— Что это?! — с жесткой рабочей ладони на стол директора завода порхнул зеленоватый бланк. Усачев поднял голову от бумаг и молча уставился на начальника цеха прессов. Едва сдерживая ярость, Грушин всё же отступил на шаг. Вытер пот волнения с лысеющего лба, скрипнул зубами:
— Это шутка такая, да?
Усачев побарабанил пальцами по столу, глядя на бланк с загнувшимся уголком. Это была туристическая путевка. В графе, где указывался пункт назначения, крупным почерком начальника было вписано: «НА ХУЙ». Новый директор оказался пресловутой «чистой метлой» и в этом году лично распределял дефицитные летние места, не доверяя отделу кадров.
— Почему шутка? Не шутка, — заговорил Усачев серьезно, почти мрачно, но с едва улавливаемой иронией. — Я вроде бы тут не затем посажен, чтобы шутки шутить. Так что, — тут его тон стал откровенно издевательским, — написанному верить.
— Но… я не понимаю, — ярость Грушина стала перетекать в тупое ошеломление. — Что это такое. За что мне… Или я плохо работал? Показатели…
Усачев быстро заговорил, скучающе глядя в сторону окна:
— А что показатели, а про человеческий фактор вы забыли? Начальников хороших, конечно, не бывает, это я по себе знаю, хоть и недавно работаю, но всё-таки у меня все-таки есть хоть какой-то пиетет по отношению к, так сказать, рабочему контингенту. А на вас жалобы сыплются, как из рога изобилия. Вот сегодня Ложкина обозвали на букву «м»…
— Я вижу, какой у вас пиетет! — грохнул оскорбленный Грушин, злобно срывая с головы бывший когда-то белым картуз. По его выпуклому лбу катились крупные капли пота. — Ложкин в перерыв пел отвратительным голосом свои блатные песни! Подозреваю, что одеколона нажрался. Чего еще от бывшего уголовника ждать. И вот этой сволочи почему-то нормальную путевку дали, на всю семью, значит! А я такой же человек, как и все! А не говно какое-то! Я же подавал заявку еще зимой… А чего вы мне тут написали! Это же вы, ваш почерк.
Усачев пропустил слова начальника цеха мимо ушей. Он взял из вертящегося канцелярского набора карандаш и принялся постукивать по столу ластиком.
— Вам не нравится путевка? — сказал он с показным официальным удивлением. — А знаете, при таком количестве желающих получить отпуск в июле — это уже само по себе, между прочим…
— Да, не нравится! — с вызовом перебил его Грушин, сминая головной убор в огромном кулаке.
— Ага! А сколько раз вы со спокойной душой отправляли туда своих подчиненных… Они же тоже вроде бы как не… не фекалии какие-нибудь, — интеллигентски исказил директор фразу. — А? Что ж вы от народа отрываетесь, Матвей Григорьич?
Грушин выпятил челюсть.
— А вы меня не мешайте с кем попало. — Он нахлобучил грязный картуз на место. — Я на заводе этом 30 лет оттрубил, травму тяжелую получил и всё такое, я жизнь знаю. И не надо меня под одну гребенку со всякой швалью и пьянью. Со всяким… отребьем!
— Почему же это, позвольте узнать, рабочий человек для вас стал отребьем? Вот что. Скажу откровенно: ваши заносчивые выходки, Грушин, у меня уже вот где, потому и решил вас наказать. — Карандаш в пальцах директора хрустнул и сломался. — Меня не интересует, что прошлый начальник завода был ваш кум. Это ваши подробности. Я выскочек не потерплю, у меня со всех спрос одинаковый.
— Ну!.. Еще посмотрим, с кого спросят… — с ненавистью буркнул Грушин, доставая папиросу и делая вид, что собрался уходить. — Вот узнают в горкоме, от кого на самом деле Ленка-секретарша в декрет сорвалась… Посмотрим тогда, кто в дамках будет, а кто это самое… — он выразительно оборвал фразу и с силой размял папиросу в мозолистых пальцах.
Усачев на несколько секунд окаменел в своем кресле. Он был управленцем молодым, только после вуза, но умел правильно оценивать любую ситуацию и быстро делать из нее выводы.
— Погодите, Грушин, не кипятитесь. Ладно, так и быть, — сказал он, с небрежным видом разрывая путевку и бросая смятые половинки в урну. Туда же отправились обломки карандаша. — Будем считать, что с вами произошло недоразумение. Отдел кадров напутал, ну бывает. Поедете, куда вы там хотели. В конце концов показатели по вашему цеху и правда во втором квартале вполне, так сказать, достойные… Да! — словно бы очнулся он. — Можете курить, Матвей Григорьич, чего вы стесняетесь, вот пепельница. Подождите минутку.
Порывшись в ящике стола, он достал новый бланк, расчехлил толстую дорогую ручку и под неотрывным взглядом довольного Грушина написал на бумаге синими чернилами: «В ПИЗДУ».

Tweet