первая и вторая глава сдесь.

ГЛАВА 3

Как ни странно, после ссоры с Ларисой Пётр чувствовал себя прекрасно. Адреналин бегал взад-вперёд по венам и артериям, его слегка потряхивало. И на лице расплывалась глупая, широченная улыбка.  Впервые за три месяца он чувствовал себя живым. Всё в порядке, всё нормально. Лариса по-прежнему существует, по-прежнему красива, вспыльчива и откровенна. По-прежнему на своём месте и ждала его, как бы она ни пыталась это скрыть.

Уже в метро он одумался. Одумался – и отругал себя. Ведь он же твёрдо решил, что всё. Конец.  Ещё в мае, уезжая на дачу, он твёрдо сказал себе: «Хватит!» Так дальше продолжаться не могло, и оба они об этом знали. Эти безумные отношения длились слишком много лет, слишком растянулась их сладостная агония. Отчаянная, безнадёжная, нежная и разрушительная любовь-ненависть. Всё началось двадцать лет назад, тогда, в газете. С первой минуты, как он увидел её, он понял – эта женщина будет его. Ларисе понадобилось чуть больше времени – две недели.

Оба были молоды, беспечны и влюблены в жизнь. Они упивались друг другом, и весь мир казался смешным карточным домиком на ладошке у фокусника. Работали вместе, вместе пили пиво, ездили на шашлыки и на рыбалку, вместе гуляли вечерами по городу. Через какое-то время они даже перестали удивляться, когда один начинал фразу – а другой её заканчивал теми же словами. А через два месяца Лариса узнала о Людмиле.

Не то чтобы Пётр это когда-нибудь скрывал. Он не носил кольца – считал это мещанством и о жене никогда не говорил. К тому времени они были женаты уже три года – со второго курса. Отношения эти были странные, такие же странные, какими они оставались и до сих пор, двадцать лет спустя. Все взаимные интересы и призраки чувств, если они и были, давно растаяли между ними. Осталась привычка и неохота что-нибудь менять, общая комната в комуналке, общие знакомые. Пётр не раз предлагал ей разойтись, но неизменно получал вежливый отказ. «Разве тебя что-то не устраивает? Я ведь не ограничиваю твою свободу, не сижу у тебя на шее. Разве нам плохо вдвоём?» Вдвоём, по глубокому убеждению Петра, им было совершенно никак. Но изменения повлекли бы за собой слишком большие сложности, а сложностей он не любил. Кто ж их любит?

Лариса узнала об этом случайно – увиделись в гостях. Сразу поняла в чём дело – людей, которые долго вместе, видно по каким-то неуловимым деталям, по манере смотреть друг на друга, по жестам и интонациям. С той вечеринки она унеслась как фурия, неделю не выходила на работу и не брала трубку. Через неделю появилась: холодная, злая, язвительная. Конечно, он решил с ней поговорить. Ничего хорошего из этого не вышло.

-Я тебя умоляю! – сказала она, - Что ты мне хочешь сказать? Не о чем нам говорить. Между нами ничего нет и не было. И быть не может. Перепихнулись пару раз, посмеялись, и хватит. Я тебе не нужна – и ты мне не пришей кобыле хвост.

На том и порешили. Продержались пол года. Потом сошлись снова – и тогда уже Пётр понял, как всё серьёзно. Понял, что влип по самые уши – крепко и надолго. Так, как не влипал никогда в жизни за все свои двадцать пять лет. Разговор с Людмилой был коротким:

-Я ухожу, - сказал он, собрал вещи и ушёл к другу в общагу.

Утром его разбудил перепуганный, белый как полотно друг.

-Людмилка твоя… Того… Из больнички только что звонили…

Петру показалось тогда, что он поседел разом на пол головы. Оказалось не так страшно, всего несколько волосков на висках и в щетине. Да и с Людмилой обошлось. Только на запястьях остались тонкие продольные шрамы.

-Что же ты, Люда, зачем ты так? – шептал он, баюкая её, как ребёнка, завёрнутую в больничную рубашку, гладя растрёпанные волосы.

Она прижималась к нему мокрыми от слёз щеками:

-Я ведь без тебя не смогу, Петенька. Как же я без тебя…

Ларисе он не стал ничего объяснять – она и так всё уже слышала. Такие слухи распространяются, как пожар на ветру.

-Ты не уйдёшь от неё, - сказала она, не то спрашивая, не то подводя итог.

-Она моя жена, - просто ответил Пётр.

И больше этот вопрос между ними никогда не поднимался.

За эти годы было разное. Были тайные встречи на чужих квартирах, были безумные – в пять утра выезды на природу, была даже совместная путёвка на Чёрное море – на целых две недели. Были расставания, другие мужчины у неё и другие женщины у него. Правда, мужчин у неё было, конечно больше. Но ведь и мужа у неё не было. Лариса так никогда и не поставила штамп в паспорте, хотя однажды три года прожила с греком на каком-то острове, полном оливок и греческих родственников. Детей не было у обоих.

В середине девяностых Лариса бросила все свои невероятные, но, тем не менее, денежные начинания и весь наличный капитал вложила в организацию собственного издательства. Развила бешеную активность, повыдергала старых знакомцев с насиженных мест, набрала зубастую молодёжь, раскрутила свои разнообразные связи – и запустила-таки машину по производству хорошей литературы, громких имён и денег.

Пётр следил за ней издалека, узнавая последние новости от друзей и газет. Не то чтобы им владел скептицизм, просто это был период очередного охлаждения отношений, так что ему на сотрудничество даже не предложила, обмолвившись как-то (что ему, разумеется, не преминули передать), что: «Ефимов, мол, совсем от дел отошёл. Потерял небось хватку». Пётр не обиделся – на такие её выпады обижаться не стоило. Да и издательское дело его, если честно интересовало его теперь с несколько иной стороны. А через некоторое время пришёл и принёс ей текст своего первого романа.

По иронии судьбы это была именно первая часть «Звёздного Легиона», эпопеи о похождениях Михаила Ревина, героя межпланетных войн и любимца женщин. Тара появилась во второй части. Она была капитаном враждебной армии, не совсем людей – но очень гуманоидной расы. Конечно она была списана с Ларисы. Это не вызывало никаких сомнений ни у одного человека, знакомого с ней. Прозорливый ум, отчаянная смелость, преданность своему делу, прямота и бескомпромиссность – конечно, это всё Лариса. Только вот Пётр Николаевич приписал своей героине золотистую шерсть по всему телу и роскошный пушистый хвост. Тем не менее, конфликт двух сильных личностей, защищающих интересы враждующих сторон в ущерб собственным чувствам, привлёк значительно более широкую читательскую аудиторию, чем хорошо сработанный, но банальный в общем-то космический боевик.

Самое интересное, что это даже не вызвало значительного протеста со стороны Людмилы. Фантастика всегда казалась ей невыносимо скучной, и к творчеству своего супруга она относилась как к безобидному увлечению. Когда же выяснилось, что его странное хобби кормит их маленькую семью намного лучше, чем все лекции, прочитанные им в институтах и на курсах – она прониклась к нему уважением и постаралась обеспечить мужу максимально комфортные условия для работы. Но настоящего интереса она не проявляла никогда, если Петру вдруг приходило в голову зачитать ей главу, чтобы услышать её мнение, она неизменно говорила:

-Замечательно, Петенька. Ты очень талантливый.

И тайком подавляла зевок.


Лариса в отличие от его жены, критиком была беспощадным. Иногда своими придирками она доводила его чуть не до нервного срыва, когда ему хотелось просто порвать все рукописи на мелкие клочки и выкинуть из окна её квартиры. Зато качество письма улучшалось от книги к книге. «Звёздный Легион» был не единственным его детищем, остальные книги – среди них была и научная, и юмористическая фантастика, и фэнтези, и даже два детектива – расходились огромными тиражами. Он стал известным. Не знаменитым, конечно – для этого надо было бы вести активную светскую жизнь, тусоваться, светиться на публике – а он этого не любил. Но читатели знали его имя как торговую марку, своеобразный символ добротной фантастики. И «Издательский дом Ларисы Коваевой» - как гарантию качества.

А после бурных дискуссий и споров следовал обычно столь же бурный секс, ненасытно-жадный или наоборот, сводящий с ума безграничной нежностью.  Потом Пётр шёл в душ – и домой. Где ждала, улыбаясь у плиты, Людмила. Он старался не задерживаться позже одиннадцати, потому что где-то в десять тридцать Люда уже начинала волноваться, искать его по всем знакомым и обрывать сотовый телефон. «Ну Петенька, ну когда ты придёшь?» и через пять минут «Петя, ты скоро?» «Петя, где ты сейчас?» – и при этом она всегда знала, где он. Недостатка в доброжелателях не бывает никогда, особенно если речь идёт о более или менее известных людях. Разговоры о Ларисе случались у них с завидной регулярностью. Пётр всегда аппелировал к ею же данной ему свободе действий:

-Ведь ты сама говоришь – что бы я ни делал, только бы оставался с тобой. Пойми меня, я же мужчина. Я не могу быть с одной и той же женщиной двадцать пять лет подряд. Либо ты принимаешь меня таким, какой я есть…

-Конечно, Петёнька, я люблю тебя таким какой ты есть. Но если бы ты  встречался с ней пореже… Я ведь всё-таки твоя жена…

-Люда, мы вместе работаем. Она мой издатель, как ты не понимаешь! Без неё не было бы моих книг, не было этой квартиры – тебе ведь нравится наша трёхкомнатная квартира, правда? не было бы у тебя зимней шубы, да и я бы ходил в галошах вместо ботинок.

-А по мне так можно было бы и без шубы, - вздыхает Людмила, - и потом, ты же можешь найти другого издателя…

-Не могу! У меня подписан контракт!

-Я знаю, знаю… И всё же…

Этот разговор мог продолжаться до бесконечности и обязательно заканчивался скандалом. Пётр уходил из дома, хлопнув дверью и бродил кругами по городу, пытаясь успокоиться.

Слава Богу, она хотя бы не пыталась больше покончить с собой. Был за эти годы один-единственный случай, когда она наелась таблеток – и самое обидное, что совершенно не по поводу. Пётр в тот день вполне целомудренно застрял у приятеля на новоселье, где Лары не было и близко. В тот раз обошлись даже без врача – он вовремя пришёл, точнее даже, ввалился, едва держась на ногах, в квартиру – и сразу протрезвел, увидев гору пустых упаковок и белую до синевы Людмилу на кровати. Оттащил её в туалет, залил, не слушая жалобных протестов, два литра тёплой воды, силой разжимая её челюсти. Её тошнило чуть не два часа подряд, и всё это время он стоял рядом на коленях на холодном кафеле, поддерживал  мокрую голову, гладил сведённые судорогой плечи.

-Господи, - пробормотал, неся её под утро на руках до дивана, - Себя тебе не жалко – хоть меня пожалей. Говоришь, что любишь – а сама на мою совесть хочешь грех повесить.

-Не могу я без тебя, Петенька, - шептала Люда, цепляясь за ворот его расстёгнутой рубашки, - Не могу…

Петру хотелось в эту минуту двух вещей – и он не знал, чего больше: ударить её или сесть на пол и заплакать. Ни того, ни другого он не сделал, конечно. Уложил Люду в постель, сам лёг рядом и прижал её к себе. Она дрожала и тихо всхлипывала, но вскоре уснула. А Пётр не спал до утра, глядя в светлеющее окно. Утром сел и написал Людмиле письмо.

«Люда, ты знаешь, что я люблю другую женщину. Я ничего не могу с этим сделать, думаю, ты понимаешь меня, если сама любишь по-настоящему. Если, несмотря ни на что, ты хочешь продолжать совместную жизнь, я готов приложить все усилия для сохранения нашей семьи. Я ценю тебя и всё что ты делаешь для меня. Но если ты хочешь умереть, я не могу с этим ничего сделать. Если я нужен тебе только для того, чтобы найти повод чтобы покончить с собой,  я готов дать его тебе прямо сейчас. Я никогда не изменюсь и всегда буду таким, какой я есть. Если тебе легче умереть, чем принять это – пусть это будет твоим выбором.

Я ушёл на работу. Надеюсь по возвращении застать тебя в добром здравии. Но если ты решишь иначе, мне не останется ничего другого, как принять твой выбор.

            Твой муж Пётр».

Вечером, поднимаясь по лестнице, он чувствовал, что сердце замирает липким комком где-то на подступах к горлу. Долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец заставил себя успокоиться и справился с дверью. Людмила вышла встречать его в коридор, видимо, услышав возню с замком. Подошла, сняла с него шляпу и поцеловала, привстав на цыпочки.

Огромная тяжесть упала с души у Петра Николаевича. А вместо неё навалился жгучий стыд за тайную, грязную надежду, которая, оказывается, владела им целый день.

А с тех пор всё было, в общем-то, нормально. Пётр Николаевич писал романы, Лариса их печатал, а Люда варила суп. Но иногда на Петра Николаевича накатывало. Жуткое какое-то ощущение безысходности, смесь чувства вины перед Людмилой, неудержимая ревность Ларисы ко всей её жизни, которую она ведёт без него, стыд  перед самим собой, за собственную слабость и за ежедневные мучения, в которые он превратил жизни двоих женщин, а заодно и свою собственную. И в последнее время накатывало всё чаще. Как будто кто-то, засевший в его мозгу, кричал надрывно:

-Эй! Эй ты! Надо же что-то делать, надо со всем этим что-то сделать!!!

А другой вжимался в тёмный угол его сознания и бормотал привычно:

-Ничего, ничего нельзя поделать. С этим ничего нельзя сделать.

И от вечного диалога этих двоих хотелось только одного – разбежаться и выпрыгнуть в окно, и падая, полюбоваться на сверкающие осколки стекла, так же стремительно несущиеся навстречу с серым асфальтом.

И тогда он решил: закончить роман и порвать с Ларисой. Навсегда. В конце концов, он теперь уже не сопливый романтичный студент, а вполне состоявшийся стареющий мужчина, всё у него должно получится. Если он только как следует постарается.


ГЛАВА 4.

Домой Пётр Николаевич  вернулся злой как чёрт.

-Что случилось? – обеспокоено спросила Люда, увидев его лицо.

-Ничего, - немного резко ответил Пётр, и её лицо тут же вытянулось. Он тяжело вздохнул и, притянув её к себе одной рукой, поцеловал в макушку, - Ничего не случилось, просто надо доработать кое-какие детали.

-Но ты же всё уже закончил, - пробормотала Люда откуда-то у наго из подмышки.

-Оказывается, не всё.


Он прикрыл дверь своего кабинета, включил компьютер. Пока тот загружался, тихо жужжа, Пётр Николаевич смотрел в окно. Понемногу смеркалось, хотя до настоящей темноты было ещё далеко. Деревья почти полностью пожелтели, только кое-где в кронах мелькали ещё зелёные листочки. Ветер шевелил ветки, по небу плыли розоватые облака.

Роман заканчивался тем, что оба его героя оказываются на готовом вот-вот взоваться крейсере. Это была последняя масштабная битва между их державами, и Тара по стечению обстоятельств находилась на корабле, на котором служит Михаил. Её держат пленницей, скорее даже заложницей. Корабль повреждён в результате боевых действий, снаряды задели реактор и вот-вот он должен взлететь на воздух, весь экипаж покидает его на спасательных шлюпках. Михаил пытается задерживается под каким-нибудь предлогом, чтобы освободить запертую в недрах корабля Тару, но командир отдаёт приказ – и его уводят силой. Таким образом, командир корабля, послужив рукой судьбы, навеки разделяет два любящих сердца и обрекает пленницу на смерть. В заключительной сцене Михаил, удерживаемый своими товарищами, может только бессильно наблюдать, как гибнет его возлюбленная.

Наверное, он и в самом деле зря убил Тару. Она ничем не заслужила такой участи, она ведь всегда делала только то, что велело ей её сердце.  В конце концов, разве не об этом были все его романы? О том, что никакие империи, никакие политические интересы не стоят загубленных человеческих жизней. Эту нехитрую истину постигал на протяжении всего сериала звёздный герой Михаил Ревин.  В общем-то, все его приключения и строились в основном на вновь и вновь возникающих конфликтах между долгом военного и человеческим долгом. Это он вечно колебался, не зная, какой путь будет верным, вечно мучался сомнениями из-за которых и случались все беды. Конечно, логичнее убить именно его.

-Петенька, а много тебе ещё дорабатывать? – он не заметил, как Люда открыла дверь и стояла теперь на пороге, не решаясь войти в его святилище. Он не любил посторонних на своём рабочем месте, и даже убирать жене здесь не позволял. На его рабочем столе громоздилась куча бумаг, сложенных в ему одному известном порядке, которые Люда обязательно бы переложила по-своему – а он бы потом ничего не нашёл.

-Нет, Людочка, не много. Концовку переделать надо, вот и всё.

-Это она тебе так сказала, да?

Пётр Николаевич прикрыл глаза.

-Люда, Лариса профессиональный издатель. Часто она видит то, что ускользнуло от взгляда автора.

-Она всегда говорит, что у тебя что-то не так.

-Это потому, что у меня действительно часто бывает что-нибудь не так. это нормальный рабочий процесс.

-А я вот считаю, что ты уже всё и так замечательно написал.

-Но ты же не читала роман, Людмила!

-Зато я знаю тебя? – улыбнулась жена, - Я уверена, что если ты считаешь, что закончил вещь, значит, так оно и есть. И никто не вправе стеснять твою  авторскую свободу.

Люда давила на его больные точки, не даром они столько лет прожили вместе. Это были те самые аргументы, которые он и сам мог бы привести для защиты своей позиции. Но сейчас, высказанные его женой, они почему-то начали его бесить.

-Люда, давай закроем эту тему. Я решил, переработать концовку – и я её переработаю. Это не предмет для обсуждения, хорошо? Дай, мне пожалуйста, пару часов для работы, хорошо?

Людмила поджала губы и сунула руки в карманы передника.

-А как же Манька?

Пётр Николаевич откинулся на спинку стула. Чёрт, Манька. Как же он забыл, что обещал сегодня вечером сходить с Людмилой к этому сумасшедшему семейству!

-Хорошо, ладно. Давай так, сколько сейчас на часах? Пол седьмого? Вот и отлично, в девять мы пойдём.

Людмила прищурилась, явно собираясь что-то сказать. Он посмотрел ей в глаза и она, видимо, передумала. Постояла немного, потом развернулась и ушла, прикрыв дверь. Уже коридора он слышал её невнятное ворчанье:

-В девять они уже мелких спать укладывают… И вообще, с дороги надо лечь пораньше…


У Завьяловых было, как всегда, невыносимо. Жил они все вместе, в двухкомнатной квартире: бабушка, дедушка, супруги Манька и Костя и трое их детей. Любимым времяпрепровождением семейства был просмотр телевизора с обсуждением животрепещущих подробностей. Когда Люда и Пётр Николаевич пришли, принеся в качестве гостинца кекс и банку малинового варенья, в дверях их встретила Мария собственной персоной. Петру показалось, что за прошедшее лето она ещё больше располнела, так что теперь её рубенсовские формы грозили прямо-таки выскочить из протёртого на локтях фланелевого халата.

-Дорогие вы мои! – воскликнула она, распахивая отдающие застарелым потом и жареным подсолнечным маслом объятия, - Ну наконец-то! А мы по вам так соскучились!

Остальные соскучившиеся поприветствовали их киванием голов, не отрываясь от телевизионного экрана.

-Как там природа? – осведомился Костя, крупный усатый мужчина в светло-голубых кальсонах, и тут же, не дожидаясь ответа, рассмеялся, указывая пальцем на резвящегося ведущего телепрограммы, - ты смотри, какая у него рубашка!

-Да-да, одни дыры, а не рубашка, - поддакнул из угла комнаты дедушка, подполковник в отставке, Михаил Кузьмич.

Пётр с трудом воздержался от комментария, что у ведущего, по крайней мере, есть хоть такая. Потому что сам-то Кузьмич демонстрировал всему миру тугое волосатое брюхо с розовым шрамом от горла до пупа. Бабуля Завьялова тихо клевала носом над недовязанным носком. Сколько Пётр был знаком с этими людьми, бабуля всегда вязала носок. И кажется, один и тот же.  Дети – погодки от 10 до 7 лет, сидели в позе лягушек на тахте, время от времени взвизгивая и затевая возню. Кто из них девочка а кто мальчик, Пётр Николаевич так и не мог запомнить. Вновь прибывшим предложили места на табуретках в разных концах комнаты, Маня отправилась кипятить чай, и через некоторое время вернулась с подносом чашек, нарезанным кексом и  вываленным в плошку вареньем. Пётр Николаевич ни разу не видел, чтобы эти люди ели что-нибудь не принесённое гостями. Если они вдруг приходили без гостинца, хозяева спокойно пили пустой чай, аргументируя отсутствие сахара бабулиным диабетом. Впрочем, дарёное варенье бабуля шамкала ничтоже сумняшеся.

В маленькой, забитой мебелью и людьми комнате, единственным освещением которой служил мерцающий телевизор, вёлся странный разговор, прерываемый шумным прихлёбыванием и дедушкиной отрыжкой.

-Хорошо отдохнули? Мань, сделай погромче, ничего не слышно!

-Да, нормально, были в…

-Ой, ты только посмотри, чего делает! А помнишь, вчера по пятому был…

-На рыбалку-то ходили? А то мы вот всё собирались с корешами, но чего-то… Да переключи ты эту дурацкую рекламу!

-Не переключай, сейчас новости будут!

-Задолбали уже ваши новости, папа! Дети, не балуйтесь, у нас гости! Людочка, а за грибами ходили?

Через некоторое время Пётр перестал даже пытаться принимать участи в беседе. Он устало сгорбился, искренне завидуя бабуле в её уютном инвалидном кресле, и стал мечтать о галактическом взрыве. А лучше о целой серии галактических взрывов. Или лучше направленным ударов, огромной мощности бластерах, установленных на бортах космических лайнеров. О суровых стрелках в серой форме, отыскивающий в прицел маленькую голубую планету. Маленький домик на голубой планете. Маленькую квартирку в маленьком домике. И целую толпу уродов, разговаривающих с ящиком. Первым превращается в дымящиеся куски жареного мяса Михаил Кузьмич. Но все так увлечены новой рекламой стирального порошка, что даже не замечают гибели ветерана. Следующим прицельным выстрелом космическое судно уничтожает Маню. И только лёгкий белый пар поднимается над лужицей расплавленного сала…

Их «светский визит» длится до глубокой ночи. Когда они возвращаются, то и дело оступаясь на разбитом асфальте двора, Люда вздыхает, прижимаясь к его руке:

-Замечательные всё-таки люди, правда? Такая дружная семья! Жаль, что у нас нет детей!

Эта тема одна из самых болезненных в семье. Дело всё в том, что ни тот, и другой из супругов к врачу идти не желает. Прямо-таки наотрез отказывается. Люда говорила всегда, что она, конечно, сразу пойдёт – но только после того, как определятся с Петром. Ведь мужчину же проверить гораздо проще, не правда ли? Так что как только Петенька сходит…

А Петенька меж тем давно уже сходил и всё узнал. Он в полном порядке, здоров, как породистый бык-производитель. Но он никогда не скажет об этом Люде. Пускай она лучше думает, что он боится идти, потому что знает, что дело в нём. Потому что предсказать её реакцию, если она, ко всему прочему узнает, что бесплодна, очень даже легко. А Пётр Николаевич хотел спокойствия. Он хотел просто тихо и мирно доживать свой век, писать книги и встречаться время от времени с Ларисой. В конце концов, он готов был даже отказаться от Ларисы, раз уж ситуация стала настолько невыносимой. Он хотел от этой жизни только покоя – и разве он не имел права хотя бы на это?

В голове бродили кое-какие мысли насчёт романа, но реализовывать их уже не было сил. Они пришли домой, Пётр Николаевич лёг и заснул почти мгновенно, едва его голова коснулась подушки. А Люда ещё долго копошилась на кухне, не то запуская стиральную машину, не то переставляя банки в холодильнике.

Tweet