УГОЛОВНИКИ


Под предлогом помощи институтскому товарищу, на частную квартиру был заманен  литератор  Горжанкин Вадим. Беспомощный литератор оказался в ловушке, которую ему устроили трое физически крепких мужчин. 
Сначала гражданина Горжанкина за его стихи нещадно выпороли плетью,  опоили осетинской водкой, а затем проказники заставили литератора плясать в присядку и декламировать любимые афоризмы житейской мудрости.
Далее, вынув из специального ящика некоего человека в кожаных одеждах, мужчины заставили подающего надежды литератора  совершить с ним скабрезные игрища. Затем, на спине стоящего в унизительной позе поэта, мужчины расписали «пульку до двадцати». 
Позже выяснилось имя «кожаного человека» - он представился временно неработающим Стасом Пипиркиным.
Утром, под крики «Аллаху -Акбар!» и «Боже царя храни!» привязанного к креслу гражданина Горжанкина, выкинули  за ненадобностью в окно третьего этажа. 
Вскоре имена извращенцев стали известны следственным органам. Помогла сыщикам расписанная негодяями пресловутая «пуля».
Это были: банщик Виктор – создатель порнографических сайтов и интернет-спазмов; автор скабрезных рассказов по прозвищу Всеволод Бобров, и известный в университетских кругах историк-рецидивист по кличке Эдуардыч, все они учились с поэтом в одном, примерно, институте, но были изгнаны за неуспеваемость. 
Сейчас состояние поэта Горжанкина удовлетворительное, у него сломаны кисти рук, и, скорей всего, он больше никогда не сможет писать.
Ящик с испуганным «кожаным человеком» обнаружил дальнобойщик Оганезов. Он хотел вывезти мужчину к себе на родину и использовать для личных нужд, но был остановлен бдительным сотрудником ГБДД. Свои действия Оганезов объяснил желанием отпустить существо на волю. 
Выйти на след злоумышленников милиции пока мешают плохие метеоусловия.

ГОСПОДИН ОТПРАВИТЕЛЬ

Скоро гражданин Горжанкин выписался.
Что ни говори, а молодость брала своё.
Гражданин оправился, но не одумался.
Напротив, он с удвоенным усердием принялся ухлёстывать за актёрками и посещать институт. Поэт по-прежнему много курил, и любил, как говорится, принять за воротник. 
Но самое страшное, поэт не бросил складывать вирши. 
Однажды, прибежав домой, Горжанкин кинулся на стол и перо понеслось по страницам. Чернила стремительно убывали.
Поэт яростно творил.
Это была поэма о больших городах и высоких зданиях. В какие-то пол часа гражданин соорудил больше половины конструкции.
Наслаждаясь проделанным, Вадим отложил писательный прибор, оки его затуманились, подёрнулись влагой, заретушировались… Поэт стремительно перебрался в прекрасное недалёко… «Природа и родственники дали мне многое, очень многое, но я все промотал, растранжирил, предал… но это не беда, - время собирать камни, я наверстаю, не упущу! Я буду над собой трудиться, и мне воздастся, я буду жить в далёком горном домике, питаться козьим мясом и кумысом, брошу всё дурное, возмужаю. Я буду скакать на конях, обуздывать стихию, рыбачить, отжиматься от камней. Мои руки обветрятся, замозолятся, лицо станет грубым, зрение улучшится, и я немного подрасту…» - и вот уже готическая девушка в лёгком покрывале летит и привлекает поэта в свои худые объятья…
Но вдруг, перед мысленной панорамой поэта пронеслись невесть откуда взявшиеся бородатые мужчины с «калашами», они быстро переоделись детьми, покинули театральный комплекс и смешались с мирным населением…
Возмущённый поэт привстал, упёрся руками в стол, но неокрепшие кисти хрустнули и снова сломались.


WE ARE THE CHAMPIONS
На часах четвёртый час.
Сегодня гражданин Горжанкин проснулся в добром расположении духа.
Руки-ноги поэта были целы, в голове ничего не болело.  Вадим улыбнулся и решил сегодня дать своему телу, не избалованному физической культурой, небольшую встряску. Поэт зевнул и потянулся.
Взгляд его пал на черные кругленькие гантели.
Вадим слышал, что прыжки с гантелями - когда-то весьма популярный среди греков вид спорта.
Поэт задумался. Он не знал, хотелось ли ему быть похожим на грека. У греков нос вон какой неправильный, грудь в бороде какой-то, и фамилии непристойные. А вдруг засмеют?  С гантелями Вадим решил повременить.
Наполнив ванну горячей водой и напустив пены, поэт долго плавал, фыркал и играл с пискливым утёнком. Выбравшись из ванны, ожидаемого прилива сил поэт, почему-то, не ощутил.                                                                                Тогда Вадим лёг на диван и немного полежал. Бодрость не приходила.
Тогда Вадим включил телевизор и у видел, как абхазцы бегают по горам, стреляют из автоматов и подсчитывают голоса. Так-так, понятно: выборы.
«Прям как греки!» - вдруг испугался поэт и выключил телевизионный приёмник.
Тело все настойчивее требовало гимнастики. Поэт заметался по квартире.
Взгляд его снова посетили гантели. А, чёрт, с ними с этими греками, выругался Вадим и чуть было не схватил спортснаряд своими поэтическими руками.  Совладав с собой, поэт быстро одел полосатый гимнастический костюм, который выгодно обтягивал небольшие бицепцы и торс, натянул красную вязаную шапочку,  схватил коньки и выбежал во двор.             Во дворе бесчинствовали снежные крутни, Вадим быстро замерз и стал кашлять. Очки его запотели. Быстро зарыв коньки под деревом, гражданин припустил к спортинвентарю на школьной площадке. Грозно из земли вырастали шведские стенки, высились турники, ждали гимнаста брусья. Поэту они на миг показались невиданными доисторическими животными.                                                                          Наплевав себе на ладошки, поэт взвился к перекладине и тут же прилип к холодному металлу. Зрачки поэта в ужасе распахнулись. Он представил ужасную ночь страданий, которую ему предстоит провести вот здесь, в унизительном положении неправильной летучей мыши в полосатом костюмчике, среди бездушного мрака и оскорбительного одиночества.        Как будто услышав невесёлые думы поэта, ветер разыгрался и стал раскачивать тщедушное тело поэта.  Мужчина принялся кричать на помощь и извиваться…                                                                                                              Поэту повезло, - через два часа на шум из пурги выступила пенсионерка Фаина Фёдоровна  Ницкая. Одного взгляда хватило опытной старушке, чтобы оценить критичность ситуации.  Сбегав домой за стремянкой, она при помощи горячего вара разъединила спортсмена и снаряд. Она отнесла несчастного к себе домой, натёрла горячим свиным салом и положила в пенную ванну.                                           Вскоре на лице поэта появилась улыбка.

АМБАРНАЯ КНИГА
Мужчина небольшого роста проворно соскочил с подножки трамвая и некоторое количество пути вынужден был пробежаться, влекомый известными инерционными силами.                                                                                На мужчине внимательные очки, серый, до пят плащ, по моде ботинки.
Мужчина, петляя дворами, и миную проходную, пробрался на продовольственный склад, где ловко поскользнулся на раскисшем помидоре.
Через забор он перемахнул на территорию завода, где обошел могучий кран подёрнутый рыжей ржавой. Обошел краснокирпичное здание, на лавке около которого спал волосатый дедушка в ушанке и валенках.                                  Перед мужчиной открылась небольшая площадь с воротами, на которых красовалась вызывающее название завода.
На площади, возле автомобиля марки «Рено» собралась толпа, посредине, похожий на прораба, суетился и кричал на рабочих маленький человек с навозной бородёнкой.                                                                                    Мужчина в плаще приблизился, внедрился в засаленные рабочие тела, прислушался к воплям, поправил очки, и вдруг выхватив из кармана штанов револьвер, с трёх шагов оглушительно выпустил в маленького человека три пули. В образовавшемся затем паническом водовороте из человечьих ватников мужчина в  сером плаще незаметно выскользнул и, свернув за угол краснокирпичного здания, вскочил в пролётку.                                                          - Гони, сука, - тихо приказал мужчина равнодушному вознице.
Во время паники свой пистолет мужчина опустил в карман пальто подслеповатой крючконосой женщины, которая внимательно конспектировала речь яростного прораба.                                                                В Сытинском переулке мужчина, не заплатив, покинул пролётку и завернул в закопченную подворотню, где сложным условным стуком оповестил маленькое деревянное окошко, сделанное прямо в кирпичной  стене на уровне пояса. Окошко открылось, внутри озарилось желтым.
В глубине можно было увидеть бородавчатую бабу; она зашевелилась и протянула трёпаную амбарную книгу.
В графе «Выполнение» мужчина записал:
«Абрам Гоц», а рядом поставил галочку и отдал книгу в окошко.
Теперь, он не спеша шел по Тверской и курил папиросу.
Свернув в один из переулков, он подошел к небольшой группе людей одетых разношерстно. К нему подскочила тощая, гладковыбритая личность в серебряном пенсне и, подведя к высокому и широкоплечему, в клетчатой кепке юноше, сделала жесты означавшие приглашение к знакомству.
- Маяковский, - пробаритонил великан и протянул совковую ладонь.
- Горжанкин. - сухо представился мужчина, - Поэт.



DESPERADO
Растаращив близорукие зрачки, Вадим тяжело бежал по тёмной улице.
Сзади топотала погоня.
Поэта, вот уже две минуты, упорно преследовали гомосексуалисты.
Нонсенс, но православный поэт совершил кражу!
Вадим тяжело задыхался, но не мог бросить ношу.
Дело в том, что гражданин, под покровом, переодевшись в маску кукурузы, пробрался в секретный клуб и похитил священный символ гомосексуалистов - великий латексный мандал.                                                                                  Зачем он понадобился гражданину, никто не знает, да и вряд ли бы он сам мог объяснить для чего ему понадобились эти крупные небритые ягодицы. Но - чужая душа потёмки, тем паче душа поэта.                                                            Вадим держал магический предмет на вытянутых перед собой руках, ибо поэт боялся познать радость заражения какой-нибудь венерической болезнью.
Но, по порядку.
Оставив кукурузный масккомплект в туалете, поэт в кожаных трусиках и плаще вступил в залу беснующуюся стробоскопами и горячими седыми телами.                                                                                                                          Под полой Вининого плаща, прикреплённая к телу изолентой, грела поэтический бок ослепительная фляжка рижского бальзама. Гражданин очень ловко пронёс её в клуб мимо бельм гигантских охранников.                          Оросив сухоглотку бальзамовым настоем, поэт решился.
Дьявольский мандал гордо возлежал на невысокой  колонне холодного мрамора.  Вадим медленно,  двинулся мимо барного стояка.                                      Тут поэт, конечно, немного замешкался и, несмотря на неистовствующую вокруг старость, промочил бальзамированное нутро тёмным пивом.  Скабрезные старички плясали буквально повсюду. 
Некоторые взобрались даже на стулья и столы.
Стон и кряхтение кругом раздавались почти нечеловеческие.
Отчасти, Вадим немного понимал этих людей. Он тоже часто изощрял свою фантазию на балетах…
Что-то розовое промелькнуло мимо охранника - Вадим уже на улице.
Но почти сразу же в клубе раздался испуганный визг и обворованные мужеложцы пустились по следам.
Сколько ни сворачивал Вадим кривыми переулками, не петлял зайцем по вечерним площадям, старцы никак не отставали.
Поэт уже порядком поизнурился и отсырел. 
Наконец, он перемахнул трамвайные пути и нервно заперся в телефонной будке.
Он закрыл глаза и приготовился к неизбежному.
Вдруг мандал зашевелился у него в руках и заговорил человечьим голосом:
-  Здравствуй гражданин Вадим, здравствуй добрый человек, видишь, я знаю кто ты такой, а ты нет! Я не просто кусок каучука, я волшебный целитель! Отпусти меня на волю! А я тебе за это, милый друг, надиктую стихи и три гениальных поэмы!
Вадим ошарашено посмотрел. «Это что, как муза, выходит, что ли?»
Гомосексуалисты приближались.
Они ещё на знали, что Аннушка уже пролила куда надо своё масло…
Старички смешно поскользнулись, попадали, и всех их разрезал кровожадный трамвай за номером «Б».
«Иш, ты, как их угораздило-то!» - удовлетворённо подытожил Вадим.
Мандал снова зашевелился и хотел было ещё о чём-то поговорить, но Вадим пресёк это дело, заткнув разговорное отверстие шапкой «петушок».
- Отдам Маяковскому, - сердито подумал Вадим, - пусть с ним разговаривает. И поступил согласно принятому решению.

МАСТЕРА КАПУЭРО
Как-то раз поэт возвращался со дня рождения деверя и по дороге сразу приметил бесчинство.
На лавке Патриаршего пруда хулиган развратно приставал к даме в фельдепёрстовых чулках.
Остановив ладошкой процесс придумывания рифмы к загадочному зверю «деверь», Вадим помыслил:
«Позвоню Володе, пусть разберётся, поругает, что ль...» -  и поступил  согласно принятому решению.
Но, однако, Маяковский трубку не взял, так как был занят с говорящим мандалом.
Тогда поэт вернулся к лавке, присел, медленно прикурил папиросу «Раджа». 
-  Эй, Матроскин, давай-ка папироску! - накоротке обратился хулиган к Вадиму, поигрывая револьвером. Это был известный певец Николай Расторгуев.
Сухим локтевым ударом поэт контузил негодяя. Дама неприятно взвизгнула.
Поэт, нагнувшись, овладел оружием. Внимательно осмотрел, подул в ствол.
Удовлетворённо сказал: «Хмы», встал, и ударил носком тяжелого башмака хулигана в хамское рыло.
Известный певец Николай Расторгуев застонал и потерял сознание.
Пройдясь по карманам, Вадим стянул с певца галифе и зашвырнул в пруд фуражку с красной звездой.
Женщина изумлённо смотрела за работой невысокого плотного мужчины в очках. 
- Ах, ты ж, мордаш ты эдакой! - поэт потрепал испуганную даму за бледную щёку.
«Подарю Володе» - с любовью подумал Вадим, сунув револьвер в карман своего серого плаща. Заметно смеркалось.

ЗА МОЛОДИЛЬНЫМИ ЯБЛОКАМИ

Славное утро!
Поэт зевает и потягивает свои члены в теплой, уютной кроватке. За окном поёт грач, чем-то постукивает дрозд, а в клетке беснуется лимонный кенар Григорий.                                                                                                                                - Какое необыкновенное утро, - говорит поэт и опускает розовые ножки в тапки, - сегодня я буду творить!
Прошлёпав на кухню, поэт подкрепляет силы бутылочкой фруктового кефира и съедает мармеладку.
Затем, поэт направляется к рабочему столу, уставленному бумажными журавлями и жирафами, но тут взгляд его падает на небольшой бабушкин комодик, стоящий на проходе и постоянно мешающий поэту передвигаться.          Мысли поэта принимают совсем другой оборот, поэт злится: «Выкину-ка я его к чертям собачьим! Стоит, только пространство моё ограничивает, пыль собирает, дышать нечем!»                                                                                              Как бы в подтверждении своей правоты Вадим чихнул. В пыльном воздухе заиграла скромная радуга…
Бодро скинув лёгкий халатик с изображением красного дракона, поэт поиграл аккуратным бицепцем, облапил комодик и напружинился.
Угол комода приподнялся, внизу живота поэта что-то хрустнуло и отломилось. Тело его стало по-детски слабым и безвольным, поэт изумленно посмотрел в низ.                                                                                                Мужского начала как не бывало!
Страшный крик сотряс уютную двухкомнатную квартирку.
Как подраненный хищник, метался поэт по жилому пространству. Он опрокидывал стулья, рвал книжки, кокнул лампу, смёл со стола и растоптал журавлей и жирафов в клеточку, под конец наказал и бабушкин комод.    Сколько не прикладывал несчастный гражданин своего усохшего «джагу-джагу» к причинному месту, не как он не прирастал и не приклеивался.  «Просто гоголевский нос какой-то!» - растеряно думал Вадим.
Несколько дней поэт копошился в справочниках и энциклопедиях, возился даже с интернетом, терпеливо переползая с сайта на сайт, но никакого решительного средства против своей хвори не отыскал.
Звонил даже Маяковскому, но тот был всю ночь занят напряженной работой с говорящим мандалом и к телефону подойти сил не имел.                                  Как истинно русский, Вадим запил и отправился в скитания.
Был поэт в Туле, и Новосибирске, Вологде и Костроме, в Ярославле (очень понравились яблоки), Ялте, и даже в Мелитополе…
Но почти везде люди, осмотрев или потрогав у поэта его гладкое место, хохотали и показывали на него своими грязными пальцами.                        Иногда народ подумав что перед ним прокаженный, побивал поэта палками или больно закидывал щебнем.
Сунулся Вадим, было, к заграничным эскулапам, но пограничники и таможенники долго гнали его пинками со своих насиженных территорий.
Опаснее  всего, конечно, были дети и студенты. Поэт часто попадался в их каверзные капканы и тенета. Под Саратовым, например, поэт три дня просидел в овечьей яме.
И сколько Вадим не пытался показать в своё оправдание истинную первопричину своих мытарств, нижегородский областной суд все же осудил поэта за бродяжничество…                                                                                    Заплатив штраф, поэт продолжил свои сермяжные поиски.
Как-то раз, разбив с цыганским табором бивуак, поэт не в меру разоткровенничался и показал свою тайну. Тут же, семеро пьяных стариков с картонными мечами и гитарами, что плясали за соседнем костром, заплетаясь, откликнулись и порекомендовали искать какой-то грааль.          Вадим переспросил, но старики уже забыли о нём и только хохотали ужасным перегаром.
Что делать? Поэт поплёлся искать грааль.
Он опросил множество людей, но никто не пожелал открыть ему, где он находится, да Вадим и не мог даже объяснить, что это такое.
Как-то на закате, Вадим увидел плетущуюся тощую кобылку с тощим стариком в старом седле.
- Дон Кишот! - радостно пискнул Вадим, - Он поможет! - и побежал к рыцарю.
Не слезая с коня, рыцарь сурово допросил, кто таков поэт и откуда. Затем Кишот выслушал печальную историю рыцаря Вадим.                              Выслушав, Кишот пожелал удостоверится в отсутствии мужского начала и копьём приоткинул полу халатика с драконом в котором ютился поэт.
- Гмм… действительно, ничего нету.  Вам, юноша, срочно нужно к андрологу! – мудро воскликнул странствующий рыцарь. 
- Вот раньше, когда я страдал эротической истерией, то, бывало, девушки, по ночам, стаями… - стал было распаляться поэт, но Ламанческий уже с ржанием ускакал, в дали он увидел своего старого врага -  в низинке шумела  водяная мельницы.                                                                                            Горько заплакал поэт и страшными словами проклял всех странствующих рыцарей.
Долго ещё путешествовал гражданин Горжанкин, наконец, не найдя грааля, не узнав никакой тайны, скиталец вернулся в родной град. В Москву.
Это был уже не тот бесшабашный ветреник и повеса, который ушел в поисках своего счастия три года назад, это был суровый, обветренный, опытный мужч… но, увы, далеко не мужчина!                                                    Вадим шел и плакал, серый походный плащ и халатик его были изорваны, грозные его альпийские ботинки теперь были больше похожи на детские гимнастические чешки.
Что бы окончательно определить свою судьбу, поэт решил обратиться к старому верному средству - обратиться к звёздам.
Поэт направился в планетарий.
Удобно раскинувшись в мягком кресле, поэт опытным движением открыл бутылку фруктового кефира.
Вдруг на коленку поэта легла лёгкая рука и принялась поглаживать. Вадим тяжело вздохнул, достал фонарик и осветил.
Рядом с ним сидело старушечье лицо, похожее на тугой кал, все в седых космах, с вострым клювом и желтыми глазами.
- Ну, чего тебе бабушка? - устало спросил поэт.
- Пойдём, соколик, помилуемся, - просто предложила старушка и пристукнула палочкой об пол.
- Не могу, я, бабуся, рад бы, да не могу, - немощен я, квёлый, будто бы сглазил кто, - пожалился поэт и рассказал бабушке свою печальную юмореску. 
- Ии … нат-ко, милок, - зашамкала карга, - я тут соли тебе из лосиной мочи напарила, насушила, это - верно поможет!  Нет, лизать её не надо, милок, плюнь! - Нюхать её нужно, сердешный, нюхать.  Да погоди ты!  Не здесь, а в том месте, где беда тебя врасплох взяла, дома! Вот и трубочку возьми, способней, так-то!
Вадим схватил трубочку и матерчатый кулёчек с целебным препаратом и выбежал из планетария.
«Гомеопатия!
                  Гомеопатия!
                                      Гомеопатия!» - радостно стучало в возбуждённом мозжечке поэта.
В метро поэт ещё терпел, но в автобусе уже не смог, не сдержался.
Перекрестясь, Вадим аккуратно развернул платочек, высыпал толику соли на проездной билет, вынул трубочку, мощным носовым вдохом втянул в себя и тут же чихнул мутными брызгами. Рядом заиграла радуга.                                                        Улыбаясь, гражданин стал ждать.
Но тут, автобус дёрнулся и седая угловатая старушка вонзила свой остро заточенный локоть поэту прямо в печёнку. Вадим вскрикнул, и почувствовал, что наполняется гневом и мужской силой.                                                              Поэт повернулся к старушке и рыкнул:
- Ты чё тут растопырилась, крючконосая! Не видишь, люди едут! Что вылупилась, столешница?! На такси надо ездить, глухомань! - и ещё много говорил нехорошего.                                                                                              На остановке двери автобуса распахнулись и, вытолкнутая мощным поршневым толчком правой ноги поэта, старушка ахнулась лицом в осеннюю грязевую хлябь.                                                                                            Тросточка её шлёпнулась рядом, набалдашник палки был выполнен в виде головы чёрной собачки.


ИСТОРИЯ РЕЛИГИЙ



Однажды Вадим набрался храбрости.
Но, спеша домой по шаткому мосту, сверзился в реку.
Дело, надо сказать, случилось крайней осенью.
Присутствовал и первый снежок, и дождичек и грязца.
Вольно раскинувшись на спине, поэт струился по водам в сторону огромного жерла бетонной трубы.
Устремив оки в поднебесную, гражданин проверял на себе целительную силу буддизма.                       
Ожидая неизбежного поглощения в жерло мрака, поэт жмурился и улыбался, на устах его змеились рифмы…
Но буддизм обманул мужчину.
Левый неприметный рукав речки тихо отнёс мирное тело начинающего буддиста в небольшую камышовую заводь, где на поэта набросились утки, которые в этом году почему-то решили на юг не лететь.
Перебив и передушив дерзкую птицу, Вадим стал трудно карабкаться по склизкой насыпи вверх, вверху слышалась дорога.
Выбравшись, поэт стал утирать виноградины пота, обильно катившиеся по лицу и мешавшие ему видеть происходящее.
Внезапно появившийся из-за лесного поворота «Камаз», груженый неизвестно чем, на огромной скорости промчался в метре от поэта обдав мощной ниагарой густой грязи.
- Хе-хе-хе! На всё воля Аллаха! – засмеялся за рулём  «Камаза» дальнобойщик Оганезов, и, прикурив, стал петь весёлую песню на горном языке.
Грязным клубком скатившись вниз, поэт снова отдался волне. В воде было намного теплее и Вадим смежил веки…

-    Так, так, давай-ка его сердешного, ишь ты, деревянный какой, как камень! – причитал кто-то, выпутывая тело поэта из невода.
-    Давай-ка, Архипушко, на саночки его, на саночки! – отозвался хорошо поставленным басом другой мужчина.
Погрузив влажного гражданина на детские санки, незнакомцы повезли его в сторону далёкого колокольного звона.
От нахлынувшего чувства благодарности поэт улыбнулся и лишился чувств.
Очнулся Вадим от страшного холода в спине и мерзкого звука работающего абразивного инструмента.
Приоткрыв глаз, поэт обнаружил себя лежащем в монашеской келье, на оцинкованном столе. Так же поэт с удивлением обнаружил свою синюшную наготу.
В углу, бородатый мужчина в кожаном фартуке кропотливо точил на станке адский нож. Второй мужчина смазывал механическую мясорубку «Волгоград».
Каким-то неведомым чувством Вадим понял, что сейчас из него будут делать свиные котлетки.
Как иволга, взвизгнул возмущённый поэт и взвился с ложа.
-    Господи Исусе! – оцепенел мужчина с ацким ножом.
-    Воистину воскресе! – шепотом отозвался напарник и уронил баночку с вазелином.
Медленно пройдя меж парализованными, поэт вышел на воздух, пересёк, аккуратно маневрируя зябким телом меж могил, небольшое кладбище и выбежал на дорогу.
- Залэзай, дарагой, покатаемса! -  распахнул дверцу «Камаза» перед голым гражданином на все готовый водитель Оганезов.
-    Да будьте вы все прокляты!!! – разразился поэт и закашлялся.
-    Ну, как хочэш, ласковый мой!  - весело засмеялся дальнобойщик и, тронувшись, запел свою дикую песню.
На другой стороне дороги стоял чёрный микроавтобус.
«Наконец-то, свои! Террористы! Братушечки!» -  вскинулся поэт.
Вадим перебежал дорогу, схватился за ручку и радостно распахнул дверь.
Из темноты салона что-то тяжёлое быстро ударило поэта в лоб.
Вадим очнулся, лёжа на животе, на полу автомобиля, а к его спине, при помощи изоленты приматывали что-то тяжелое.
Иногда его голые бока шекотали волосяные пряди. «Это, наверное, усы сома, - он меня обнюхивает» - с тревогой подумал Вадим.
-    А что таки подействует? – сомневался женский голос.
-    Ещё как! На троих уже проверяли, - все передвигаются со скоростью восемнадцать километров в час, без продыху, без устали, и это в течении двух недель! Мы их в колесо как для хомяков сажали. Надёжно. Не выдыхаются. Поразительный результат! И всего-то 400 грамм вакцины!
-    А, он точно туда придёт? На место? Всё-таки ведь четыре миллиона, Мордехай Иваныч! Сумма-то какая!  - не унималась пытливая женщина.
-    Я добавил в основную смесь усилитель принудительного узнавания, через неделю он будет в Моздоке, а там уже всё принудительно вспомнит и найдёт Рамзана. Ну а от Рамзана он уже не уйдёт, хе-хе-хе! Надёжней крепи, это тебе не «деревянные»!   
-    А он нас не сдаст? – в конец уже утомила старого человека глупая женщина.
-    Что ты, Ривка! Посмотри, какая голова у него махонькая, мозгу-то у этого русского с твой кулачёк будет! Он как Рамзана увидит – все забудет, сотрётся у него всё – хе-хе-хе!
Последние слова очень не понравились поэту.
«Что они собираются со мной сделать?» - часто спрашивал себя поэт, но ответа не находил.
- Ну, Ривка, теперь коли его сильнее в тухес и в добрый путь!  – раздалось за спиной и Вини почувствовал на ягодицах приближающееся горячее, женское…
Лягнув пяткой  руку с толстым жалом шприца, Вадим нинжей перевернулся в воздухе, ударил кулаком в изумленное лицо старика в чёрной шапочке, выскочил из фургона и проворно побежал в лес, пригибаясь под тяжестью накладного горба.
Все-таки очень малая часть энергетической сыворотки попало в мозолистую пятку поэта, потому, что Вадим без устали бежал около 5 часов, неутомимо продирался через кустарники, скакал по ветвям, без страха форсировал реки и канализации. 
К двум часам ночи запыхавшийся Вадим ворвался в комнату поэта Маяковского, прервав его занятия с говорящим мандалом.
В кулаке Вадим протягивал влажную пачку долларовых купюр.
Всё остальное было потеряно.
Маяковский взял деньги, задумчиво повертел в руках, и на следующий день поехал с друзьями на пароходе отдыхать в Америку.
На негров очень посмотреть хотелось. На Вуду.

Tweet