С бесконечно доброй улыбкой смотрел барин Лёва на юных Стёпу да Машу, своих крепостных, пришедших просить разрешения на брак. Да и правду сказать, очень даже неплохо они смотрелись вместе: Степан, степенный парубок лет восемнадцати, и шестнадцатилетняя Маша, синие глаза, стройный стан, тёмно-русая коса до самой кругленькой попочки.
                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                     
- Ну что ж, Стёпка, - почесал своё объёмистое чрево барин Лёва, - сельский староста Карл Иванович тебя не шибко ругает, так что жениться разрешаю, но не обессудь, Машку на одну ночь у себя оставлю, сделаю ей отеческое вразумление, так сказать, хехе.

На что Степан, памятуя о неоднократно поротой заднице и боязливых наставлениях своих родителей, лишь молча насупился. Посмотрел на покрасневшую Машу, повернулся и вышел прочь. В шинке у поганого Абрашки взял на заботливо выданную батькой денежку водки и ушёл пить на речку под плакучие ивы.

А Маша осталась у барина.
- Русалочка моя, - зашептал барин Лёва, дрожащими руками оглаживая гибкое девичье тело. - Никому тебя не отдам, приголубь меня, красавица, приласкай.
Маша бессильно заплакала.
Подглядывающие за барином и Машей дородные ключница и повариха горячо заспорили о мужской состоятельности барина, помянули, как он отлавливал их то в бане, то на лестнице, то ещё где, как жестоко бил и весело насиловал.
Убедившись, что барин совсем плох, заохали жалостливо.
- А раньше-то каков был! Красавчик, орёл, а сейчас - тьфу.
- Пьёт много, да ещё эти восточные снадобья, с утра глаза стеклянные.
- Мельник говаривал, что русалки барина защекотали, после этого, мол, такой странный стал. Мож и правда.
- Ну да и хрен-то с нима, кума, пойдём уже до конюха, пощекочем его. Водку не забудь.
И ушли, никогда не унывающие.

На следующий день Маша не вернулась домой. Обеспокоенному Степану староста, грёбаный немец, посоветовал не дёргаться или готовиться в солдаты. Лютым волком стал смотреть Степан на окружающий мир. На пятые сутки решился. Ночкой тёмною взял топор и отправился на барскую усадьбу.
Пробрался в дом, увидел, как барин лижет его невесту языком, аки кобель течную суку, и его аж передёрнуло от омерзения. Приблизился осторожно, примерился, и с хрустом вогнал барину топор в спину. Тело барина судорожно выгнулось, затем руки его подломились, и со сдавленным хрипом барин Лёва зарылся носом в пушистый Машин лобок, широко раскрытые глаза его подёрнулись смертной дымкой. Маша приподняла за волосы голову барина, с наслаждением плюнула в ненавистное лицо и, оттолкнув от себя тяжёлый труп, хмуро посмотрела на Стёпу. 
- Бежим! – протянул он ей одежду.
- Не хочу с тобой даже и разговаривать, Стёпка, беги один.
- Забьют до смерти, бежим!
- Ты надолго оставил меня одну.
- Машенька, прости, виноват, люблю тебя больше жизни, уйдём в свободные степи, я тебя атаманшей сделаю, жемчугами и златом осыплю.
Вроде как убедил.

Они вывели из барской конюшни двух лошадей и по великим торговым путям предков поскакали на юг, в степи. Ночевали в стогах сена. Маша не позволяла к себе прикасаться, была грустна и задумчива. А на четвёртую ночь исчезла. С упованием на Божье заступничество вернулась Маша в родное село.
Опечаленный Степан продолжил путь на юг, но был задержан конными калмыками и сдан местному генерал-губернатору. Скорый суд определил Степана пожизненно на Сахалинскую каторгу.

Машу после следствия нещадно выпороли и выдали замуж за тихого деревенского дурачка пастуха увальня Петрушу. Маша смиренно покорилась такой судьбе. Но у Петруши после первой брачной ночи с лихорадочно горячей и трепетной девственной Машей случилось необъяснимое прояснение в мозгах.
Утром, под призывное мычание коров и крики односельчан он восстал с супружеского ложа, вышел на крыльцо и, сам себе удивляясь, послал всех куда подальше, выкинул пастушеский кнут в дорожную пыль, одному настырному мужичку, что сунулся в калитку, с одного удара вышиб половину зубов и важно вернулся к молодой жене. Чудо! – единодушно решили сельчане и ушли искать нового пастуха.
Пётр же после бурного месяца любовных утех стал помогать дядюшке на кузне, а вскорости и сам стал знатным мастером. Зажили Маша с Петром чинно и благолепно, нарожали кучу ребятишек, и, в общем-то, до конца дней своих были счастливы.

Степан же с помощью японских рыбаков ухитрился бежать с каторги. Пожил в Японии, потом перебрался в Америку. Осел в Сан-Франциско, где и женился на перезревшей костлявой злобной бесплодной мутноглазой рыжей английской шалаве. И до самой смерти с тоской вспоминал синее русское небо и синие Машины глаза и корил себя за тот самый день, когда испугался за свою поротую задницу и предал любовь…

2007 г.

Tweet