- Ты посмотри, что твой поганец в дом приволок! – Зинаида вытряхнула содержимое ранца Петьки прямо на пол.
Из кучи замурзанных тетрадок и учебников с покосившимися корешками выкатился на крашенный, дощатый пол средних размеров хуй.
- Прям в том кармане, куда я ему яблоки кладу, и лежал!
- Сына! – в голосе Семёна заскрипели ржавые шестерни гнева. Сердился он редко, да и отходил быстро – Ты это откуда? А? Опять в карты резался, шпанёнок? Я те што говорил, я, ить, каво предупреждал? – рука уверенно потянулась к пряжке солдатского ремня.
- Батя, батя… - Петька зашмыгал носом – Батя, так то не в карты я! Мы с ребятами…Там, на Канатчиковой, за складами дом рушили… А мы в войну играли! Я схоронился за углом, от фашистов, глянь – штука эта прям в пыли вся валяется…
- На Канатчиковой? Ну да…Там, эта, третий корпус на слом пустили…Ну да… В пыли, говоришь? Ну да… Зинка, жрать-то будем сегодня? Смену, чай, отстоял!
- Так тебя ждали! Идите руки мыть! Да гадость-то эту выкини что ли!
- Ну да, выкини! Чай, не шелуха картофельная, денег, поди, стоит. Дай банку с водой! Ага…Пущай на окне постоит покедова. А ты што лыбишься? Марш руки мыть, как мамка сказала!

                                                          *  *  *

На другой день, вырвав из сыниной тетрадки с пяток листов, Семён, мусоля языком химический карандаш, вывел корявым почерком на каждом: «…мол, найден, такой-то предмет, всем желающим вернуть обратно  обращаться по адресу: 1-й Воробьёвский проезд, дом №…» По дороге на завод, Семён клеил, изъятым у Петьки же, казеиновым клеем свои лоскутки на столбы проводки и заборы.
Первый день народу не было. На второй, пришли двое, мельком глянули на хуй и, не спрося про цену, молча, понуро ушли. На третий, пришёл фронтовик в застиранной гимнастёрке с орденскими планками и тремя нашивками за ранения. Увидев хуй, только выдохнул:
- Сколька? – услыхав в ответ «червонец», расплылся в улыбке, утёр бисеринки пота со лба и хлопнул Семёна по плечу - Точно – мой! Спасибо, земляк! Считай, в цене сошлись!
Фронтовик долго прилаживал предмет, чертыхался, курил одну папиросину за другой…
- Да, нет, брат! Я щас…Точно мой, вот и родинка у черешка…Мой! Щас мы его…
Через два часа, вымотанный, скомкал пустую пачку «Казбека», зло швырнул её в угол…
- Нет, не идёт, сука! А мне, брат, без него – совсем труба. Фашист под Курском вишь, как резанул? Вот то-та! Манька меня четыре года ждала, блюла…Мне соседи говорили. А щас, рожу красить стала, приходит поздно, винищем от неё… Когда, грит, завместо лычки предмет пришьёшь? У тебя, брат, другого-то, часом, не будет? Я бы пятёрочку прибавил…
- Да ты чё, солдат? Я их делаю што ля? Или – краду где? Так, случаем нашёл, хотел людям пособить… – голос Семёна задрожал от искреннего возмущения.
- Прости, брат! Ладно, прости! Пойдём хоть за знакомство, а?...Я угощаю!
- Это можно. – Семён с фронтовиком пошли неспешно к «Гастроному» у Калужской.
Домой Семён вернулся под утро. Смена в то день, слава Богу, была вечерней…

                                                          *  *  *

В субботу, с Марьиной рощи, приехала проведать дочку и внука теща, Пелагея Степановна. Увидев на подоконнике хуй в банке, замахала руками, схватилась за грудь и загудела не бабьим, прокуренным голосом:
- Господи Христе! Вы же ж…Ой, охальники! Всё в кина ходите! Зинка, а ты-то? Я ж тебя как растила? Я те чё говорила? Тебе мать-то как - дура деревенская, темнота? Ой, Господи! Это при дите-то!
- Да ладно Вам, мамаша! – Семён потупился было, потом залихватски зачесав пятернёй кудрявый, седеющий уже чуб, совладал с собой и брякнул – Мы ж для Вас припасли. Вы гляньте, о – какой, с косточкой! В коопторге такого не купишь! Для холодца-то…Вы ж у нас мастерица, холодца-то…А?
- А хрен-то есть? – успокоилась вдруг Пелагея Степановна и, вынув хуй из банки, прикинула его на руке – Хорош… Зинка, где посуда-то у вас?
«От чёрт! Щас загубит вещь, дурища-то старая. А в ней рубликов пятнадцать – отдай, не греши!» - спохватился Семён.
- Вы, мамаша, пока с дороги отдохните, а я щас мигом в «Гастрономию» слетаю…За встречу, там, за внимание, со всем уважением…Как у родных принято!
Поздним вечером, кантуя тучное, обмякшее от водки, тёщино тело по ступенькам последней «семёрки», Семён твёрдо решил про себя, заняться хуем всерьёз, пока не поздно.

                                                        *  *  *

Михалыч не спеша вынул из потёртого футляра очки в толстой, круглой роговой оправе на засаленной резинке вместо дужек. Надев их, бережно взял с лежащей на верстаке  развёрнутой тряпицы хуй. Внимательно осмотрел и присвистнул.
- Знатная машинка! – нежно оглаживая узловатыми пальцами гладкую кожу, уважительно произнёс он – Такую, если на ход поставить… Сносу ей не будет.
- Возьмешься, Михалыч? О – как надо! – Семён рубанул ребром ладони по кадыку.
- Как браться без инструмента? Вещица-то не здесь деланная. Глянь, какая ладная! Тут инструмент особый нужен.
- Как, не здесь? А где? – Семен опешил от такого поворота.
- А Бог её знает - где, только не здесь. Ты вот что, паря, снес бы её куда следует. Глядишь, и обошлось бы.
- Что «обошлось бы»? – вскинул бровь Семён.
- Да всё и обошлось бы! У меня кум, года два назад, ездил на рыбалку, на Пахру-реку…Да-а-а…Там в кустах и нашёл…Мужик в габардиновом пальто, весь синий ужо, воротник зачем-то во рту закусил, а при нём – чемоданчик фибровый…А в чемоданчике том – американские деньги кучей и приёмник, тож – не нашенский. Кум пальто-то снял, воротник, правда, чуток обрезать пришлось, не пускал покойник… Тело в канаве землицей присыпал, ну и чемодан – само собой прихватил. Бумажки детишкам роздал для игры, пальто жена подлатала да в комиссионку снесла, а приёмник кум сам слушать стал. Хороший был такой приёмник, все станции ловил чисто…Да-а-а…
- И что?
- Что-что…Пришли за ним на третий день! Кум сначала харахорился, а после – рассказал всё, как на духу. Поехали искать, покойника-то…Да где там! Кум-то с пьяных глаз место не заприметил…Не нашли…Да-а-а..
- Ну, и…дальше-то что?
- Вот заладил: «что, да что»! Известно, что - расстреляли, и вся недолга! За пальто, правда, кума деньги всё-таки получила…

                                                        *  *  *

В субботний день, попарившись с утра в Донских, Семён зашагал на толкучку у Даниловского. Побродив с полчаса среди тёток с разной рухлядью, он зприметил молодого хлюста в верблюжьем пальто с поясом, завязанным на животе лихим узлом, в белой кепке с ворсом и ремешком на затылке и в коротеньких брючках, из-под которых семафорили оранжевые шёлковые носки. Парень старательно курил иностранную сигаретку с фильтром, манерно стряхивая пепел и пуская длинные струи дыма в небо. Сделав вокруг пижона пару кругов, Семён подкатил поближе, сдавленным голосом бросил, не здороваясь:
- Слышь, студент, ты такие цацки не знаешь, как пристроить? – вынув из кармана свёрток, быстро развернул его и протянул парню на ладони. Стиляга аж поперхнулся дымом. Глаза его заблестели, но, совладав с собой, он спросил с деланным равнодушием:
- Сколько просишь-то, дядя?
- Пятьдесят – брякнул первое, что пришло на ум Семён.
- Да ты чё, дядя! Оно больше тридцатки не стоит. Ты откуда цену такую придумал?
- Не стоит, так не стоит…- Семён нарочито неторопливо стал заворачивать хуй в газетку.
- Да ты погодь, дядя! Не гони! Давай за сорок, а? Деньги я те через три минут принесу. Ты жди меня здеся, тока не продавай никому! Лады, дядя?
« Чёрт с ним, пусть берёт! За сороковник-то…Вот привалило!» - Семён помялся для приличия и как бы нехотя мотнул головой.
- Ладно, беги шибче, не досуг мне тут с вами…
- Я щас, в три минут! – парень радостно сорвался с места и юркнул в толпу.
Семён закурил. Пока он показывал барыге хуй, около них всё крутился скользкого вида мужичонка, кося вострым глазом в свёрток и прислушиваясь к разговору. За торговлей Семён упустил его из виду. Сейчас, оглядывая от нечего делать барахолку, он увидел вдруг у галантерейного павильона Скользкого, пробиравшегося сквозь толпу в сопровождении милиционера и ещё какого-то жучка, похожего на опера в штатском. Скользкий что-то возбуждённо говорил им, показывая рукой в том направлении, где стоял Семён.
« Попал!» - внутри все похолодело. Инстинкт фронтового разведчика сделал всё сам: пригнувшись, нескладное, тощее тело горе-коммерсанта ловко заскользило среди гомонящей толпы к неприметной щели в заборе, которую сразу разыскал сам собою зоркий глаз. Выбравшись за ограду, Семён рванул, что было мочи по Рощинскому к татарскому кладбищу. Там среди заросших могил отдышался и уверенным уже шагом зашагал в сторону окружной железки. По пути, достал из кармана злополучный свёрток и, широко размахнувшись, кинул его за забор. Свёрток ударился о ствол росшего за забором дерева, отскочил обратно… Газетка сама собою развернулась, хуй выкатился прямо на серёдку тропинки. С треском из придорожных кустов вывалилась стая лохматых и грязных собак. Черный мосластый, облезлый кобель успел первым. Жадно схватив добычу, в два судорожных глотка сжевал её, огрызнулся на конкурентов и покосившись жёлтым глазом на Сёмена, лениво махнул хвостом.

                                                          *  *  *

В «Гастрономе» у Калужской Семён купил пачку «Герцоговины», бутылку «Столичной» и сельдь тихоокеанскую, жирную, пряного посола. Набравшись наглости, он потребовал, что бы хамоватая продавщица в синем берете вынула из эмалированного лотка именно ту рыбину, которая держала в своём зубастом рту маслинку…

Tweet