Макс увидел её за столиком в кафе. Сначала не поверил собственным глазам. Посидел несколько минут, наблюдая за ней. Замшевые полусапожки на каблуках – ну кто ж так ходит по нынешней пагоде?! Стройные ноги в светлых колготках… нет, не колготках, он уверен – чулках. Лодыжки скрещены, под шерстяной юбкой угадываются острые коленки. Слегка раздвинутые – почему бы и нет? Юбка длинная, под ней ничего не видно. Во всей этой полутёмной забегаловке он один знает, что там, между смуглыми гладкими бёдрами кроется тёплый розовый цветок её пизды.

Она поднимает голову и убирает с лица волосы. Тяжёлые тёмные пряди струятся между тонкими пальцами. Теперь ему хорошо виден её профиль: высокий лоб, тонкий, немного длинноватый нос, пухлые губы. Прищурившись, она смотрит в окно и отхлёбывает вишнёвый сок из узкого стакана. За большим стеклом суетится оживлённый перекрёсток: снуют и толкаются по-будничному деловые шубы и дублёнки, по небу носятся белые тучи, солнце между машинами, густой сигаретный дым и лёгкий пар человеческого дыхания поднимаются в синий воздух.

Макс отодвинул стул и подошёл к её столику.

-Ольга?

Она оборачивается. Конечно, это она. Блестящие глаза цвета выдержанного коньяка, сеточка первых морщинок.

-Макс.

Он садится на стул напротив, не спрашивая её разрешения. Времена, когда он только и дёлал, что извинялся да просил, давно прошли. Она отодвигает тарелку с остатками рыбы и картошки. Макс приподнимает одну бровь. Её это всегда бесило, потому что сама она так не умеет.

-Я испортил тебе аппетит?

-Вовсе нет. Мне сейчас принесут мороженое. А ты уже поел?

-Да, перехватил кое-чего. Забежал по дороге, мне ещё кое-куда сегодня съездить надо, - «было надо» - мысленно добавляет Макс. Теперь-то уж он никуда не поедет. Во всяком случае, по делам, - Ты кого-то ждёшь?

-Я? С чего ты взял? Я одна сегодня, - она делает ударение на последнем слове, и тут же слегка краснеет.

Максу смешно. Господи, сколько лет они знакомы?! Сколько за прошедшие годы было вот таких вот случайных встреч? И разве хоть раз они не  закончились дикой, самозабвенной еблей? А она всё ещё краснеет, ляпнув что-нибудь двусмысленное. С другой стороны, может быть, не так и плохо, если женщина в тридцать лет всё ещё умеет краснеть. Нежность накрывает Макса тёплой волной, ему хочется обнять её, прижать к себе, поцеловать в макушку. Какая же ты всё-таки у меня глупая, Олька. Оленька.

Движением головы она отбрасывает волосы на спину. Смущения как не бывало, перед ним сидит молодая, красивая, уверенная в себе женщина. Нетерпеливо барабанит ногтями по столу, поглядывает в сторону бара – ну где там моё мороженое. Возвращает взгляд на него, слегка удивлённо: а, так ты всё ещё здесь? Вежливо спрашивает:

-Как твои дела?

Ну уж нет, дорогая, на этой мякине ты меня не проведёшь. Все твои приёмчики я изучил вдоль и поперёк.

-Прекрасно, просто замечательно! А что у тебя? Где сейчас работаешь?

-Напомни, когда мы виделись в последний раз? – как же его выводит из себя эта дурацкая игра. Он уверен, она помнит их последнюю встречу не хуже него. Помнит их все. Перебирает их в минуты задумчивости, как драгоценные камни. Искристые самоцветы памяти.

-Года полтора назад, кажется, в июле, - небрежно отвечает он. Сладкий зной цветущего сада, жужжание пчёл над розовым клевером, тягучий солнечный мёд на её голом теле, его губы, оставляющие мокрые дорожки на её загорелой коже. Твёрдая вишенка соска под его языком. Тихий, почти жалобный стон, влажные волосы… - Ты тогда, кажется, в како-то строительной компании работала, - и её обезумевший шеф звонил из аэропорта и матерился на чём свет стоит, и самолёт задержали на час на взлётной полосе, пока они, заливаясь смехом, мчались по раскалённому шоссе, ещё пьяные недавней близостью.

-Да, припоминаю. С тех пор я уже успела сменить пару-другую мест работы.

-И любовников, - он тут же прикусил язык, но поздно – слова уже повисли между ними, как сорвавшийся с крыши кирпич. Мгновение – и упадёт, и вдребезги только что обретённую встречу.

-Нет, любовников было гораздо больше, - она достаёт из сумочки пачку сигарет, он щёлкает зажигалкой. Затягивается, наблюдая за его лицом. Ему всегда не нравилось, что она курит. Снобизм, конечно – сам-то дымил, как паровоз. К томе, сам её и научил. Но всё равно – не нравилась ему курящая Оля, - А ты ещё не женился?

Один-один. Оба его брака, последовавших после их развода, были на редкость неудачными. И ей об этом прекрасно известно. Спасибо общим знакомым, сплетни в этом городе распространяются лучше бесплатных газет. Они были в курсе всех деталей жизни друг друга, хотя и не обсуждали ничего между собой.

-Я решил с этим завязать, - он улыбнулся ей и тоже закурил.

-Ну-ну. Обещалась кошка молока не пить, - она улыбается в ответ. Кирпич незаметно тает в сигаретном дыме. Ей, наконец, приносят мороженое.

Пока она ест, они говорят о пустяках. О погоде, о политике, о спорте и старых друзьях. Ты слышала? А ты знаешь? Он смотрит, как её рот смыкается вокруг маленькой ложечки, как она слизывает языком белые капли с губ. Она меняется с каждой их встречей. И всегда остаётся прежней.

Остаётся худой двенадцатилетней девочкой, у бабушки которой его родители снимали как-то половину дома на лето. Оля была сиротой, её родители погибли где-то в неспокойных южных горах нашей необъятной родины. Дети в посёлке дразнили Олю «чучмечкой» за смуглую кожу и чёрные глаза. Родная бабушка называла её не иначе как «бедная сиротка» или, на крайний случай «нечастное дитя». Она не была ни бедной, ни тем более несчастной. Он понял это сразу, когда она окинула его презрительно-оценивающим взглядом: ну, мол, чего ты стоишь? Такой же лох, как и все остальные или всё-таки достоин целовать туфли принцессы?

Он никогда не мог понять, откуда в ней эта гордость. Не гордость даже – гордыня. Убеждённость в собственном превосходстве, вседозволенности и безнаказанности. Какая-то отчаянная бесшабашность, безумная жадность до жизни. Ни с одним мальчишкой он не проделывал таких шалостей, не забирался так внаглую на чужие яблони и не уплывал так далеко в залив на украденной у рыбаков лодке. Конечно, за все проделки доставалось ему. Если ругали Олю, она просто пожимала плечами и кривила губы: испортили, дурачьё, такую шутку.

Только однажды ему удалось застать её врасплох. Он как раз вернулся из армии, ей, соответственно, было девятнадцать. Это была первая в череде случайных встреч, на какой-то студенческой пьянке. В разгар сивушного веселья, среди пьяных криков и треньканья гитары, он увидел вдруг её глаза. Её тёплая ладошка в его руке и остервенело-нетерпеливая ебля на заднем сиденье его первых «жигулей». Горячее молодое тело, странное неловкое сквозь пьяный угар. Руки, жадно шарящие по его спине, податливый мягкий рот. Зубы, впившиеся в его плечо, испуганный вскрик. Он ловит губами слезинки из-под слипшихся от туши ресниц. «Тихо, тихо моя девочка. Оля-Олька-Оленька…» Осторожные движения внутри тесной скользкой плоти, её вздохи, обжигающие его шею. Сладкие судороги, упругими волнами охватывающие его член внутри её тела. Её тело, скользкое теперь и от него.

Запотевшие стёкла жигулей.  Её первое и последнее за все эти годы «Я люблю тебя». Его: «Я не думал, что бывают ещё девятнадцатилетние девственницы». Чувствительный удар, почти попавший по яйцам, захлопнутая со всей силы дверь – так что ещё долго качается на пружине голова пластмассовой собачки с ободранным ухом. В такт её удаляющимся шагам в гулкой тишине ночной улицы. Три белые лилии у дверей её комнаты в общаге. Записка с его первым «прости меня» и телефоном, по которому она конечно же не позвонила. Новая встреча через три года…

-Девушка, счёт, пожалуйста! – она делает рукой жест, имитирующий, по видимости, подсчёты, которые должна произвести официантка. На запястье позвякивают золотые браслеты.

-Позволь мне, - он накрывает её руку ладонью.

-Ну, если ты настаиваешь.

-Я настаиваю.

Расплачиваясь, он видит её оценивающий взгляд, направленный в его бумажник. На запонки на манжетах рубашки, на часы на левом запястье. Совсем как тогда, в детстве – Ну, чего ты стоишь? Только теперь у этого взгляда какой-то неприятный пошловатый оттенок. Он поднимает бровь: да вот подавись, милая моя. Не так уж мало я нынче стою. Могу тебя купить с потрохами, и ещё десяток таких как ты. Она презрительно фыркает. Не в этой жизни. Меня ты, дорогой, не купишь ни на какие деньги этого мира. И пошлой я быть не боюсь.

-Ну, тебе куда? – спрашивает он. Из кафе они выходят вместе, каждый распахнув свою половину стеклянных дверей.

-Мне надо вернуться в офис, у меня сегодня важный клиент.

-Да, а я назначил совещание на пол четвёртого. Ну, пока.

-До свиданья. Рада была повидаться.

Какое враньё! – думает Макс. Через десять минут они уже едут по шоссе, снег белыми хризантемами взрывается на лобовом стекле….


To be continued…

Tweet