Вообще-то, уважаемый читатель, я не пью. Бросил. Просветление постигло. Даже за границу из-за этого съездил, в Тибет, к коллегам по карме. Там монастырский народ тоже не пьет. А раньше я не гнушался, между прочим, питейным, еле до дому добирался по этому делу. Зато, после очистки сознания, не тянуло как-то на подвиги и потому поводов выпить не наблюдалось.

Но хотите верьте, хотите – нет, а тут через силу пытаюсь, вливаю в качестве дисциплины. По сто, по сто пятьдесят. Стошнит немного в сторону и опять по чуть-чуть. Чтоб динамика возрожденчества наблюдалась хоть какая-нибудь. Я за алкоголизм не агитирую, но сама жизнь у нас диктует свои питейные законы. Да и любовь, оказалось, тоже. Судите сами.

Валерка Загогулькин, что по соседству живет, он, как узнал, что я из-за границы приехал, тут же на всю округу растрезвонил об этом. Мужик он вроде неплохой, но придумал гад, что я застолье устраиваю по поводу возвращенья на историческую родину. И никак не отвертишься. Кричит дуралей, что Колька Пунктиков от китайцев вернулся и гулять теперь по-русски хочет. Я ему твержу, что не пью давно. А он рыгочет.

Мне денег на радость не жалко. Деньги, уважаемый читатель, это невежественное страдание и затемненная сансара. Только ведь я не пью. И застолье устраивать мне ни к чему. Не стану ж я наших людей индийским чаем поить. А народ все ходит, где-то уже перед основной программой подготавливаются. Думают наверно, что я эти деньги просветленьем себе зарабатываю беззаботно. Ну, как тут быть? Деньги, допустим, мне пригодятся. А люди намекают прозрачным образом, то есть это застолье, так сказать в шутку, самовольно застоливается. Уже и бабы намазюканные подмигивают, юбки задирают, мужики краснеют лицом, хотя и не со стыда ведь за баб. Потратиться на их радость мне все же пришлось.

Одним словом, застолье. Сидят, наливают, пьют, закусывают. А чего еще делать? Всем весело и мне хорошо, что народу угодил. Пускай и деньги потрачены. Главное, за людей отрадно, на их морды пьяные и веселые улыбаюсь просветленно, просто сижу и не нарадуюсь. Хотя и не дешевая это радость, а дорогая.

Так бы я и отсиделся под шумок с лимонадом. Только этот черт в маске человечьей – Валерка Загогулькин – мне полную стопку наливает и кричит: «Так ты чего не пьешь? Пей, давай! Выдумал тоже еще, пить бросить!»

Вот тут и пошло. Я в отказ. Валерка наседает, бутылкой перед моей мордой трясет. Тонька Шапошникова - егорова жена от меня отодвинулась. У нее Егор болеет чем-то, он ее как жену не любит по этому поводу. Развестись не разводится, но как напьется, устраивает ей козью морду, за волосы таскает, тузит ее по чем зря, кричит: «Ах, ты блядина такая! Ах, ты потаскуха гребаная! Я тебе покажу, твою мать!»

Только сама Тонька напьется с подругами или сбежит к матери, а мужу говорит, что к другому мужику, чтоб Егору на зло. Ведь Егор болеет там чем-то, ему с женщиной нельзя. Понять можно в таком случае его зверский характер. А Тонька красивая баба, в теле, волосы русые и, если у других баб они шампунем отдают или картошкой жареной, то у Тоньки они ветром полевым пахнут. И целуется она крепко.

Так вот Тонька от меня отодвинулась. Я ей говорю, мол, чего шарахаешься, дура. Пить не пью, но трахаться от этого не разучился. А она отвечает:

-Ага, нашел дуру. Я буду пьяная вся, а ты меня будешь трезвый лапать. Я не люблю, когда мужик трезвый лезет. Он как баба тогда. Иди ты к лешему.

Конечно, я на это не обиделся. Тонька она, когда выпьет, как и весь симпатичный пол, несет чушь среднестатистическую. Но, честно говоря, после заграницы так сильно женщины нашей захотелось, такой доброй, мягкой и открытой к общенью, что просто караул.

Загрустилось мне как-то. А тут и мужики стали проявлять свой питейный интерес. «Почему не пьешь? Почему не уважаешь?»

-Да не пью я, потому что буддист, вера у меня теперь такая! – кричу в ответ, чтобы откричаться.

Не понимают, что значит буддист. Кто-то объясняет, что я антихрист или, в крайнем случае, мусульманин. Особенно Тонька не понимает. Ревет дуреха, слезы с тушью по лицу размазала:

-Мудист он, а не буддист! Я его полтора года ждала, чтоб он приехал. Ни с кем не еблась, дура. А он напоил, а сам трезвый ржет надо мной. Скотина!

-Да, граждане хорошие, - кричу, - односельчане дорогие! Да поймите же вы, наконец! Вера в Иисуса Христа здесь совершенно ни при чем. Я не пью, потому что водка – это замутненье сознания. Она из человека дурака делает! В животную скотину превращает, на низменность толкает. Пить – это нехорошо.

Когда меня ударили чем-то сзади, я тогда понял, что лишнего взболтнул. Неподготовленное сознание оно неадекватно реагирует ведь. Я на стол упал, среди бутылок и провизии оказался, чувствую оливье рядом. Гости наседают так, что вырваться нет никакой надежды. Говорю им, что вполне понимаю их цинизм и прошу пощады. А народ меня за руки и за ноги держит и водку в меня льет. Кто-то даже за воронкой побежал, кричит: «Я видел, так в китайском фильме делали! «Пьяный мастер» называется».

Потом Тоньку помню эпизодически. Что она меня тащит куда-то и мы где-то с ней оказываемся вдвоем, при этом действуем согласованно. И потом затемнение.

Утром лежу посреди улицы в одних штанах, стыдно сказать, облик физиономии защитного цвета и баллов шесть-семь мне в голову ощущается. Прохожие здороваются уважительно, мужики закурить предлагают. Тонька меня подымает, чтоб домой отвести.

А ведь я просветлеть хотел, хотел буддизмом заняться по приезду. Только у меня теперь другие занятия. Тонька Шапошникова на развод с Егором подала и со мной в город ехать собирается. Говорит, дура, что любит.

-Только, Коль, ты пей хоть немного, как распишемся, - просит, - а то я так не могу, что мужик и чтоб буддист. А еще я ребеночка хочу.

И целоваться лезет. А целуется она так, что сознанье захватывает и привязанность к буддизму отбивает. «Ну, ничего, - говорю я себе, - обождет просветленье покамест. Поспешишь, Будду рассмешишь. Мне спешить некуда, у меня вся карма впереди!»

Tweet