Жила-была ебанутая. По сути, из первых двух слов она делала только первое – была. Потому как жить ей с кем бы то ни было не приходилось ни разу. Никто не хотел с ней жить, и пиздец. Первые десятка два лет её ебанутого существования случались, правда, припадки идиотизма то у некоторых студентов декоративно-художественных специальностей, то у пьяных ментов – да, было дело, кое у кого на неё вставал. Хуй его знает, почему, науке неизвестно. Однако сама, так сказать, «цель» быстро и на корню пресекала попытки жертв идиотических припадков. Например, вместо того, чтобы благосклонно откликнуться на скромное предложение орального секса, она в грубой форме, с сентенциями «негодяй» и «быдло», давала – нет, не себя, а от ворот поворот и студентам, и ментам, даже одному начинающему зубному врачу. Только он и успел сказать ей праву в момент, когда она уёбывала со свидания, так неплохо начавшегося лёгкими поглаживаниями в области жопы, поцелуями не в засос и глубокомысленными подниманиями мордочки к луне:
-- Да ты в зеркало посмотри, уёбище косорылое! Какая, на хуй, с тобой романтика, сука! Тебя ебать страшно!.. – крикнул он ей вслед и подумал, что со словом «ты» переборщил. Ведь до этого они были на «вы», надо бы как-то культурнее…

Так вот, она уёбывала, делая вид, что не слышит. Но всё, буквально всё вокруг, даже следы лёгких поглаживаний в области жопы и остаточный вкус поцелуев не в засос, не говоря уже о луне, -- всё вокруг прекрасно слышало эти зубоврачебные слова, и всё кивало в полном с ними согласии:
- Уёбище!.. У-ё-ё! Би-бе-бе!
Ебанутая была уёбищем в полном, абсолютном и несокрушимом смысле этого слова. И почему, ёбаны в рот, выдаются в жизни такие дуры? Ей даже мама стесняется сказать, мол, ты, дочка, не то, чтобы симпатичная, но, в общем, ничего. Потому что маме стыдно, сука, пиздеть хуйню. А сама эта пизда, как ни в чём не бывало, задерёт ебало – ни подойти, ни пёрднуть. Со стороны смешно, но в принципе, всем похуй. Даже прикольно поржать. А если найдётся добрая душа и решит такой дуре сказать – слушай, ну, приопусти ты ебало, харэ быть такой, сука, гордой, не при твоей это внешности, у тебя же никогда мужика не будет! – тут сразу и станет на одного ошпаренного гневом оскорблённого достоинства больше. И кому, вопрос, нужна такая поебень? Поэтому ебанутая обходилась без подруг.

Так же была она вынуждена обходиться и без друзей, в смысле мужского пола, потому как странным образом никто из обладателей пениса и яичек не жаловал жирную конопатую суку с короткими ногами. А может, тому причиной были не ноги, не мерзкое брюхо и не конопухи. Ведь многие бабы всем этим обладают и, тем не менее, прекрасно заводят ебарей, а иногда даже и заключают с последними всевозможные там браки. Мэй би, причиной ебанутости ебанутой была кровь Валуа. То есть, происхождением она была, конечно, не валуачьей крови, а каким-то мутным месивом татарщины, господской псарни и писарей из ежовских «троек». Заебись расклад, когда при этом имеешь нос бульбой, гонор этой самой ёбаной крови Валуа, рост метр с писькой и требуешь от потенциального ёбаря ежедневных цветов в течении первого месяца знакомства. Причём кандидат перегнуть тебя когда-нибудь раком всенепременнейше на коленях их должен дарить в любой день месяца, даже в понедельник. И кому, вопрос, нужна такая поебень опять? Вот ебанутая и обходилась без парней, мужиков, ухажёров, хахалей, и даже до мелкого одноразового ебаришки не унизилась ни в 20, ни в 28, не в 35. Ну, и хули, сука, понту? Стала бабой, хотя всё ещё была целкой и обижалась на обращение «женщина» в свой  адрес. И завёлся у них о ту пору на работе конюх.

Да, завёлся конюх. Не было, да понадобился. Был этот ухарь к своим сорока неженат по причине нехватки времени: бухал. В 20 бухал, и в 28, и в 35. А потом бросил: заебало. Пожить захотел на трезвую. Поначалу его, конечно, многое поражало в открывшихся просторах жизни. Но он быстро привык. Устроился на работу. И там встретил ебанутую. Надо заметить, образование у них было почти одинаковое: у неё филологическое, у него – сдача на права. Пристрастия они тоже питали однотипные: она к цветкам и правильному питанию, он – к сидению на стуле и созерцанию узоров на обоях. Так что хуй его знает, почему через несколько дней после официального представления нового сотрудника страсть к конюху охуенной волной закипела в ебанутой. Особенно во всей её гинекологической системе – от лохматого «а-ля 70-е» рыжего лобка до обеих заплесневевших маточных труб и понуро созревающих впустую яйцеклеток. В одночасье ебанутая уяснила всю свою женскую невостребованность и всю силу нечеловеческой благодарности конюха, какой он по гроб будет обязан за тот, сука, неземной подарок целомудрия, которым она, ебанутая, вот-вот его осчастливит!..

Так как конюх первым внимание проявить забыл, она решилась начать сама:
-- Быдло, а вы читали Пастернака?
-- Што, блядь? – не понял конюх.
Ебанутая два раза повторять очень не любила и, в сущности, этого никогда не делала, но для жениха пошла на исключение:
-- Пастернака, говорю, быдло!
-- Поебстись, что ли, дамочка? – допёр конюх. – Дык канешна, чыво не? Што ж яму, пастэрнаку, зделаицца? Вот ён какой, красненьки! – радостно подытожил конюх и привычно расстегнул ширинку.

…В тот день весь трудолюбивый, хотя и женский, коллектив под разными предлогами отпросился домой пораньше. Бухгалтерша придумала, что ведёт внучку на массаж. На самом деле у тётки от смеха начался преждевременный климакс, и до глубокой ночи она мужественно переносила на кухонном диване «приливы» и «отливы», густо перемежающиеся судорожными спазмами беззвучного хохота. У замдиректора образовался нервный тик, и она отмазала съёб начинающимся гриппом. Секретарша заработала гематому, в припадке истерического ржания ебанувшись головой о системный блок. После чего пошла на поклёп против собственного мужа, признавшись дирекрисе, якобы это он въебал ей вчера во время семейного скандала, и теперь нужно срочно бежать снимать побои. Директриса, сжав зубы, дабы не гыгыкнуть, секретаршу отпустила, после чего со словами «Да хуй на неё!» закрыла свой компьютер и кабинет. Причём слова эти так и непонятно, к чему относились – к секретарше, работе или ебанутой. А узнали все об «инциденте» между последней и конюхом практически сразу. Сам конюх, собственно, и оповестил. С расстёгнутой ширинкой он ходил по коридорам и объяснял, что «дамочка» захотела «поебстись», но в последний момент испугалась.
-- А чыво иво пугацца? –добродушно изъяснялся конюх. – Он жа ни укусить. Вун дажа с налогавай инспектарша ни спугалася. Сама так яго укусила, што я сразу кончыў. Типер замуж за мине идти хочыт. Гаварыт, сильна у мине пастэрнак харошы. А дамачка спугалась!..

За изматывающим гоготом в сопровождении конвульсивных взбрыкиваний разными конечностями никто не услышал, как за закрытой дверью кабинета ебанутой скрежетали её зубы. В бешенстве воображаемой мести они рвали злосчастного конюха на куски в общем и его хуй на мелкие клочки в отдельности. Никакой, блядь, пощады!!!...
Через некоторое время конюх женился на инспекторше из налоговой, поступил туда же на работу водителем и научился не показывать хуй, есть с ножом, менять трусы чаще раза в месяц, отличать Гоголя от Чехова и Пежо от Рено. Пастернака он не освоил, ограничившись сериалом с Меньшиковым и признав тот ничего себе кином, хорошим и интирэсным.

Ебанутая же сериал забраковала на корню, назвав «извращающим вселенскую многогранность первоисточника». Про конюха у неё тоже подыскался пиздёж: «Он мне не подошёл: совершенное быдло». Её лицо при этом выражало охуительную брезгливость. Как будто не она полчаса назад мастурбировала разогретым в микроволновке тепличным огурцом, мысленно представляя в себе могучего, тёплого, пахнущего навозом и носками конюха. Так ебанутая дальше и была – тепличные огурцы сменились ранней морковью, потом изящными глянцевыми баклажанами, а на зиму у неё припасено в морозилке восемь прекрасных, толстых пупырчатых «семенников» с собственной любовно взлелеянной на балконе огуречной гряды. И в рот оно ебись с тем Пастернаком!..