Алёшка Кречетов провинился. Мать и соседка тётьМарина вели дознание.
- Алёш, - терпеливо, но уже со звоном раздражения спрашивала мать, - Ты точно не знаешь, кто у тётьМарины вчера ночью абрикосину обтряс?
Алёшка помотал головой и круглыми, и как ему казалось, честными глазами, обвёл комнату:
- Мам, да я ж при тебе спать лёг!
- Ну, лёг, а то я не знаю, что ты в окно вылазишь, когда Вадька свистит со своего огорода, чтоб через двери не переться, а то вдруг я или отец проснемся!
- Ну нет, вчера спал. Даже почитал перед сном.
Мать встрепенулась:
- Вот тут точно брешешь. Читал он. Я у тебя телефон забрала, а книг бумажных ты, кроме учебников в школе, и не видел нигде!
- Мам, - твёрдо повторил Алёшка, - Спать лёг. При тебе. Сама же свет выключала в комнате.
Мать пожала плечами и повернулась к тётьМарине. Та нахмурилась. Молча уставилась на Алёшку. Не выдержала, заговорила:
- Алёш. Я сама такая была в твои годы. Как-то впотьмах с девчонками у моей же бабки морковку с грядки подёргали, перепутали. Мне ж не жалко эти абрикосы. Вы б просто днём пришли и набрали. Я вам слова бы не сказала. А то вы и ветки поломали, и больше подавили абрикосов, чем съели! А я варенье хотела наварить и сестре в Северодвинск отправить. Там-то такие абрикосы не растут. У них вообще там нихрена не растёт, кроме карликовых берёзок. И тополя ещё такие. Лохматые.
ТётьМарина расстроилась ещё сильнее. Мать тоже.
- Алёш, - сказала она, - Ну у нас же точно такое же дерево. Дед покупал два саженца, два и посадил - нам и тётьМарине. Ну пойди набери с ребятами, ешь, не жалко!
- Да нифига не такое! - торжествующе вскинулся Алёшка, - Дед яблоню-дичку по глупости купил как-то, помнишь? Хотел поехать, продавца отлупить, да кто его найдёт через год? А тут как будто абрикосы одинаковые! Ага, нет, наши не такие сладкие! - ляпнул он напоследок и понял, что почти попался.
Нужны были железные улики. Мать подскочила:
- Марин, посиди секундочку, я сейчас.
Она выскочила в коридорчик и вернулась уже через минуту с Алёшкиными кедами.
- Что, Лёша, помыть уже даже успел? - прошипела она, размахивая перед его лицом кедами с сияющими подошвами, но предательски измазанными в оранжевое белыми шнурками. В темноте Алёшке некогда было разглядывать, что там вымыто, а что нет.
- Ну вот ещё! - Алёшка не сдавался, - Это ж я на нашу абрикосину лазил! Ты сама просила бидончик нарвать!
- Было такое позавчера, - согласилась мать и озадаченно посмотрела на тётьМарину. Та отвела глаза в сторону и тихо сказала:
- Лучше б правда пришёл и по-хорошему попросил, Алёш. Чем такой вот.. Вандализм.
Она сунула руку в карман халата и положила на стол фитнес-браслет с ремешком абрикосово-оранжевого цвета.
- Вот, кто-то из ваших обронил. Отдай ребятам, мне вашего не надо. Мила, я пойду, сами разберётесь.
ТётьМарина встала, кивнула Алёшкиной матери и вышла во двор.

Мать аж дышать перестала. Она сама покупала Алёшке этот ремешок. Любил он всё яркое. И вот тут Алёшка понял, что точно и попался, и провинился. Мать, кажется, даже не взбесилась. Холодно сказала:
- Собирай вещи.
- Какие, мам? - заискивающе улыбнулся Алёшка.
- Какие.. Ну, дорогие тебе вещи. Но немного. Остальное тебе выдадут. Одежду, обувь.
- Где, мам? - Алёшке казалось, что всё обойдётся.
- В детском доме! - заорала мать так, что дуршлаг свалился с гвоздя и загрохотал по газовой плите, - Я с Маринкой бы договорилась про абрикосы эти паршивые, но ты же, ты, сволочь, брешешь, глядя матери в глаза! И соседка это понимает! И понимает, что я воспитала этого брехуна! Собирайся! Бегом! А хотя нет, пойдём так, только свидетельство о рождении твоё захвачу, а то так тебя не примут. И справку о прививках.
Алёшка пустил слезу и заскулил:
- Маааам! Ну мам! Ну ты что, ну прости, хочешь, я у тётьМарины тоже пойду прощения попрошу?
- Хватит! И просил уже, и брехал потом снова, и брехал даже, что больше брехать не будешь, а сам всё равно брешешь! Обувай вон кеды свои абрикосовые! Государство о тебе позаботится, раз родителей не уважаешь.
"Был бы дома отец, - тоскливо подумал Алёшка, - Как-то бы всё решилось. А так всё, пропал".
Отец, машинист электровоза, был в очередной поездке. И всё бы действительно решилось по-хорошему. Отец, несмотря на огромные габариты, был мужиком добрейшим. И глаза его серые очень редко гневно отливали нержавеющей сталью, а основном были его глаза цвета голубиной шеи, серо-зелёные, так и ходил он по двору, всё "курлы" да "курлы", особенно после литровой коробки полусладкого под шоколадную конфету с вафелькой. Но отец был далеко, а мать уже выталкивала Алёшку за ворота.

Они шли молча, детский дом был километрах в трёх, Алёшка пытался начать хоть какой-то разговор, но мать зло оборачивалась, и он шёл на подгибающихся от ужаса ногах, но ничего поделать не мог. И тут из угла от магазина вывернул дед. Вернуться он должен был с дачи только завтра, но то ли заскучал, то ли рыба не клевала. Увидел мать с Алёшкой, удивился.
- Куда это вы? - улыбнулся он поначалу, но, заметив выражение лица Алёшкиной матери, тоже нахмурился.
Ему никто не ответил.
- Я спрашиваю - куда идёте? - просипел дед. И Алёшка не выдержал, кинулся к деду, обнял его ногу, зарыдал:
- Деда! Дедушка! Мать меня в детский дом ведёт, навсегда!
- Чего?!
- Мать - кобелям отдать! - тоже встрепенулась мать, - Мне такой брехун дома не нужен! У Маринки абрикосину разорил с ребятами и врёт, врёт мне, глядя в глаза! В детский дом, а куда его ещё?
У деда брови лохматые взлетели, оттолкнул он Алёшку, трясущимися руками начал вытаскивать ремень.
- Дед! - ещё громче зарыдал Алёшка, - Хоть убей, но не хочу в детский дом!
Дед свернул ремень петлёй, размахнулся.. Алёшка зажмурил глаза и услышал крик матери:
- Папа! Ты что? Ты что?! Не надо!
Дед наотмашь хлестал присевшую на дорогу мать ремнём.
- Хватит! Папа! Я же шутила! Папа!
- Шутишь ты? - задыхался от ярости дед, раз за разом поднимая ремень, - Нашла с чем шутить! - он хлестанул её ещё раз, захлебнулся в кашле, оттолкнул мать от себя, оттолкнул Алёшку и рванул было к дому. Обернулся, крикнул Алёшке:
- А ну, пошёл! Вечером ещё и отцу за тебя достанется! Бегом, домой!
Посмотрел на дочь, плюнул и полез за сигаретами в нагрудный карман.

Сорок лет назад ехал поздно молодой Костя домой в пригородной электричке. Погуляли с ребятами в родном селе хорошо, но пора было возвращаться к жене, в город. Жили они хорошо, дружно, а детей не было. Не то, что прямо вот очень хотелось, больше хотелось, чтоб как у всех, но не получалось.

Костя улыбался расслабленно, думал, когда ещё заедет на родину. На какой-то тёмной станции выскочила из их почти пустого вагона женщина, оставив на деревянной лавке новую коробку вроде как  из-под сапог. Костя было дёрнулся за женщиной, сказать, что забыла она сапоги, но электричка уже отправилась, с воем набирая ход. "Ну, сама виновата, раззява, - подумал он, - может, Нинке моей размер подойдёт". Снял крышку коробки и растерялся, задрожал - завёрнутая в клетчатое одеяло, в коробке спала крохотная девочка, месяцев трёх от роду, не больше, у Кости такая же племянница была, так он про возраст и понял. Не пошёл он на своей станции в милицию, а прямо с коробкой потопал домой. Разбудил жену:
- Нина! - кричал он с порога, даже не кричал - шипел, чтобы не разбудить девочку, - Нина, иди сюда, смотри, что я в электричке нашёл!
Нина, помятая после сна, заглянула в коробку. Потом посмотрела на Костю, всё поняла и, защищаясь, подняла руки:
- Нет-нет, Костя, ты что! Надо заявить в милицию, пусть мать её ищут! Чужой же ребёнок!
- Да видел я её мать! Кукушка! Бросила ребёнка в вагоне! Нин, смотри, какая девочка хорошенькая!
- Костя, нет. Давай я сейчас оденусь, в детдом её отнесём. Там ей будет лучше.
Но Костя уже всё решил.
- Кому когда было лучше в детском доме, а, Нин? Мать твоя, пьющая женщина, неужели же хуже, чем трезвая воспитательница, а? - Костя распалился, уже кричал в голос. Девочка в коробке начала поскуливать, - Нин, ты же баба, умная же вроде, ребёнка - и в детский дом?! Я тебя лучше туда сдам, а Милку (Костя вдруг понял, как назовёт девочку) оставлю себе!
Нина поняла, что он не шутит.
- Ладно, Костя, давай завтра всё будем по-настоящему решать. А сейчас спать будем.
- Девочку сначала покорми! Пойду по дому, поспрашиваю, может, у кого смесь есть! Молока нагрей!
- У Светы с пятого этажа должна быть, мальчик её вроде уже из бутылочки ест.
И Нина осторожно взяла коробку из Костиных рук.

Дед сидел во дворе, смотрел на своё абрикосовое дерево, курил.
- Дед, - Алёшка подкрался сзади, осторожно потрогал его за плечо, - Ты это, скажи маме, что мы всё наладим с пацанами, абрикосы соберём, ветки там, где надо поправим. А, дед?
Дед молча встал, не оглядываясь, смахнул что-то с лица и пошёл в огород, заправляя ремень в брюки.