Братья и сёстры!
Дамы и господа! Рабочие и колхозницы! Менты и санитарки вендиспансеров! И вы, педики, тоже!
Я, Александр Иванович Ощепков, свободный художник, погибший от руки (бля, а кто же меня всё-таки???), в общем…

Нет лучше так:
Пользуясь случаем, хочу передать привет своим…

Нет. Бляха муха, людииии! Не жрите вино после водяры и нахуй всех собак из дома! С пятого этажа! и ихние собачьи брюкиии!! ААААА!

Так кто ж тебя? А? Ну-ка?

ЗА ТРИ ДНЯ ДО ТВОИХ ПОХОРОН.

Может тебе стало бы легче, если бы ты узнал, что в один день с тобой умерли Садам Хусейн, Маша и Даша Кривошляповы и сумасшедшая старуха с огромной бородавкой на щеке, которая ёбнулась с балкона из одного уютного многоквартирного домика в одном маленьком немецком городке, как раз тогда, когда она хотела взять самую высокую ноту в своей долгой и насыщенной жизни. Старуха любила петь, пугая маленьких девочек, которые живут этажом ниже и которые, в силу своего возраста, пока ещё боятся сумасшедших старух, которые воют со своего балкона на бюргерский мир, тряся своей (не такой уж и большой, с хуй подростка-онаниста) бородавкой. Не надо бояться сумасшедших старух, дорогие маленькие девочки. Откуда мы знаем, сумасшедшая она или нет? Старуха ли она, или просто замаскированный мужик-маньяк-стеклорез, который в детстве так и смог поступить в музыкальную школу?

Но нет, нет, конечно, она не мужик, а просто старуха, которая лежит во всём чистом и новом, в новом гробу, в чистеньком блестящим катафалке с огромными окнами - ведь покойники так любят место у окна! Водитель катафалка, пара родственников, да представитель социальной службы - вот и вся компания, которая собралась проводить бабушку в последний путь. И теперь, когда маленькая девочка смотрит на неё с высоты своего второго этажа, она уже не представляется такой страшной. Её даже немного жалко. Ведь и она была когда-то маленькой девочкой, и мама тискала её и целовала в румяные щёчки, а теперь дряхлое увядшее тельце этой пожилой девочки будет засунуто в огромный камин. На растопку. И румяные когда-то щёчки превратятся в горсть пепла, из которого предварительно вынут гвоздики, оставшиеся от подошв её старомодных лакированных туфель.

А причём здесь старуха? - спросил бы ты, если, конечно, смог бы что-то спросить из-под двух метров глины. А при том, что в отличие от Саддама и Маши и Даши Кривошляповых, про вас со старухой не писали газеты и не объявляли по телевизору. Потому что вы со старухой, на хуй не нужны широкой общественности и прогрессивному человечеству. У вас со старухой не было при жизни общей прямой кишки, не было даже нефтяных месторождений и вас со старухой не обвиняли в тирании по отношению к иракскому народу.

А может лучше, что ты этого и не знал? А просто шёл на стоянку к своей потрепанной аудюхе с сильной головной болью и мерзким запахом из утробы, которому уже не суждено было выветриться. Ты шаркал по Земле последние свои шаги, мерно качая идиотским зачёсом под короля рок-н-рола, как дятел клювом. Вот правая рука полезла в карман и нащупала ключ с брелоком сигнализации, вот она уже вытащила ключ наружу и начала медленно поднимать его, нацеливаясь на машину, но большой палец не успел нажать на кнопку. И уже не нажмёт никогда, потому что ещё одна правая рука, но уже не твоя, быстрее вытащила что-то из кармана (и это был уже не ключ), быстрее поднялась, прицелилась и нажала на спусковой крючок. В последнее мгновенье ты что-то успел почувствовать. Но теперь это не имеет значения.

Когда тебя привезли домой, младшая дочь - студентка пединститута - забилась в шкаф с одеждой. Её никак не могли оттуда вытащить. Ты лежал на кухне - самом просторном помещении в вашей квартире, а дочь сидела в шкафу. Ваш пудель, как ни в чём не бывало, лежал под тобой. Он на тебя не обижался. Жена сидела рядом и тупо разглядывала пол. День подходил к концу. По радио сообщили о смерти Саддама, а чуть позже о Маше и Даше Кривошляповых. О старухе с бородавкой ничего не сказали.

48 ЧАСОВ ДО ТОГО, КАК ТЕБЯ ЗАКОПАЮТ

Чего ты только не услышал бы о себе за эти бесконечные 48 часов?! Но ты уже ничего не слышал. Твой мозговой пузырь засох, как у солёной воблы, твои нейроны уже не трахали друг друга и не вступали в синапс и твоя нервная система стала такой автономной, что никто уже не мог до неё достучаться.

Ты лежал холодной тушкой 1613 мм на 73 кг и 152 грамма ещё недавно живого веса под большой зеркальной люстрой задрапированной газетами. Вообще, все многочисленные зеркальные поверхности в доме были завешаны тряпками или закрыты газетами, так что квартира походила на склад. При чём на хранении на этом складе была только одна инвентарная единица - ты. И сегодня на твоём "складе" был день открытых дверей, и люди пёрлись, и пёрлись. А учитывая горе в семье - никто не разувался. А у нас завсегда так, коли у кого горе, так надо к нему переться, и ни хуя не разуваться. А хуле? На дворе апрель, грязища около дома по колено, а тем, у кого горе - по хую мороз, а на грязь на паркете они вообще внимания не должны обращать! (как все остальные, у кого этого горя нет, думают). Да им вообще можно в ванну нассать, если туалет занят, неужели они такие звери - муж и отец помер, а они будет за чистотой смотреть?

Но это, бля, полбеды, или, нахуй, даже полпроцента! Потому что каждый пёр с собой воспоминанияАААААААААААААААААААААА!!!!!!

ПЕРВЫЙ ПОШЁЛ!

Первым припёрся свояк Валера. Он просто охуел с горя:
- Нет, просто в голове не укладывается! (мы ж сегодня собирались в баню трахать двух медсестёр!)
Потом…

Продолжение см.