Настоящим рассказом я открываю цикл, родившийся в запойные  годы моего проживания в Мексике. То было страшное и весёлое время. Рассказы лились легко и непринуждённо, как мескаль на дно замусоленного потными от жары пальцами стакана...


- Пожалуй я пойду. А то так и на автобус не успею. - Тяжело кряхтя, Пахомыч поднялся со стула, разогнулся и вышел в прихожую. Снял с крючка на стене выцветшее пальто, потёртую каракулевую шапку, помусолил её в руках. Хотел что-то сказать, но предумал, грустно улябнулся и заторопился к выходу. Вы яблок-то возьмите в дорогу, внучат угостите! – с мольбой в голосе произнесла Анна Тихоновна. Пахомыч, стоявший уже на выходе, резко обернулся, сверкнул глазами и шагнул обратно в прихожую. Ты вот что…- старик тяжело задышал. Оступился. –Ты меня не покупай. Не покупай… Слышишь! Ты не смей даже… Да я…-испугалась Анна Тихоновна. Не покупай! – Пахомыч покачал головой. Не покупай! - сорвался на визг. – Прошмандовка ёбаная! У моих внучат всё есть! Им ничего не надо! И тем более от тебя!!! Старая пизда!

Пахомыч прислонился к стене и схватился за сердце. В глазах его стояли слёзы. - Пизда! Ты думаешь я не знаю! Что там твой Гриша, сука, в своём СП крутит! Нет? Всё про вас, блядей, знаю!!! Всё! Всё… Он осел на пол. Продолжал тяжело дышать. - Пахомыч! Пахомыч! Миленький! Что с вами! – Анна Тихоновна сморщила старушечье лицо и заплакала. Старик прикрыл глаза и молчал. Шапка валялась рябом на полу. На кухне играло радио. Вода, забытая в чайнике, убегала на плиту. Анна Тихоновна раскачивалась из стороны в сторону, прижав к губам платок и беззвучно плакала. За что же вы меня так! – шептала старушка. Дед приоткрыл глаза, повернул к ней лицо и слабо улыбнулся. Аннушка… - он устало посмотрел на неё. – Простите. Я и сам не знаю, что со мной происходит последнее время. Как будто выпадения какие-то из памяти… Не могу себя контролировать… Вы, уж, простите старика. А яблочки, конечно, возьму. Пусть ребятёнки покушают, а? – Пахомыч поднялся с пола, виновато усмехнулся, подошёл шатаясь и неловко обнял Анну Тихоновну. Отступил и попал ногой на шапку. Старушка запричитала, - Ой, что ж вы! Испачкали! Попыталась поднять шапку, но Пахомыч опередил. – Не волнуйтесь, Аннушка! Простите старого дурака Христа ради! Анна Тихоновна вытерла слёзы. Улыбнулась. Кивнула головой. – Я всё понимаю. Нервы. Время такое, - сбивчиво заговорила она. Вот ужас-то какой! – старик покраснел и втянул голову в плечи. В кармане старого пальто что-то щёлкнуло. Да что вы! – Анна Тихоновна слабо рассмеялась. – Это всё время. Оно нас так…

Пахомыч вышел из подъезда и едва не был сбит резким порывом ветра. – Ёб твою мать! – выругался он и быстрыми шагами пошёл к продовольственному магазину. Там уже ждали. – Ну что? – весело спросил дядя Лёнич, пропойца и скандалист из четвёртого подъезда. Путём всё, – бросил Пахомыч. Остальные переглянулись. А где? – Лёнич заморгал красными глазами. Пахомыч достал из кармана маленький диктофон и нажал кнопку PLAY. Через минуту улицу наполнили бешеный хохот вперемешку с какими-то нечеловеческими повизгиваниями, прерывавшимися сиплым кашлем. Ай да дед! – ревел Лёнич. – А говорили не обложит! Ну, циркач! Выпады у него! Умора, бля… Развёл бабулю! Да, этот дулю даст! Пахомыч щурил глаза и внимательно разглядывал сверкавшие под весенним солнцем сосульки, гнездившиеся на крыше продмага. Ну, дед, свои пол-литры ты сегодня заслужил! – убеждённо сказали в толпе. Толкаясь и пересчитывая деньги, алкаши вошли в магазин. А яблочками и зажрём! – крикнул кто-то, и снова клокочущий смех запрыгал и покатился эхом по старой избитой улице, начинавшей просыпаться после февральских морозов.

Tweet