Короче, второй день прошёл так же пиздовато, как и первый. Кровати, естественно, хуй кто к нам привёз, хотя Шурик просидел целый день на телефоне вызванивая машину. С таким же успехом он мог, бля, просидеть целый день на яйцах и хотя бы высидеть цыплят. Этот блядский лагерь и нахуй не был кому нужен, от него у начальства и так была сплошная головная боль. Единственное, что ему кто-то сказал, чтобы отъебаться, что завтра, когда привезут детей, он сможет привезти кровати на автобусах. Я лично этой хуйне ни капли не поверил, поскольку детей должен был привезти не заводской ПАЗик, а городские Икарусы, но хули было делать.
Единственным достижением стало то, что кто-то выебал, наконец, Василича и тот запряг клячу и припёр телегу матрасов для вожатых и воспитателей. Так, что я хуйнул матрас в свою нору и был доволен.

Потом мы попиздячили в столовую, где нас наконец-то официально покормили. Причём эта сука, Шурик, отвёл меня в сторонку и тихонько попросил, чтоб я при посторонних называл его по отчеству, Александр, блядь, Николаевич, а он в свою очередь меня также по отчеству звать будет. Я от такой наглости сначала прихуел, а потом решил, что мне посрать, буду называть и по батюшке и по матушке.

После обеда сразу же состоялось собрание, где Шурик нас коротко поздравил, бля, с началом мучений, а потом слово взяла пионервожатая и зачитала нам какую-то инструкцию-рекомендацию, то ли от горкома, то ли от всесоюзной пионерской организации, о том, какой должен быть в лагере распорядок дня. По её словам выходила сплошная хуетень - подъём, завтрак, линейка, кружки-классы, спортивные игры, обед, тихий час, опять классы-игры, ужин, свободное время, кино-танцы-шманцы-обжиманцы и отбой.

Пока весь курятник переваривал эту информацию, я встал, сказал, что у меня есть конкретное предложение и предложил старшей пионервожатой побольше находиться в тени. Тут она заорала, какого, мол, хуя я выёбываюсь, что это за намёки про тень и хули она забыла в тени. Здесь я спокойно ответил, что и без рентгена, бля, видно, что пионервожатая перегрела башку на солнце. И что не надо, бля, быть великим математиком, как, например, Дарвин или Менделеев, чтобы прикинуть хуй к носу и на пальцах, без всякого калькулятора посчитать, что при таком раскладе мы будем за нехуй срать бить зря ноги и топтать туда-сюда под солнцем по 20 км в день, как каторжники на этапе. И что если старшая группа может и продержится чуток, то первоклашки уж точно склеют ласты на второй день. А если ещё учесть, что родители отправляя своих недоёбков в лагерь всегда рассчитывают, что их киндеров там откормят, как свиней, а мы к концу смены не покажем прибавки удельного веса в поголовье, то нас всех поставят раком и хором отымеют во всякие места, включая саму старшую пионервожатую у уважаемого начальника лагеря. Выдал я, значит, эту охуительную речь и скромно так сел. Спасибо, мол, за внимание.

Тут, бля, курицы спохватились, закудахтали, начали считать, сколько раз придётся ходить из одного лагеря в другой и, конечно, вычислили, что я прав на все 100, зря, что ли, я компьютерщик, а не залупа конская. Потому, что если утром хуярить в столовую, потом оттуда назад на линейку, потом опять туда в класс, потом назад на стадион, потом туда на обед и т.д., то можно, как нехуй делать ебануться, набить мозоли и даже похудеть. Поэтому тётки дружно посоветовали пионервожатой свернуть свои инструкции в трубочку и засунуть себе куда-нибудь, куда она сама пожелает, а сами засели за расчёты и в конце концов родили вроде бы как нихуёвый расклад. Утром подъём, просирание-умывание, линейка на голодный желудок и пиздячим на завтрак. После завтрака весь лагерь остаётся в кружках-классах или дышит свежим воздухом в перелеске за хоздвором. Потом обед и все топают на тихий час назад. После сна выёбывания на стадионе и спортплощадке до ужина. Потом топаем на ужин, а после остаёмся в клубе или дышим воздухом, потом кино или танцы и топаем назад баиньки. Получается всего две ходки, что не очень-то и хуёво.

Правда, я предложил другой план - возить жрачку в домики и нихуя не ходить на вторую половину вообще, но меня, бля, как всегда, никто не захотел слушать и, как оказалось, совершенно напрасно. Потому, как на второй половине туалет типа сортир был всего на два очка, а не на десять, как на первой половине. И когда туда стали пригонять весь лагерь на целый день, то образовались две охуенные очереди и его мгновенно засрали так, что гавно поплыло наружу и Василич забил этот сортир нахуй гвоздями. Куда после этого ходили жители барака, хуй его знает, но эти ёбаные детки засрали абсолютно всё, включая все укромные углы, открытые места и перелесок за забором. Гавно из них так и пёрло. Никогда, бля, я ещё не видел таких гавнистых детей. В лесок этот и ногой нельзя было ступить и он мне живо напомнил такой же лесок в другом месте, где надо мной летали Обломинги. Но эти пионеры умудрялись носиться по нему весь день, лазить по деревьям, как макаки, и даже кувыркаться в засранной траве.

Кроме того, они нихуя не захотели сидеть и париться в этих идиотских кружках-классах и что-то лепить из гавна с пластилином. Тут я их абсолютно поддерживал, потому, как каникулы для того и каникулы, чтобы носиться с дикими воплями и придурочным видом по улице и постоянно пытаться свернуть себе шею, прыгая из окна, с дерева, с крыши и ещё хуй знает откуда. Нашлось, конечно, пару дебилов, которые что-то там выпиливали-рисовали, но они погоды не делели. Основная масса целый день вертелась хуй знает где и приходила страшно довольная только пожрать.

Но это всё было потом, а пока мы дружною толпой вернулись в лагерь. Там мы с Шуриком ёбнули по 100 грамм и я отправился к себе на матрас отдыхать. Вечером я сунулся, было, опять к Шурику на предмет втыкания в телевизор, но директорский домик почему-то бвыл закрыт. Тут я, естесственно, направился на другую половину, в барак к пионервожатой, но и там меня ждал облом, так как её комната тоже была пустой. Тут я сразу же сообразил, что эти бляди конечно же заперлись в директорском домике и ебутся себе на траходроме в своё удовольствие, то есть, бля, предчуствия меня не обманули. Я, было, попробовал сунуться к посудомойкам, но и тут был полный облом, поскольку эти сучки давно уже свалили на блядки в местный клуб. В клуб ходить я не рискнул, ебал я в рот эти разборки с придурочными местными дебилами и поэтому попиздюхал я назад. Там я попробовал, было, сунуться к своей затурканной вожатой, но оказалось, что эти соплячки решили ночевать вместе, стащили все матрасы в один домик и теснятся там, как блохи на собаке. Тут я взял свою сумку и свалил домой, в город. Надо сказать, что сумку со спиртом я хуй оставлял Шурику, хоть он об этом и просил. Днём надёжно прятал, а если уезжал, то брал с собой, чтоб под рукой всегда было что забухать. Ха, попробовал бы я оставить ему сумку! Он бы, бля, сразу бы её и выжрал со своими партком-месткомовскими деятелями.

Короче, заявляюсь я в общагу и оба на! Сидит, блядь, дружная троица, Шурик с вожатой и Паша, сосут пиво и лопают что-то из сковородки. Тут я совсем охуел, завалился к себе в комнату, закрылся и лёг спать. И этим, кстати, наконец-то сильно поднасрал Шурику, потому, что когда Паша стал стучать ко мне в верь и проситься на свободную койку, я послал его нахуй и не пустил. Вожатая, конечно, психанула, ебстись при постороннем в комнате отказалась и пришлось Шурику проводить её вниз о отправить домой на такси не солоно ебавши. Шурик примчал назад злой, как хуй знает кто, стал стучать и качать права, но я ему сказал, что он, блядь такая, мне уже достаточно поднасрал, так ещё бля и хватило наглости привести почти мою бабу в дом, чтобы ебать её у меня на глазах, а я, бля, чтоб ещё и условия создавал. Может, бля, мне еще и свечку надо было держать, сука? Тут он утихомирился, мы сели и втроём прикончили бутылку спирта. Паша, правда, ёбнул грамульку и ушёл спать, потому, как ему утром на работу, а мы тихонько сидели у меня, пили и пиздели за жизнь.

На третий день моей воспитательской деятельности мы с утра попёрлись на работу, загрузились в автобусы и поехали в лагерь. Тут я впервые увидел, во что я ввязался, с кем мне придётся иметь дело и сразу захотел выпрыгнуть прямо на ходу. Но двери нихуя не открывались, так, что пришлось остаться. Автобус был битком заполнен орущими и вопящими пацанами-семиклассниками и почти что зрелыми девками, так, что я сразу понял, что мне пиздец. Потому, что эта орава была совершенно неуправляема.

Тут мы приехали в лагерь и выгрузились. У ворот уже стояло два стола и полным ходом шла запись по отрядам. Шурик сразу собрал водителей и сказал, что есть договорённость с ихним автопарком и он хуй им подпишет путёвку, пока они не помогут привезти кровати и матрасы. Пиздел, сука, как Троцкий и никакой договорённости и нахуй не было, но водилы купились на этот пиздёж, мы загрузили старших пацанов и поехали за кроватями. Пацаны сразу начали орать, что кровати им и нахуй не нужны, что они тут не первый год и никогда кроватями не пользовались, но их нахуй кто слушал и мы захуярили полный автобус кроватей и ещё один матрасами, подушками, одеялами и прочей хуйнёй. Потом привезали это в лагерь, выгрузили и автобусы свалили, а мы стали таскать кровати по домикам.

И тут я, бля, раз и на всегда понял, что пацанов всегда надо слушать! Потому, как пацаны никогда не врут! В комнату умещалось штук 15 кроватей, а детей было за 20. После учинённого допроса старожилов выяснилось, что кроватями, действительно, так никогда и не пользовались из за недостатка места, а просто всегда устилали пол матрасами. Поэтому под моим чутким руководством мы выложили из кроватей охуенную пирамиду перед директорским домиком и ещё одну такую же пирамиду заебенили из спинок. Потому, как надо быть ну уж совершенным распиздяем, чтобы не выяснить, какие в этом лагере раньше были порядки, так, что на тебе, Шурик, блядь, Николаевич, кровати и ебись ты в рот, делай с ними, что хочешь. Кровати эти потом Василич возил назад всё лето, на все лады кляня всех на свете и долбоёба начальника лагеря в особенности.

Так начался этот дурдом. Все дети были в этом лагере чуть ли не с рождения, знали все дырки в заборе, облазили все деревья в лесу и прекрасно ориентировались в обстановке. Они пырснули от домика в разные стороны, так, что через секунду мы с вожатой остались вдвоём на скамейке. Бедная девочка ударилась в слёзы, а я сидел и охуело крутил башкой по сторонам, стараясь кого-нибудь увидеть.

Минут через тридцать эта шобла всё таки стала концентририваться вокруг нас и мы смогли, бля, наконец пересчитать поголовье, записать их в список и вожатая начала выпытывать, кто что умеет делать и кто хочет быть... это.. бля, как оно там называлось?... ну, в общем, кто хочет быть шестёркой и стать председателем отряда. Желающих, конечно, хуй нашлось, не за тем они сюда ехали, чтоб в пионерском галстуке на собраниях заседать и пиздюлей получать и вожатая решила пустить дело на самотёк и устроить выборы. Я ей тихонько шепнул, чтоб не занималась хуйнёй, а тыкнула в кого-нибудь пальцем, но она хуй послушала и развела базар часа на два. Эти выродки все друг друга прекрасно знали и устроили охуенный галдёж с дракой, напропалую закладывали друг друга и наотрез отказывались. А мы между тем внимательно секли, что они там пиздели, закладывая друг друга, шестёрки позорные, а эта девочка ещё и записывала всё это. Так, что она оказалась в этом случае права и хитрожопо выведала, кто есть кто, или, как говорят англичане, ху из хуй. Через два часа мы уже знали, кто там может петь , кто рисовать, кто отличник, а кто двоечник, в общем полная картина. Потом мне этот гам надоел и я просто ткнул пальцем в самого буйного и сказал, что ты, мол, будешь тут паханом и пиздец. Командир сказал хорёк и никаких сусликов. Пацан страшно обиделся, но я решил провести эксперимент и поглядеть, какая хуйня из этого выйдет. Скажу заранее, что нихуя из этого не вышло, председателей мы меняли каждый день, но первый отряд так и остался самым распиздяйским. По крайней мере, при моей памяти. А осенью, когда Шурик вернулся в общагу, он сказал, что первый отряд всё время был самым распиздяйским, поскольку большинство уёбков заехало туда аж на три смены.

После этого мы пошли заселять домик и я, бля, своей куриной головой не нашёл ничего лучшего, как засунуть пацанов на второй этаж, чтоб по ночам из окон не лазили. Мудак, бля! Как будто это кого-то могло остановить! Из-за этой своей пиздоватой выдумки я в конце концов и погорел, но об этом потом.

Потом мы пошли жрать и во время обеда я умудрился прошмыгнуть на кухню, ущипнуть посудомойку за жопу и договориться о прогулке с еблей при луне, так, что назад потопал в хорошем расположении духа и по ходу дела выебал свой отряд, построив их в колонну по четыре и заставив шагать в ногу и орать песню, хоть они и брыкались и пыталось залупаться всю дорогу. Этот же способ я потом успешно применял в качестве наказания, если они пороли какую нибудь из ряда вон хуйню, так, что эти суки вместо того, чтобы гонять в футбол, вышагивали у меня круги по футбольному полю и орали песню.

Вечерняя поёбка с посудомойкой, однако, нихуя не состоялась, потому, что эти долбоёбы не могли угомониться почти до часу ночи, пиздели анекдоты, ходили мазать девочек зубной пастой, что-то там орали, в общем достали меня окончательно. Поэтому, когда я, как дебил, помчался на вторую половину лагеря во втором часу ночи и тихонько постучал в окно, меня сонно послали нахуй, потому, как им вставать чуть ли не в полпятого, чтобы успеть приготовить жратву для таких пиздарванцев, как я. К старшей вожатой я после вчерашнего стучать уже не рискнул и почесал обратно не солоно ебавши.

Так, бля, прошёл мой третий день. Можно сказать, что впустую.

Об остальных четырёх днях, поскольку продержался я всего неделю, а потом меня попёрли в пизду и, конечно, нихуя не заплатили, я завтра расскажу.

А пока всё, пиздец. Рука бойца дрочить устала.