Спецкорр НТВ, двадцати трёх лет (удивлённо):

- И как часто у вас бывает половой акт, уважаемый?

Старик-грузин, 114 лет отроду (щурясь и поднося руку к левому уху) :

- Чаво-чаво?

Спецкорр НТВ (погромче): - Совокупляетесь щас часто или как?

Старик-грузин (вертя головой): - Чаво “как” ?

Спецкорр НТВ (отчётливо и ещё громче): - Я спрашываю, ебётесь щас как часто?

Старик-грузин (удивлённо): - А я пачём знаю какой щас час!? Мне часы эти за ненадобностью были.

Спецкорр НТВ (в сердцах, тихо): -Этпесдец!

Этот пошлый и бессодержательный диалог в пустом горном селение, вдали от шумных лыжных трасс и станцый Цахкодзора, продолжался уже почти шестой час. Было очевидно, что старику глубоко похую всё эти мудацкие вопросы, и к тому же, он был глух как сыч и слеп вдобавок, но спецкорр не оставлял его. Он продолжал настырно терзать старика вопросами, от которых его самого уже тошнило. В диктофоне час назад сели батарейки и он отключился. Блокнот с авторучкой тоже лежали без толку.

Корреспонденту был нужен этот старик. Вернее ему было нужно НЕЧТО, что было у этого старика. Но старик никак ни хотел говорить об этом, умело симулируя старческое слабоумие и казалось, ничто не способно повернуть размеренный ход вещей.

А ведь он искал этого аксакала почти год. И уже почти отчаялся найти его жывым. А когда ему сказали, что старый Ираклий жыв и бодр, даже прослезился. “Это судьба” – ещё подумал он тогда.

И вот теперь он сидел на покосившейся веранде за столом, напротив этого тщедушного старика, вдыхал аромат свежей брынзы и молодого вина, слушал его бессвязные и абсолютно бесполезные речи и был готов задушыть его. Перегрызть ему горло. Отчаяние и злоба наполняли корреспондента, как кровь наполняет пещеристые тела в момент эрекцыи и с такой скоростью, с какой сперма несётся по каналу члена за миг до эякуляцыи. Он чувствовал, что может “сорваться” в любой момент. Корреспондент рывком встал и подошёл к открытому окну. Опустив голову, он несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул воздух через нос. “Не суетись” – в который раз говорил корреспондент самому себе –“у него наверняка могли остаться какие-то записи или дневники”. И сам же отвечал себе: -“Какие нахуй записи? Старик же совсем не умеет писАть”.

“Неужели всё зря?.. Нужели всё вот так и кончится?.. Пошло и глупо”. Он не хотел этому верить. Допив стакан с вином, он вернулся и снова сел за стол.

Смеркалось. За окном начал моросить дождь. Они молчали уже примерно минут двадцать. Старик - откинувшысь глубоко в старое плетёное кресло, отрешонно скрестив руки на груди и чуть склоня голову к плечу. На его шыроком лбу, скулах и шрамах глазниц играли блики от огня керосиновой лампы. Его тонкие губы, казалось, скривились в насмешливой ухмылке. Спецкорр же - застыв на стуле, весь подавшысь вперёд, коленями сжав ладони рук и глядя поверх головы слепого на стену, где на выцвевшых обоях сохранился продолговатый контур-отпечаток некогда висевщых там часов с маятником. Спецкорру на миг даже показалось, что в этой “звенящей” тишине он вдруг услышал, как чётко и размеренно “цокает” маятник часов, как бы говоря ему: “Му-дак! Му-дак! Му-дак!”

Слова, как гвозди, ровно вбивались в его бритую голову. “Часы!!! Конечно же – часы! Ну как он сразу не догадался!?” Да и размер отпечатка на стене указывал на то, что это НЕЧТО вполне могло поместиться внутри корпуса часов. В его мозгу пролетали обрывки фраз старика… “Он глумился надо мною…этот слепой старик всё знал давно. И ждал меня. И успел избавиться от часов. В конце концов: ну зачем слепому часы? Зачем? Зачем? Зачем??? Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!”

Истошный крик, как бритва, прорезал тишину гор, гулким эхом отдаваясь от склонов кавказких гор и бумерангом возвращаясь в старую хижыну. Испуганно вздрогнул язычок пламени лампы на столе и, как тени забытых предков, по неподвижному лицу старика заплясали его отблески.

Корреспондент падал со стула, пытаясь через стол, выпростав вперёд правую руку, дотянуться до горла старика, цепляя и стаскивая по ходу на пол старую вязанную скатерть. Упав на бок, он всё ещё пытался подползти к его креслу, оставляя неглубокие царапины на дощатом полу веранды своими заскорузлыми ногтями, но яд уже начал действовать и, не в силах больше сопротивляться мощнейшему параличу, его тело, передёрнувшысь судорогой, окончательно замерло у ног сидящего.

Выйдя на крыльцо, Старик грустно улыбнулся. Дождь прошел. Заканчивался еще один день из его жизни. Ничто не могло повернуть привычного хода вещей.

Иван Рыгало (с) 2002