1.
Меня не просто не приняли. Меня настоятельно попросили больше на приемную комиссию не приходить.

Я сидел на каменных широких перилах лестницы, под металлическими софитами, украшавшими вход в институт, и глубоко с редкими всхлипами дышал. Не расплакаться я еще сумел, но вот сил куда-то идти и что-то предпринимать у меня не было. Мимо ходили абитуриенты, студенты, преподаватели, никто не обращал на меня внимания, а я думал, что мамин приезд все ближе и пожалуй, мою жизнь можно считать законченной. Такого позора мама не простит, даже если я сам себя когда-нибудь прощу.

- Молодой человек, - сказал мне в конце концов главный из комиссии, уже выйдя со мной в коридор. - Ведь есть столько хороших профессий, даже сейчас. Займитесь чем-нибудь другим. Все-таки к каждому делу нужна склонность, предрасположенность. А у вас совсем, ну совсем нет таланта...
Главный из комиссии помимо того, что много лет преподавал в институте, был худруком малого академического и знал, о чем говорит.

Не знал он только одного: без сцены я не хотел жить.

Понимаю, звучит очень театрально. Но момент был не тот, чтобы, рассказывая о нем, следить за речью.

Постепенно начало вечереть. Воздух становился менее прозрачным, удлинялись тени. Одуряющий запах цветущей сирени сгущался в безветрии. Людей вокруг уже почти не было и я тоже начал думать, что надо вставать и уходить. Совершенно не хотелось шевелиться, но сидеть здесь и дальше было бы совсем глупо...
И в этот момент на лестнице появился тот самый знаменитый худрук. Я увидел его только когда он подошел почти вплотную.

Я не называю здесь его имени. Те, кто знает театральную кухню, уже поняли, о ком идет речь, а остальным его имя ничего не скажет, тем более, что сейчас он живет в другой стране и занимается совсем другими делами.

- Молодой человек... - сказал он мне и замолчал.

Я встал перед ним и начал отряхивать штаны. Я не то чтобы робел, было слишком все равно, но ведь это был очень известный и уважаемый человек...

- Вы приходили к нам четырежды, - продолжил он наконец. Я кивнул, но он не ждал подтверждения. - Вы отказались переводить документы в другие вузы, несмотря на то, что по баллам общеобразовательных дисциплин могли сделать это довольно легко. Вы так хотите играть?
Я снова кивнул, потому что сказать ничего не мог. В горле стоял тугой комок - но не слез, а какой-то странной решимости.
- Вы - сын?.. - и он назвал имя моей матери.
Я кивнул в третий раз и наконец разлепил губы:
- Она сейчас на гастролях...
Получилось тоненько и сипло. Уроки актерской речи тоже прошли впустую.
- Она знает, что вы пытаетесь поступить к нам?
- Нет. Она против. Она хочет, чтобы я стал экономистом.
- Если верить аттестату, ваш уровень знания математики это позволяет.
Я промолчал. Говорить было нечего.
- Знаете, что, молодой человек...

Ну вот. Сейчас он объяснит мне, в знак уважения к таланту мамы потратив время на бездаря, что с моей стороны глупость и наглость даже мечтать о сцене, что на детях гениев природа отдыхает, что самое место мне в ассенизаторах...

- Я рискну дать вам один совет...
Я обреченно слушал.
- Ваше личное дело - последовать этому совету либо забыть о нем... Попробуйте зайти во вторник к Савешникову. Это кадровик "Театра Луны". Скажите, что... Впрочем, ничего не надо говорить, - он опять помолчал. -  Это... Не панацея... Но если вы действительно настолько хотите играть... Ну, по крайней мере, если все получится, вы будете на сцене.

Он перестал мямлить и прямо посмотрел на меня.
- В общем, я бы на вашем месте непременно рискнул. Но то я. Так что смотрите. Думайте.
И ушел не оглядываясь.

Думать тут было не о чем. Совершенно.

Формально "Театр Луны" был одним из многих небольших театров, возникших в последнее десятилетие на базе восстановленных дворцов культуры. Какой-то завод над ним шефствовал, сколько-то утренников они давали по разнарядке... Но вечерние их спектакли вызывали раз от раза серьезный резонанс.
Они ставили один спектакль в месяц-два, давали его с десяток раз и снимали с репертуара. На больший масштаб не хватало ни людей ни помещений. Денег, в общем, не хватало. Последними их постановками, о которых я слышал, были шекспировский "Кин третий" и "Оправдание" Быкова, после которого театр едва не закрыли. Сейчас там шли молчановские "Похороны шута".

Днем в пустом зале репетировали следующую постановку. Называлась она просто и незамысловато: "Сказка для сына".

- Новенький, - буркнул в микрофон режиссер. Динамики каркнули. И я вышел на сцену.

На совершенно негнущихся ногах я пошел туда, где на табуретке сидела молодая женщина, которую, как я уже знал, звали Антонина. Мне полагалось помнить о том, что это принцесса на троне. На репетициях для экономии времени и сил реквизит не разворачивали.

Я опустился около нее на одно колено и поймал ободряющий взгляд карих глаз.
- Итак, сэр Роланд, - чуть хрипловато сказала Антонина. - Согласны ли вы во имя моей любви вызвать на поединок сэра Эрика...
- Я рыцарь, ваше высочество... - выдавил я.
- Еще раз, - выплюнули динамики.
- Я рыцарь... ваше высочество... А...
- Еще раз.

- Ладно, - сказал режиссер,  когда в постоянных повторах пятнадцатиминутной сцены прошло почти два часа. - Мизансцены и текст вы, вроде, запомнили... Поехали нормальный прогон.

Уставшие было артисты вокруг оживились и задвигались, занимая исходные места. Я, обреченно сжавшись, сидел возле кулисы и смотрел в сторону.

- Новенький, - позвал вдруг режиссер. Я поднял глаза. В полумраке пустого зала было видно, что за пультом рядом с ним сидит Савешников, кадровик театра. Что он тут делает? Смотрел, небось, как я позорился... - Все запомнил? Выходишь во втором такте, после реплики канцлера.

Мне стало холодно, а потом, без паузы, очень жарко.

...Принцесса в ярости металась по зале, комкая в руках платок. Канцлер - худой старик с отечным лицом - следил за ней одними глазами, каменно возвышаясь в центре помещения.

- Интересы государства - превыше всего! - провозгласил он, наконец. И, опустив голову, добавил: - Простите, ваше высочество.
Принцесса, замерев и вцепившись пальцами в изодранный кусочек тонкой ткани, слушала, как его шаги стихают в коридорах. Потом медленно вернулась к своему трону - меньшему из трех, стоявших в зале.

Позвонила в колокольчик. Кивнула вбежавшей фрейлине  и стала ждать.

Мой выход.

...Бедная девочка совершенно потерялась в огромном пустом помещении. Одна и беззащитна она была здесь, одна и беззащитна она была во всей своей стране. В зале сквозняки, даже мне сразу же стало довольно зябко. А ее кожа, наверное, совершенно заледенела.

Я опустился перед ней на одно колено и глубоко склонил голову.

- Итак, сэр Роланд, - звонко сказала она. Слишком звонко. Это звенели в ее голосе слезы, такие, которые невозможно высвободить. Из таких слез получается отчаяние и безнадежность. Из таких слез получается отвага и решимость.
Ее высочество подалась вперед, совсем близко. Меня обожгло ее дыханием.
- Согласны ли вы во имя моей любви вызвать сэра Эрика на поединок?
Я медленно поднялся.
- Я рыцарь, принцесса - холодно сказал я. - А не наемный убийца.
Принцесса дернулась, точно от пощечины.

В общей гримерке ровно гудели голоса. Я сидел в углу на коробках с костюмами и пребывал в полной прострации. У меня получилось! Я, конечно, не видел себя со стороны, но ведь известно, что игра актера зависит от его способности к перевоплощению, а тогда, на сцене, я чувствовал себя совершенно перевоплотившимся! Все-таки бессмысленные на первый взгляд "черновые прогоны" нашего режиссера дали великолепный результат! И вот им всем, учителям, репетиторам, экзаменаторам, которые в один голос твердили, что я не способен играть! Я буду играть! Господи, да неужели же это все взаправду!

Надо мной склонилось лицо Антонины. Сейчас "юная принцесса" выглядела на хорошие тридцать.
- Молодец, - сказала она мне добрым голосом. - У тебя получилось с первого прогона. Это значит, ты очень пластичный.
Я счастливо кивал, не очень понимая, что она говорит.
- Савешникову с тобой повезло. И тебе с ним...
Она вгляделась в мое лицо и видимо догадалась, что я сейчас маловменяем.
- Ладно, до завтра... - хмыкнула она. - Коллега...

- Ну что ж, вы приняты, - сказал мне Савешников. - Экземпляр контракта вот, ознакомьтесь, завтра принесете заполненным. Репетиции ежедневно с двенадцати. В утренних спектаклях мы вас задействовать не будем. В "Сказке для сына" вы пойдете в запасном составе, но присутствие на репетициях обязательно. Нашего режиссера зовут Владимир Павлович Поных, начиная со следующей недели он будет заниматься с вами дополнительно один час каждые два дня. Оплата за эти занятия будет вычитаться с вас. Дома не репетируйте. Упражнения, которые можно делать самостоятельно, вам распишут на днях. Вопросы у вас есть?

Сейчас Савешников выглядел гораздо более усталым, чем днем, когда я робко протиснулся в его кабинет и назвал себя. Тогда он с каким-то радостным изумлением задрал вверх брови, переспросил фамилию, и очень быстро отволок меня в гримерку, а потом в зал. Теперь же у него под глазами легли темные круги, а черты лица заострились. На столе стоял стакан с желтоватой жидкостью и Савешников, морщась, периодически отпивал из него.

Я, улыбаясь до ушей, помотал головой.
- Нет у меня вопросов, Андрей Витальич. Спасибо вам огромное!..

Это странное и восхитительное ощущение: когда уходит страх. До этого дня я непрерывно боялся. Что не смогу, не вытяну, не сумею... Стану математиком, экономистом, ассенизатором - и буду смотреть на сцену только из зрительного зала.

Теперь я не боялся ничего.

Денег даже хватало, впрочем, плевать мне было на деньги. Каждый день к полудню я мчался в старый корпус ДК Энергетиков на репетицию. Мама знала, что я устроился работать, а в подробности не вникала: ей достаточно было того, что я пообещал на следующий год поступать в универ. "Похороны шута" уже прошли, я смотрел его из комнаты осветителей. На моменте, когда Мэр-Смерть во фраке и цилиндре сблизил-таки ладони в аплодисменте, зал взорвался овацией. А в финале, когда могильщики нашли приготовленное ими чучело выброшенным за ограду кладбища, некоторые в зале плакали. Теперь шла "Сказка для сына". Ее зрители принимали гораздо прохладнее, но все-таки пустых мест почти не было. Роланда там играл Миша Тяглов, играл замечательно. Его Роланд, ломающий собственные принципы, чтобы совершить правильный, по его мнению, поступок, вызывал одновременно и ненависть и горячее сочувствие. А я уже репетировал роль дворового пса в новой постановке Поныха "Пьяница и волкодав".

- Но как, как, как ты мог променять свободу на эту тюрьму?! Это же так отвратительно - быть домашним псом!
- Понимаешь, старик... Если я не буду с ним, пусть даже как его домашний пес, он останется один...

Каждый день режиссер Владимир Палыч Поных, мрачный и вислоносый, раз по десять дрессировал нас в "черновых прогонах", не обращая внимания на качество игры и добиваясь только, чтобы мы заучили всю последовательность движений и реплик. А потом к нему присоединялся Савешников и начинался "чистовой прогон". Тогда я взмывал ввысь в совершенно невероятном приливе вдохновения, речь лилась сильно и верно, движения выходили  точными, а выражение лица словно и в самом деле принадлежало моим героям. После таких удач хотелось летать.

"Чистовой прогон" делали один раз в день. Только перед генеральной репетицией "Пьяницы и волкодава" его решили провести дважды. Поных и Савешников почему-то очень волновались за спектакль. Но закончить не получилось. На середине второго прогона Поных вскочил и закричал, чтобы мы немедленно звонили в ноль-три...

В общем, Савешникова увезли в больницу. Прямо с репетиции.

Назавтра мы собрались как обычно к полудню. Владимир Палыч, грустный и невыспавшийся, сказал, что врачи поставили Савешникову крайнее нервное истощение и уложили в стационар.
- Что будем делать, друзья мои?
Пожилой худой Малькин, игравший в «Похоронах шута» Мэра-Смерть, раздумчиво сказал:
- Ну что... Спектакль отменим, конечно... Утренники запустим в две смены, спрос есть, пока каникулы... А так - декорации подновим, ремонт по мелочи сделаем... Поворотный круг давно пора проверить... Я займусь, а молодежь наша мне поможет... Смету к завтрему составлю...
До того, как прийти в театр, Малькин был прорабом.
Все согласно закивали, а я, как самый младший, не стал показывать своего изумления. Что за ерунда? Режиссер что ли заболел? Или ведущий актер с дублером вместе?
- Обрадовались, лентяи, - хрипло прозвучало от двери. Там, держась за косяк двумя руками, стоял, покачиваясь, Савешников. Выглядел он очень маленьким и хрупким.
- Андрей Витальич! - вскрикнула Антонина. - Вам же...
- По местам, - оборвал ее Савешников. - Поехали черновые прогоны. В семь премьера.

Tweet