Посвящается Упырю Лихому, изменившему моё представление о половых гормонах и заставившему поверить меня в великое будущее фитнеса.


Когда я учился в медицинском институте, нам показывали женщину с волосатой грудью. Это называлось атавизмом и поначалу женщина вызывала в нас только неприятные эмоции. Девочки морщились, парни поёживались, но все исправно записывали слова профессора Сотникова, который рассказывал нам о сущности этого явления – всё-таки мы были будущими докторами. Со второй лекции, однако, стали происходить странные изменения: я и два моих друга – Егор и Костя – почувствовали странное к ней влечение. Через неделю мы безумно в неё влюбились.
-    Ты смотри, ты смотри! – шептал Егор, когда она обнажала грудь. – У меня прямо-таки эрекция.
-    И у меня, - говорил я.
Застенчивый Костя думал какое-то время, но решался наконец вставить слово и от себя:
-    У меня тоже.
Он дико при этом краснел. Мы на него внимания не обращали.
Профессор Сотников помогал женщине снять лифчик, брал указку и, поставив её в центр аудитории, показывал нам области оволосения. Потом мы по очереди подходили к ней и разглядывали волосы вблизи. Они были не слишком густые, но зато вьющиеся. Покрывали всю область между полушарий, спускаясь по животу чуть ниже линии сосков, а также сами груди, заметно редея к бокам. Цвет их тоже менялся: между грудей росли чёрные, а на грудях светлее и рыжее. Я не сдержался и потрогал их – профессор Сотников кивком одобрил мой интерес – волосы были жёсткие и колючие.
-    Вы бреете их? – спросил я у женщины.
-    Сейчас нет, - ответила она, мило улыбнувшись. – Но раньше брила.
Женщине было чуть за тридцать. Была она приятной, хоть и грубоватой наружности, и формы её тела весьма впечатляли.
-    Когда это началось у вас? – снова задал я вопрос.
-    В четырнадцать лет.
-    Они просто начали расти?
-    Ну да.
-    Или происходило что-то ещё?
-    Например?
-    У вас был зуд, чесотка, возможно лишай на груди?
-    Вы знаете, - ответила она после паузы, - что-то подобное было.
-    Да? – удивился Сотников. – Вы ничего не говорили мне.
-    Я думала, что это не относится к делу.
-    Так что же это было? – продолжал Сотников. – Зуд, чесотка?
-    Грудь действительно чесалась и весьма сильно, - вспоминала женщина. – А ещё на ней были маленькие красные пупырышки.
-    Угу, угу, - кивал Сотников. – Это очень интересно.
-    Потом всё прошло и стали расти волосы…
-    Появлялись ли у вас области чесотки после этого? – спросил я.
-    Нет. Кроме груди у меня совсем нет волос. Только на лобке немного, да на голове, - улыбнулась она. – А на ногах – ни одного.
-    Вы комплексовали по этому поводу? – продолжал задавать я вопросы.
-    Сначала – да, но потом смирилась. По крайней мере, это никак не отразилось на моей личной жизни. Я вышла замуж, у меня двое детей, неплохая работа.
Она совсем не казалась несчастной. Может оттого, что за демонстрацию своей груди она получала деньги.
-    Молодец, студент! – похлопал меня по плечу профессор Сотников. – Профессионально подошли к делу. Из вас может выйти толк.
Лекция заканчивалась, женщина одевалась, прощалась со всеми и уходила. Мы шли курить.
-    Вчера вечером, - заговорщически говорил Егор, - я занимался онанизмом и в качестве сексуального объекта случайно выбрал её.
Мы напряжённо молчали.
-    Я чуть не сдох от кайфа! Это было круче, чем минеты, которые делала нам Рыжая Соня.
Круче, чем минеты Рыжей – это впечатляло!
В тот же вечер я повторил Егоркин эксперимент. Результаты его оказались сногсшибательными. Такого глубокого и насыщенного удовольствия я не испытывал ни разу! Из крана лилась вода, ноги упирались в потрескавшийся кафель, а женщина кружилась в темноте моего воображения и прикасалась ко мне волосатыми сосками. Я рычал и пускал слюни.
-    Ты прав, - сказал я Егору на следующий день, - это умопомрачительно.
Костя молчал – он стеснялся признаваться в своих слабостях, но мы знали, что эксперимент испробован им.
-    Наше влечение к ней, - говорил  Егор, - это проявление скрытой педерастии.
Мы сидели в столовой и пили портвейн.
-    Почему? – спросили мы его.
-    Волосатыми бывают только мужики. Наше влечение к волосатой женщине – это замещение влечения к мужикам.
Я молча переваривал эту теорию, а застенчивый Костя протестовал:
-    Нет, нет! – он даже махал руками. – Я не педик. Здесь всё гораздо проще. Это всего-навсего зависть.
-    Ну-ка, объясни, - кивали мы ему.
-    Просто у нас самих грудь – безволосая. У меня нет волос на груди.
-    Хм, - щурился Егор, и у меня нет.
-    У меня есть, - разрушил я Костину гипотезу. – И немало.
Костя огорчился. Мы так и не нашли научные объяснения своей патологии.
-    Сегодня, - говорил профессор Сотников, - наша гостья пришла к нам в последний раз. С атавизмом мы заканчиваем.
После лекции мы не выдержали. Бросились за уходящей женщиной, завели её в пустую лабораторию и стали раздевать.
-    Ребята, зачем? – спрашивала она нас удивлённо. Очень снисходительно и понимающе.
-    Я люблю тебя! – шептал ей Егор.
-    Я тебя люблю! – хрипел я.
-    Люблю тебя! – вставлял и Костя.
Мы трогали её за грудь. Волосы под нашими касаниями хрустели и обвивали пальцы.
В лабораторку зачем-то зашёл профессор Сотников. Это было самое натуральное западло – тем более, если учесть, что в лабораторные комнаты он заходил крайне редко. Женщину он освободил, а нам надавал по шеям.
Было большое разбирательство и нас с Егором отчислили из института. А вот Костя, сукин сын, как-то отмазался. Мы подозревали, что несмотря на все свои протесты, он имел всё же определённые наклонности и кое-какие связи с профессором.
Женщину я больше не видел.

Tweet