Могучие першероны неспешно тянули кибитку с севера на юг Тульского. Им ничего не стоило доставить полторы тонны груза на четыре с гаком версты и впятеро быстрее, но они послушно повиновались воле возницы. Или возниц, — Равиль принимал деятельное участие в процессе, убедившись в том, что мокши ведут себя степенно и уже успели разучить первый куплет Марсельезы:

Вперёд, сыны родного края,
Пришёл день славы. Страшный враг,
Насильем право попирая,
На нас поднял кровавый стяг!
В селеньях горе и тревога,
Смятенье, дикий крик солдат,
Зарезан сын, зарезан брат
У оскверненного порога.
К оружью, граждане! На землю
Пусть кровь бесчестная падёт,
Строй батальоны, — и вперёд,
Вперёд, вперёд!

Касымов уже не раз убеждался, как Талько умеет агитировать и мотивировать людей, и сейчас удивился только тому, что в басовитом мужском хоре высоким громким и чистым голосом солирует сама немногим ранее репрессированная Ведява, о чём свидетельствовала и переданная по рукам на облучок чунька. Впрочем, Гошка наверняка знала что и зачем делает, поэтому Касымов заинтересованно осматривал свою новую вотчину, подмечая и запоминая детали.

Увиденное лейтенанту нравилось.

Несмотря на то, что Тульский был основан девяносто лет назад как казачий блокпост, станица давно растеряла самоё казачество, причём большей частью в междуусобных сражениях под знамёнами свежевылупившихся атаманов и генералов. Последние так старались даровать крестьянам волю и свободу, что благополучно извели практически всех, а сами сбежали в Грецию, Югославию и Бразилию.

Свято место пусто не бывает, и в Тульский, как и в Шунтук, и в другие места Адыгеи небольшими группами и семьями потянулся народ со всей страны. Тёплый климат, обильные водные и лесные ресурсы, наличие большого количества свободной земли и заброшенных хозяйств, а также забота советской власти давали очень приличные стартовые условия, знай только работай и не бузи. Ну, а дальше можно перевернуть поговорку: дал Господь лужайку, даст и зайку! И действительно, «зайки» всех народностей исправно пополняли численность вновь созданной республики, доставляя Шахан-Гирею Хакурате радость и головную боль одновременно. Детей ведь надо лечить, кормить и учить, причём всё это надо было делать хорошо, чтобы зайки потом остались в Адыгее, а не отправлялись на поиcки лучшей доли, как их родители.

Хотя из-за бюрократических препонов и головотяпства статус районного центра станица официально получит только через пять лет, фактическое решение было принято в тридцатом году, и именно это решение было поводом для выездного совещания. Хакурате никогда не боялся делегировать местным властям, справедливо полагая, что сами крестьяне и рабочие решат, лесопилку строить или печь для обжига кирпича, груши высаживать или яблони.

Знал бы Шахан-Гирей, что жить ему осталось всего пять лет, поберёг бы себя и своё сердце. Впрочем, это уже другая история...

Тульский застраивался добротными избами, участки содержались в порядке, скотина паслась на заливных лугах, у прудов гвалтели утки с гусями, на задних дворах вальяжно прохаживались индюки, на отшибе закладывалась большая свиноферма. Хотя среди двух тысяч обитателей около двухсот человек считались мусульманами, визжатину они потребляли за милую душу, охотно меняя её на баранину, по курсу один к трём по живому весу.

Пили в Тульском много и охотно, но забулдыг не было, так как хорошего вина, самогонки, чачи, тутышки и прочей продукции, радующей душу, в каждом дворе было вдосталь. Никому и голову не могло прийти скрытно пить где-то за амбаром и занюхивать рукавом, когда за десять минут можно накрыть стол в хате или во дворе и спокойно получать все радости жизни, не пряча бутылку в рукав и не оглядываясь тревожно по сторонам. Домашние алкогольные напитки, или даже чистая «казёнка», обильная разнообразная еда и сон на свежем горном воздухе — что может быть приятней и полезней? А вы думаете, почему на Кавказе много долгожителей? Если бы ещё бабы не ворчали и не перечили по своей сатанинской изначальной сущности, то мужики здесь вообще бы жили вечно — а какой смысл умирать-то?

Гошка не теряла времени даром и, притулившись на краю кузова брички, мирно беседовала с мокшанским кузнецом.

— Дядя Устин, ваши сегодня двух чужаков не видели? Один высокий, сильный, вразвалку ходит, одну ногу приволакивает немного, бывший моряк, трубку курит большую, бородища у него чёрная, лопатой, как у попа. С ним второй, среднего роста, тощий, в узбекском халате и в махси с калошами.

Устин снял картуз и начал усердно чесать затылок, сделав озабоченное лицо:

— Да я из кузницы не выходил никуда, может Маскай с пасечником что видали, они же в лес ходили, — картуз вернулся на место.
— Нашла у кого спрашивать, они корову в стойле без подсказки не найдут, — Ведява закончила пение. — Мелькали двое, но они далеко были, я всматриваться не стала. Не по нашу душу, да и чёрт бы с ними. Хочешь, что бы я посмотрела? Тогда прикажи своим у воды проточной остановиться.

Талько негромко свистнула, и между полотнами переднего полога в фургон просунулась голова Касымова.

— Равиль, сверните направо, на Садовую, и езжайте по ней вниз до протоки Белой. Там местечко есть на отмели, где к воде удобно подойти.
— Собралась мокшей топить?
— Крестить заново буду, езжайте пошустрее, а то за нами действительно крестный ход из зевак и бездельников пристроился, где песня — там и выпивка, и наоборот.

На самом деле народ тянулся на площадь к гостинице немного по другим поводам, — не каждый день в Тульский приезжает главный человек в республике, а ещё конница скакала и самолёт летал.

— Я не помешаю? — спросила Гошка куда-то в район подмышки Ведявы, когда они вдвоём подошли к урезу воды.
— Если молчать будешь. Духи говорят, тебе можно. Они мне сразу про тебя сказали, как мы сюда перебрались, — ведьма сняла с головы панго, распустила косу, сбросила с ног липовые лапти с опорками и вошла в воду по щиколотки.
— Что менжуешься, боишься, что утоплю?
— Ничего я не боюсь, разуваться лень просто.
— Замуж выйдешь, в кровать к мужу тоже в ботинках полезешь?
— Да иду я, — на узкую намытую полоску песка шлёпнулись ботинки с вложенными в них носками.

Талько подсмыкнула и закатала штанины рабочих брюк, а затем пошагала к мокше, тряся ногами, как кошка лапами, — ледники истока Белой меньше, чем в ста верстах от Тульского, даже в летнее пекло вода в реке студёная.

Ведява что-то пробормотала на непонятном языке, очертила пальцами обеих рук круг на воде, крестообразно разделила его на четыре части, сделав движение, как будто разворачивает упаковку.

Сначала ничего не происходило, только пропала рябь от течения в круге, но потом, под шёпот заговора, стали проявляться мутные движущиеся силуэты, постепенно становящиеся всё ярче и отчётливее. Стали видны очертания гор, деревьев, показались деревенские избы, кукурузные поля, пасущийся на лугах скот, мелькнули высокие мордовские ульи с двускатными дощатыми крышками. Несколько ульев были повалены, и над ними кружили потревоженные пчёлы.

Ведява делала руками лёгкие круговые движения, окошко волшебного иллюминатора оставалось на месте и казалось, что ведьма вращает сам земной шар в поисках нужной точки обзора.

Гошка смотрела во все глаза, открыв заодно рот от изумления, и чуть не шлёпнулась в воду, увидев в окошке геодезическую вышку на поляне и себя с товарищами, прячущимися в кустарнике от медведицы с медвежатами.

Реакция девушки не осталась без внимания, и движения рук мокши стали походить на поиск нужной волны радиоприёмника. Неожиданно троица следопытов исчезла из круга, и на поляне появились двое мужчин, волочащих за руки третьего. Картинка начала терять цвет и чёткость, и вскоре исчезла совсем.

Ведява что-то коротко произнесла с ласковой интонацией, загладила ладонями поверхность воды и обернулась к Талько:

— Они?
— Похожи. По следам я их такими и представляла себе.
— Так ты их живьём и не видела, получается?
— Не-а. А почему картинка пропала?
— Ну так больше и не увидишь, мёртвые они уже.
— И нельзя узнать, как они погибли?
— Можно. Но я в их мир, стоя в воде, не полезу. Да ты и сама посмотреть сможешь, ты ведь из наших.
— Из мокшей?
— Дурочку из себя не строй. Ты же гебрянка, а гебры с мокшами дальние родственники. Вылазь из воды, а то хвост рыбий вырастет! Что за времена настали? Ведь ребёнок же ещё, а с пистолетом, дела государственные решает! — ворчала Ведява, глядя как Гошка, подхватив ботинки с носочками, босиком бежит к повозке.

Дальнейший путь прошёл без приключений, и неспешный конный транспорт прибыл на поселковую площадь к трём часам пополудни.

Площадь уже наполнилась народом, и высаженные посередине мокши жались к Ведяве, как гусята к гусыне. Некоторые были здесь впервые, а остальные и не могли представить себе, что их новое место жительства настолько обитаемо.

Народ ждал выступления руководства, а руководство ждало Гошку с последними новостями. Ожидание затянулось, и с полтысячи селян не то, чтобы роптали, а большей частью просто не знали, чем себя занять. Было понятно, что произошло нечто важное, но не было понятно — хорошее или плохое, отчего массовое брожение умов, подогреваемое скидками в работающем напротив гостиницы лабазе, на прилавках которого в итоге остались только пара калош разного размера, но на одну ногу, да засиженный мухами греко-турецкий разговорник, страницы которого были слишком толсты для изготовления самокруток.

То там, то здесь стихийно возникали отдельные группы слушателей, состав и численность которых определялся исключительно актёрским мастерством и завирательными способностями ораторов. Однако всё происходило достаточно благочинно, чему способствовал вид сотни вооружённых конных красноармейцев, расположившейся вокруг гостиницы.

Наказав мокшам никуда не ходить и ни во что не ввязываться, Талько велела Равилю с Василием загнать фургон на задний двор и ждать её там, а сама направилась в буфет гостиницы.

— Ну ты где пропала? Мы уже хотели конный отряд по вашим следам посылать! — майор саморучно налил прибывшим чай из самовара, — у нас тут клад очередной, там, где ты и сказала. Стена с соседней кладовкой двойная, полая снутри. Опять тот же набор, только золота побольше и паспорта турецкие. Мы уже сверили, совпадают с папками из портфелей, что ты с Чёртова Пальца привезла. Только двое неизвестных, муж и жена.
— Мы тоже с подарками, Пётр Иванович. Тело участкового привезли и дюжину мокшей для организации колхоза. Пойдёмте во двор, мне убитых посмотреть надо. Раненые где?
— Двое их всего, в номере под охраной сидят. Кто после бомбёжки вашей уцелел, те сдаваться не хотели, кавалеристы их порубили в капусту. Глянешь сперва на парочку живых?
— Конечно. Заодно к Хакурате заглянем по дороге, людей надо с площади по домам распускать.

Шахан Умарович, сидя в освобождённой от хозяйственного инвентаря и лишней мебели подсобки, занимался уже привычным делом — взвешивал и актировал ценности, извлечённые из пролома в стене. Ему помогали полковник кавалерии, военный инженер и военлёт Виктор Аполлинарьевич Мондзолевский. Судя по отпускаемым шуточкам и хохоту, обида на власть у лётчика прошла.

— Готовьте людей, полковник, наш Аббадончик явился! — лётчик обратился к командиру красноармейцев. — Она вас без работы не оставит, пока всю контру в республике не изведёт! Аэроплан в вашем распоряжении, сударыня!
— Спасибо, Виктор Аполлинарьевич, но на повестке дня сейчас дела приземлённые, хотя я бы ещё с вами полетала, мне очень понравилось, честное слово!
— И тебе спасибо, девочка!
— Мне-то за что?
— Как за что? С твоей лёгкой руки я назначение начальником-инструктором в Батайск получил, буду готовить базу для лётной школы, прежний кандидат разбился днями в Крыму.
— Это не я! Я в этом году ещё в Крыму и не была, хоть кого спросите!

Присутствующие покатились со смеху, глядя на растерянную физиономию Талько, даже Хакурате, складывающий документы в очередной саквояж, смеялся, держась за перебинтованную голову.

— Видишь: сначала ты работаешь на репутацию, а потом она на тебя. Виктор хотел сказать, что ты убедила меня, и я позвонил на самый верх, доложил об очередной находке, а заодно попросил устроить нашего специалиста на соответствующую его знаниям и умениям должность. Там пошипели и поматерились в трубку, не без того, но узнав о геройском боевом вылете, плюнули и даже обрадовались в итоге, что не будут видеть его кислую мину. Так что есть ещё один повод для праздника. Виктор останется ещё на пару дней, прикинет, что мы здесь для лётной школы собрать можем, а потом отправим его вместе с самолётом на обозе в Батайск, чтобы ресурс двигателя не расходовать зря. Если захочешь...
— Да! Да! Конечно захочу отвезти сама! Уже, считайте, захотела!
— Вот и славно! Ребята твои где, у вас всё в порядке?
— На заднем дворе, с покойниками. В смысле, мы ещё одного привезли, бывшего участкового, так что подписывайте смело Касымова на должность, прямо с сегодня, и подъёмные ему выдайте с его бойцами, хату временно надо снять и отделение перестроить, иначе опять без милиции останемся. Попросим товарища военного инженера помочь с расчётами и документацией, а строить мокши будут, заодно и вольются в общий коллектив. Вы сейчас речь на площади людям скажите, успокойте, приободрите — тут вас учить не надо наверно, а я первое время приглядывать и объяснять политику партии буду, вам же везде не успеть. Выпестуем кадры на местах, тогда и легче будет. Ещё одна просьба: мы сейчас с Петром Иванович во двор, а вы свяжитесь с телефонистками на станции в Майкопе, пусть скажут, откуда или куда были сегодня звонки из отделения милиции Тульского. Звонков раз-два и обчёлся, много времени не займёт, а кроме вас они, наверно, никому не скажут.
— Ещё как скажут, — военный инженер поднялся со своего места. — Капитан Ольшанский. Все телефонисты на мой шее сидят с первого дня. Протяни то, подключи это, почини здесь, поменяй там... Вы начните, Шахан Умарович, а я дальше сам всё узнаю и даже стрелять ни в кого не буду. — Ольшанский покосился на Гошнаг, и все снова рассмеялись.

Во дворе гостиницы, накрытые простынями и пододеяльниками, рядком вдоль забора лежали трупы. Много трупов, больше тридцати тел. С высоты воздушного полёта банда казалась намного меньше, во дворе практически не осталось свободного места, даже пойманный в роще десяток лошадей пришлось привязать к забору с обратной стороны, на склоне, идущим к реке. Кони прядали ушами и жались друг к другу, словно чуя потерю хозяев.

Равиль и Вася не стали заезжать во двор, а просто с помощью солдат выгрузили тело лейтенанта в общий ряд, накрыв его капитанским кителем, как и прежде.

— Принимайте, Пётр Иванович, — Гошка откинула китель, под которым скрывался узелок с содержимым карманов капитана.— Мы только ножик взяли, Равилю на ключи повесить. Если надо, то вернём.
— Не надо, живым нужней, я в протокол осмотра вносить не буду. Есть что-то интересное?
— Нет. Только краткий словесный портрет убийц, — Талько рассказала о погоне по горячим следам, умолчав об увиденном в реке.
— Моряка по следам определить наверно можно, а как азиата вычислила?
— Тоже легко. Судя по шагам, он среднего роста, а значит худой, раз моряк его постоянно на свою сторону перетягивал или отталкивал так, что узбек боком и спиной по колючим кустам мотылял. Я набрала с колючек несколько ниточек разноцветных хлопковых. Нитки дрянные, из дешёвой ткани, некоторые невысоко от земли висели — значит, от восточного халата, чапана. Моряк большую трубку курил, значит имел вес на корабле, мог время своё планировать, но табачок с подмесом местным, выходит, что из низших офицеров. Он на привале у вышки трубку выколачивал, я в кучке покопалась, понюхала, в пальцах перетёрла, ничего кроме боцмана на ум не приходит. Декханин этот по бедности насвай сосёт, всю поляну слюнями зелёными захаркал хуже верблюда какого. Я палочкой в этой золе и курином дерьме ковырялась, там и табака-то нет, одни черешки махорочные, тьфу! Зато по зубам узнаем, вернее, по пенькам от них. Но он ловкий и жилистый, две версты вместе с боцманом тело пёр без передышки и на коня одним махом взлетел, не топтался рядом, но у моряка в денщиках ходит или в подручных, как-то так, Пётр Иванович.
— Вот ты молодец, Гошнаг Платоновна! Где только научилась. Может в милицию к нам пойдёшь? Мужиков здоровых у нас хватает, а вот с соображалкой далеко не все дружат. Окончишь курсы ускоренные, возраст и пол значения не имеют, я посодействую, знатный сыщик из тебя получится!
— Спасибо, товарищ майор, но я, наверно, откажусь. Это сейчас обстоятельства такие, что я влезла, а так-то я тихая по жизни, природу люблю, с книжкой поваляться, с племянницами своими поиграть. Обычная девчонка, каких тысячи. Выйду замуж, своих нарожаю и воспитывать буду. Это ведь тоже дело важное, согласитесь, Пётр Иванович? Только не обижайтесь, я всегда вам всем помогу, чем умею.
— Согласен, хотя ты и совсем не обыкновенная девчонка, не скромничай.
— Вот и ладно. Давайте мертвяков смотреть, скажите солдатам, чтобы трупы по одному открывали и закрывали. Начнём с последних в ряду, ненужных поближе к воротам пусть складывают, чтобы на подводы удобнее грузить. Я тут неподалёку овражек знаю с каменистым дном, там их и захороним, нечего им с приличными людьми на одном кладбище лежать, и родные пусть не знают и не ходят на могилы, а то потом станут сказки сочинять про борьбу за счастье трудового народа. Наслушались уже генералов с атаманами, сколько людей в блуд ввели, а сами с деньгами на пароходы — и разбежались по всему свету... Не тот, не тот, не тот... Господи, ну и отребье всех мастей к нам сбежалось со всей страны, мёдом что ли здесь намазано? — Талько внимательно осматривала труп за трупом и недовольно морщилась. — Всё-таки зря отмели теорию Марко Ломброзо об преступной антропологии, вот ведь прям иллюстрация к ней и к работам Батиста Мореля о телесной деградации.
— Обычная девчонка, говоришь?
— В книгах же всё описано и переведено на русский язык. Это я в детстве Филипка и Деда Мазая читала, а теперь криминалистикой интересуюсь и смежными науками.
— И в милицию идти не хочешь при этом?
— Не хочу. Это узковато для меня, понимаете? Мне интересны способы управления мотивацией людей, причины тех или иных поступков. Мне кажется, что войны, насилие, смерть и ложь — это как бы болезни, источник которых находится в самом человеке. Я сейчас даже сформулировать толком не могу, потому что маленькая ещё и глупая совсем. Но я не перестану учиться, пока не разберусь.
— А как же тогда семья? Муж, дети? Времени же на всё не хватит.
— Не ловите меня на противоречиях, Пётр Иванович, у меня всё продумано. В скором времени всю работу по дому и в огороде будут делать умные машины, дети будут расти в специальных яслях, школах и интернатах, а дома бывать только на вакациях. Люди станут работать меньше и легче, а значит, меньше времени будет уходить на сон. Вот вам и возможности для занятий наукой и самосовершенствования. Разве не так?
— Может быть, я не задумывался об этом, если честно. Ну что, последние два покойничка остались? Хорош уже перекуривать! — окрикнул майор кавалеристов, отошедших к повозке на время разговора Талько с Булатовым.
— Ну вот, знакомьтесь, товарищ майор, это мы за ними по лесу в колючках продирались.
— В точности как ты их описала, это просто колдовство какое-то!
— Всего лишь правильные выводы из имеющихся фактов. Вы остальных обыскали уже, я надеюсь?
— Разумеется. Ничего интересного, ружья-пистолеты, ножи-кинжалы. Денег чуток, даже на ящик казёнки не хватит, голь перекатная, одним словом. Таких пучком редиски помани — на любое паскудство пойдут.
— Совершенно с вами согласна, Пётр Иванович. Попросите солдат раздеть эту парочку и перевернуть боцмана, в нём пудов десять, заодно спросите, кто его и узбека обыскивал, пусть принесут их оружие, а я пока своим задачу поставлю... Братцы, сгоняйте в буфет, попросите командира кавалеристов культурно отодвинуть толпу от гостиницы, скажите, что Хакурате выступать будет, а бойцы пусть мертвечину на подводах вывозят, я им нарисую, куда. Народ же после речи долго не разойдётся, будут языками чесать и носы совать, куда не следует. Василий Константинович, про пиво аланское не забудь, война войной, а долги долгами... Шагом марш, орлы революции!

Мордовские колодные ульи


Узбек в махси калиш \на ногах\ и чапане \на тулове\


Абаддон, ангел\демон смерти и разрушения


Марко «Чезаре» Ломброзо

Tweet