наглости и на все сто, при этом всегда фальшиво улыбаясь, при этом всегда получая какое-то странное удовольствие. Но удовольствие это неизменно перекрывалось чьим-то невидимым взглядом, назойливо и неотступно следовавшим за ней всю её жизнь. И этот взгляд так подавлял Елизавету Ивановну, что весь оставшийся день проходил всегда как-то вяло, как-то угнетающе, и улыбки мужа, дочерей, проходили мимо неё, проходили, чуть задев, оставляя неприятный оттенок чего-то навсегда безвозвратно потерянного, упущенного. Так вот. Когда Елизавета Ивановна думала что её старушечья жизнь заключается в том, чтобы оберегать сироту Антона, то она опять жестоко обманывала себя. Единственное чем Елизавета Ивановна помогала внуку так это своей пенсией и деньгами от квартиры, которую она сдавала семье приехавшей в гостеприимный Крымск из далекой солнечной Армении. Квартира кстати ранее принадлежала покойной семье Антона. Теперь же бабуля добросовестно получала свою десятку и так же добросовестно выделяла её на нужды несчастного мальчика. А больше старушка ничем и не помогала, да и по правде не очень-то могла. Давление постоянно зашкаливало, огромный волдырь на сердце норовил вот-вот лопнуть и потому, большую часть своего времени Елизавета Ивановна уделяла кряхтению, дивану и подушке. Старушенция по традиции даже вызывала врачей, чтобы те ей что-нибудь прописали, но врачи, видя, что старуха держится на последнем издыхании благоразумно предпочли отойти в сторонку, уступив врачевание тела немощной, лучшему целителю и губителю всех народов, а по простому, - времени. Единственным лекарством, которым врачи пичкали Елизавету Ивановну, были мудрые фразы, поясняющие ей, что все так и должно быть, что причина плохого самочувствия старость и вообще, дорогуша, чего же вы хотите в свои семьдесят пять лет.

Так вот. В этот момент, от которого и начинается непосредственно само повествование, на старой лакированной тумбочке, уставившись в потолок старой побелки, сидит десятилетний мальчик, сидит и не может дождаться когда все эти люди, нагрянувшие в квартиру по причине о которой было сказано нами выше, наконец, уйдут и избавят его от всех этих неуместных соболезнований.
Так мальчик сидел уже третий час, отвечая на стеснительные вопросы молодого опера. Оперу все время казалось, что что-то в этом мальчике не так. Конечно, он и не мог подумать, что такой тихий мальчуган может кого-то убить, но вот эта легкость и непринужденность, с которой тот рассказывал о совершенном убийстве, заставляла опера задавать свои вопросы снова и снова. Мальчик же отвечал просто. Мол, пришел со школы и увидел на полу бабулю, а точнее то, во что она превратилась. Конечно же, испугался и сразу побежал к соседке. Самое интересное то, что если бы опер спросил соседку в каком состояние был мальчик, когда тот обратился к ней с сообщением об убийстве, то она наверняка теперь бы уже и не вспомнила, что мальчик был абсолютно спокоен. Если бы опер спросил соседку сейчас, то она бы сказала, что мальчик был испуган, а как же быть иначе ведь после недавней смерти родителей, потерять последнего близкого родственника - это просто ужасно. Что примечательно, соседка так бы и ответила, но не обманула, а действительно искренне ответила так, потому что явственно представляла себе, как напуганный мальчик стучится в её квартиру и просит о помощи. Да. Вот он человеческий мозг во всей своей беспощадной красе.

Что поделать, но если ты десятилетний, то жить тебе одному не получится. Уже очень скоро мальчика забрал к себе далекий дядя, специально приехавший на Кубань. Ну, как забрал к себе. Дядя Коля давно желал перебраться с севера куда-нибудь поближе к морю, куда-нибудь, где тепло, куда-нибудь, где скоро неподалеку пройдет какая-нибудь олимпиада и не по русскому языку, а по самым что ни наесть зимним видам спорта.

Очень часто на нас сваливаются с неба знаки. И вся наша жизнь зависит лишь от того, поймем ли мы их? захотим ли принять их? захотим ли поверить? Дядя Коля верил в такие знаки и поэтому «счастливый» случай долетевший мрачной вестью через тысячи километров в холодную Игарку, вошел в дядин Колин мозг геморроидальной навязчивой мыслью. Что сама судьба направляет его жизнь, дядя Коля не сомневался, на это просто не было времени и поэтому, уезжая из родного города, дядя Коля настойчиво намекнул своей жене, что видимо это тот знак, о котором они столь часто размышляли, и что было бы не плохо, если бы она сделала все приготовления к скорому отъезду.

Бумажная волокита уже продолжалась около года, но дядю Коля это нисколько не смущало. Главное что теперь сидя в двухкомнатной Крымской квартире, имея в закромах еще одну такую же, а также вырученные деньги от продажи Игаркинской однокомнатной, дядя Коля предавался размышлениям, а что же, собственно говоря, делать с мальчиком дальше. В пылу бюрократических походов дядя Коля как-то не слишком обращал внимания на Антона, но теперь, когда основная волна напряжения спала, следовало оглядеться и определить для себя четко, что пора что-то предпринимать. За этот год дядя Коля обменивался с мальчиком только короткими фразами, иногда, где требовала того ситуация, он делал скорбную физиономию. Дальше общение не шло и честно говоря, дядя Коля этого и не хотел. Весь он был погружен в каких-то делах, в каких-то непонятных стремлениях сделать что-то важное.   

Антон же, мальчик со специфическим развитием интеллекта, воспринимал свалившихся родственников как мух. Они что-то говорили ему, он что-то отвечал им, но, в общем-то, не сильно беспокоился о такой странно складывающейся жизни.

В этот период жизни мальчик начинает формировать себя самостоятельно. У него нет близких друзей: у него вообще нет друзей. Большую часть своего времени он читает. Причем удивительно, какие книги он читает. Медицинские справочники, учебники анатомии, в общем, все то, что, так или иначе, связано непосредственно с жизнью человека. Причем он постоянно путается в многочисленных терминах, но это его только распаляет. Однажды нечаянно наткнувшись на фразу о том, что некий «Достоевский» считался величайшим знатоком человеческих душ, Антон решил, что не будет читать далее ни одной книги, пока не прочитает полностью всего Достоевского. К своим тринадцати годам, Антон подошел с таким багажом знаний, что мог бы дать фору любому взрослому.

Мальчик любил гулять по улице, изучать людей, их поведение. Особенно он любил подолу смотреть на цыган, за тем, как они уверенно перемещались, как они разговаривали, как обманывали простых людей. Он очень хотел научиться всему этому и стал чаще разговаривать с людьми. Пытался разгадать их нутро, зацепиться за какую-нибудь важную деталь, которая непременно должна была обнажить ему всю сущность тех или иных человеческих поступков.

Но вернемся к дяде Коле. Что же он? А ничего дядя Коля и не предпринимал. Увидев, что мальчику не интересно ровным счетом ничего из того, что он ему предлагал (а предлагал он ему, не многим не мало, рыбалку, походы за грибами, футбол, и прочие слабоумные развлечения), дядя Коля решил не заморачиваться на вопросе воспитания и вовсю отдался своим грандиозным планам открыть собственную строительную фирму. 

Вскоре Ольга Владимировна (жена дяди Коли) родила маленького Олега и с этого времени она пытается полностью погрузиться в материнские хлопоты. Но уже через полгода после выписки из роддома, ребенок неожиданно исчезает, исчезает во время прогулки по городскому парку. И вроде бы мать не спускала глаз с коляски, и вроде бы никто к ней не подходил. Но как же так, как же так получилось, что ребенок исчез?

Все было очень просто. Как только Олег родился, Антон сразу же обратил на него особое внимание. Ему было забавно наблюдать за нелепыми движениями младенца и, прочитав столько книг по анатомии, ему вдруг крайне захотелось узнать на практике, как же это дите двигается. Шло время, а Антон все подбирал нужный момент. И вот, в четверг, когда тетя Оля собралась с ребенком в парк, Антон напросился на прогулку вместе с ней. Путь в парк Антон знал наизусть и поэтому к мероприятию он подготовился заранее. Возле магазина «Улыбка», который аккурат стоит на углу «Таманской» и переулка «Сигнального», находилось канализационное отверстие. Именно в него и опускался Антон, подстелив предполагаемое место падения ребенка, старым драповым пальто. Откуда Антон знал, что тетя Оля обязательно зайдет в магазин? - спросите вы. А он и не знал. Он просто надеялся, что так оно и будет. Если тетя Оля и остановится возле какого-нибудь магазина, то только возле «Улыбки», а если нет - так нет. А если да…

Так оно и получилось. Подойдя к «Улыбке», тетя Оля решила купить себе яблочного сока: уж очень она его любила. Коляску она оставила на улице - Антон присмотрит.
А Антон только этого и ждал. Вокруг никого. Бери, да делай свое дело. Вытащил младенца за одну ногу, залепил рот заранее приготовленным скотчем, подбежал к люку и как можно аккуратнее скинул ребенка вниз. Через минуту вышла тетя Оля, а Антон, как ни в чем не бывало, стоял возле коляски и демонстративно покачивал её взад-вперед. Пропажа драгоценного чада обнаружилась аж в парке. Мать заинтересовалась, почему ребенок так долго молчит. Откинула одеяльце и…

Дальше все как всегда. Милиция, допросы-распросы, сопли, слезы, истерики. После этого инцидента мать стала бояться Антона. Она подозревала, что с мальчиком что-то не то, но боялась себе в этом признаться. Женщина замкнулась в себе, перестала разговаривать и на глазах стала хиреть. Муж пытался пробудить жену к жизни. Потеря единственного сына хоть и была тяжела, но дядя Коля сумел все же найти в себе силы, чтобы пережить эту трагедию. Только через два дня Антон позволил себе спуститься в канализацию за ребенком.

В канализации, как собственно и полагается, было сыро. Ребенок лежал на мокром драповом пальто: он был мертв. Неудачно приземлившись, Олег сломал себе тоненькую шею. Но Антона этот, казалось бы, трагический случай ни сколько не волновал. Уложив распухшего и подванивающего ребенка в пакет, Антон в особом волнении двинулся в сторону родной школы. Он шел в то место, которое давно считал своим домом; он шел туда, где мог спокойно обдумывать все свои мысли…

Tweet