У нас в классе практиковалось «мацанье тёлок». Духовным вдохновителем этого мероприятия обычно выступал Федя Пучков, здоровый такой пацан, занимался академической греблей и всё время кого-нибудь лапал на переменах. С утра пораньше Федя собирал команду человек из пяти, и словно какой-то исторический полководец, подробно расписывал план нападения, распределял роли и раздавал ценные тактические указания. Девочку под каким-нибудь благовидным предлогом заманивали в более менее безлюдное место, где её уже поджидал Федя, с хитрой улыбкой, дымящейся елдой и большими, натренированными руками. Я в этих групповухах никогда не участвовал, потому что это претило моему тонкому поэтическому мироощущению.

В тот день выбор падонков под предводительством Пучкова пал на мою последнюю любовь Наташу Безучасову. Только вчера я подарил ей душевнейшее стихотворение про то, как мы «присели в ночном лесу на мох, чтобы послушать грустную песнь филина», а теперь эти ублюдки, прямо на моих глазах, лапают её в раздевалке за все возможные и не возможные места! Я впал в состояние берсерка и быстро раскидал сообщников Феди, с ним же самим пришлось повозиться: он впился рукой в Наташину пизду и был так увлечён этим занятием, что не замечал ударов по почкам, продолжая издавать мерзкие сладострастные звуки. Тогда я прыгнул ему на спину, обхватил за горло и стал душить. Я висел на Феде несколько минут, слушая его утробное урчание вперемежку с Наташиным «ой, ну не надо». Наконец ему это надоело и он, со словами «ты не охуел там ещё?», ёбнул мне локтём куда-то в область печени. Задыхаясь и находясь в полусознательном состоянии, я из последних сил принялся бить Федю лбом по затылку с такой задорной отвагой, что разбил себе нос, однако и Федя начал обмякать и даже присел на корточки. Я отпустил его и, задыхаясь, уселся рядом.

Через пару минут, не промолвив ни слова, точно в автоматическом режиме, Федя встал и, пошатываясь, задумчиво направился к своей куртке. Победа! Я радостно поглядывал на Наташу, типа «круто я его, да? сама то жива? хэх, ничего не говори, я в порядке… доверься мне». Конечно, я нисколько не рассчитывал на минет с проглотом, однакож, в глазах любимой вместо «спасибо тебе, мой рыцарь» прочитал я нечто среднее между «мудак ты ёбнутый» и «пашол отсюда нахуй». Сначала я подумал, что мне это показалось, но по дороге к её дому Наташа так злобно отвечала на все мои вопросы, что я не выдержал и спросил, в чём собственно проблема. «В тебе! Спасибо конечно за стихи и за твой героизм, но я вообще-то люблю Пучкова, а сегодня поняла это окончательно» - раздражённо ответила она.

А вот это уже был удар по яйцам. «Но как же так, йопта!? Ведь он жеж! Тебя ж бля!? С друзьями ж!? А яж ведь!» - всё это не укладывалось в моей голове, и без того плохо соображающей и гудевшей после недавней битвы. Мы остановились, она попросила сигарету, очень по-взрослому затянулась и сказала: «Ты вряд ли это поймёшь. Сначала мне было очень не приятно и даже противно, но потом…. Эти руки, такие тёплые и сильные, там, у меня, внизу… тебе этого никогда не понять… Филин поёт? Хи-хи. Небеса из серебряных звёзд? Присели на мох, ха-ха-ха! А ты знаешь, что такое Федины руки, дурашка?». Блядь, я знаю, что такое Федин локоть, сука!

Я схватил какой-то первый попавшийся на глаза обрезок трубы и ударил её. Дважды. По голове. Оттащил за гаражи, наспех раздел. Трусики Наташи были насквозь мокрыми и липкими, источавшими не знакомый мне, но очень приятный аромат…. Именно такая ацкая картина пронеслась в моей отбитой голове, пока я пытался поднять с земли, присыпанный листвой, кусок арматуры. К счастью, железяка оказалась намертво приваренной к гаражу.

Я кинул Наташин портфель на землю, развернулся и пошёл домой. «Ты что, обиделся? Не обижайся!» - крикнула она мне в спину. Да уж чё уж там, конечно, хуле тут обижаться! Будет тебе и филин и небеса из серебряных звёзд, сука! Я шёл домой, едва сдерживая слёзы, для завершённости момента не хватало только проливного дождя, заливающего моё разбитое скосоёбленное лицо. Мощные, кровоточащие строки, полные боли и сарказма, рвались из груди наружу, складываясь в ядовитейшую из моих басен. На пизда, удавись! Ты млела под его рукой? Теперь дрочи его ногой! Пришёл мудак с большим веслом, И сгрёб все звёзды с неба он! А филин грустный под кустом, Лежит убитый тем веслом! А вот уже и завершающие строчки, хлёсткие, безжалостные, добивающие, словно контрольный выстрел в голову: ты сердце филину сожгла, так хуй тебе в торец, овца!

Вручил на следующий день, по традиции, перед первым уроком, с очень грустной многозначительной рожей, как на похоронах. По классу прокатилась волна шепота и кто-то снова пошутил про «ёбнутого Крылова». Наташа улыбнулась, не читая, разорвала басню на маленькие кусочки, и швырнула всё это в моё изуродованное вселенским страданием лицо. Мне опять захотелось схватить какой-нибудь первый попавшийся на глаза обрезок трубы, но я, собрав волю в кулак, молча пошёл к себе на заднюю парту.
Примерно через месяц после этих событий, в нашем 8 «Б» и появилась та самая Лена Малышева, с баночкой, сиськами, похотливыми бёдрами и радостным беззаботным смехом. Я уже пришёл в себя после последнего облома и без оглядки, с головой кинулся в пучину новых любовных отношений. Жили мы в соседних домах, и однажды после уроков я пригласил её в гости посмотреть мою коллекцию вкладышей с суперменом. Лена ответила, что супермен ей в пизду не впился, и главное, чтобы было чё забухать. Сказано - сделано. 
Мы уютно расположились на диване в гостиной и включили телевизор. Лена вынула из сумки баночку и сделала несколько глубоких вдохов. «Будешь?», - спросила она, тыча банкой в моё счастливое лицо. Я почувствовал резкий запах клея, вежливо отказался и отправился на поиски папиного бухла. Вернулся я с неплохим уловом: полбутылки портвейна и почти целый пузырь «пшеничной»!

Моя новая любовь заметно повеселела и в три захода прикончила портвейн, прямо из горлышка. Мы разлили водку, а Лена сказала, что её лучше всего занюхивать клеем, и снова полезла открывать свою волшебную баночку. Что ещё отчётливо врезалось в память, так это отвратительный запах её подмышек, просто какая-то смесь говна и дешёвого одеколона. Тем не менее, хуй мой всё ещё продолжал стоять, и я, выпив водки, пододвинулся к ней поближе.

В комнате повисло тяжёлое молчание, и мне показалось, что пришло время переходить к активным действиям. «У тебя парень есть?» - тупо, но по законам жанра, выдавил я, краем глаза пялясь на её аппетитную грудь. Лена долго рассматривала меня, с такой душевностью и материнской заботой, что мне даже захотелось припасть к её сиськам, но она ни с того ни с сего начала ржать. Она прямо - таки умирала от смеха, откидывалась на спину и так дрыгала ногами, что я несколько раз увидел её трусы. «Не ссы, он в другом городе живёт, наливай» - ответила она, немного успокоившись, но, посмотрев на моё удручённое лицо, закатилась по новой. С каждым новым приступом гомерического хохота моей возлюбленной, перспектива поебстись отдалялась всё дальше и дальше, и мне стало грустно. Я отлично понимал, что смеётся она надо мной, а хуле, сижу, как мудак, нормальный пацан давно бы уже замацал её за все места, а я чего-то там про парня спрашиваю. Мудило, спросил бы ещё, как она относится к творчеству Крылова!

Но тут в мою безнадежную ситуацию вмешался мистер пиздатый случай: Лена неожиданно перестала смеяться, и с перекошенным лицом спросила, где туалет. Я довёл её до ванной, а сам решил немного прибраться в комнате. По звукам, доносившимся из ванны, я понимал, что моя любимая мощно и безудержно блюёт. Потом всё резко стихло, и через полчаса тишины и неудачных попыток докричаться до Лены, я принял решение сломать дверь, тем более что запиралась она на самодельный крючок.

Увиденное привело меня в состояние шока. Подобный шок я испытал однажды в нашей районной библиотеке. Помню, нам задали «Войну и мир» и я, ничего не подозревающий, попросил, стою, жду. И тут, значит, покряхтывая, выходит библиотекарша и плюхает передо мной четыре потёртых тома невъебических размеров. Я говорю такой, похолодев, типа, чё за хуйня? А она такая: «Лев Николаич. Война и мир». Не, я конечно понимаю, что книга, там, друг и без неё как без рук, но так то вот нахуя было делать?  У меня реально, как и сейчас, засосало под ложечкой, волосы встали дыбом, а по телу прокатилась волна первобытного ужаса. Хотя, то, что я увидел сейчас, было гораздо страшнее.

В унитазе лежал огромный, не смытый кусок говна, но не он явился причиной моего шока, а рвотные массы, которые были повсюду: на стенах, зеркале, стиральной машине, в самой ванной, на спине у Лены, в её волосах и даже, блять, на потолке. Сама она застыла в какой-то неестественной позе: её верхняя часть тела находилась в ванной, а жопа с ногами - снаружи, как будто она пыталась залезть в неё целиком, но неожиданно застряла или потеряла сознание, или может быть даже умерла. Колготки с трусами висели на уровне колен, измазанные то ли говном, то ли блевотиной.

Я поинтересовался, хорошо ли она себя чувствует, и услышал в ответ что-то нечленораздельное. Я переспросил и Лена начала выдавать звуки, похожие на те, которые издаёт пластинка, если включить самую медленную скорость. Раза с третьего я, наконец-то понял, что она посылала кого-то «наааааахххуууууй», меня или кого-то невидимого, не знаю.
- Тебе плохо?
- Нннаааыааааыхххуууууй….
- Может скорую вызвать?
- Нннаааыааааыхххуууууй….
- А чё делать то?
- Нннаааыааааыхххуууууй….
В воздухе стоял омерзительный запах говна, блевотины, клея, водки и Лениных подмышек. Но это меня не остановило. Я задрал её школьное платье и увидел жопу, Господи, так близко и настоящая женская жопа! С пиздой! «Нннаааыааааыхххууууй» - снова промычала Лена. В конце концов, на хуй, так на хуй! Судорожными движениями я расстегнул брюки, встал на колени и неумело сунул хуй в Лену, по самое, не побоюсь этого сравнения, «нехочу». «Нннаааыааааыхххууууй!». Я зажал пальцами нос, чтобы запах не мешал наслаждаться самым счастливым моментом моей довольно таки скучной жизни. Пизда была большой и хуй немного болтался, но всё таки, это была пизда. Самая что ни на есть настоящая скользкая пизда! «Нннаааыааааыхххууууй!», - повторяла Лена снова и снова, но мне было похуй… 

Во время нашей ебли Лену ещё несколько раз тошнило, но это даже добавляло пикантности происходящему, к тому же в эти моменты пизда её сильно сжималась и как бы пыталась вытолкнуть из себя мой хуй, от чего удовольствие только усиливалось.

В перерывах между еблей я бродил по квартире и курил одну за одной, нечеловеческая радость переполняла моё сердце, хотелось позвать всех своих знакомых, показать им Лену и рассказывать, рассказывать, рассказывать. Мне хотелось выскочить на балкон и орать об этом на всю улицу: «Знайте суки! Я её выебал! Вы все ёбанные неудачники, а я её выебал, но я всё равно люблю вас!».

После четвёртой палки я понял, что выебал не только Лену, но и все свои накопившиеся обиды: Олю с колечком из детского сада, всех недальновидных героинь своих ядовитых басен, в том числе и Наташу, такую мокрую, липкую, «взрослую», источавшую не известный волнующий аромат, который меня больше не интересовал.

Tweet