1.

Екатерина Ивановна Ш. выбралась из Гелендвагена и направилась к приёмному отделению, нагруженная сумками и пакетами как вьючная лошадка. Дома она выложила только половину ящика рябиновки, два блока хороших сигарет и полуторалитровую бутыль Мартини Бьянко — повыпендриваться перед подругой. На остальные курьерские деньги в ТЦ были куплена красная мини-юбка в белый горох, комплект из белых трусиков, пояса и чулочков, а также полупрозрачная блузка с коротким рукавом — наконец-то она сможет всё это надеть, ведь Хуберт обещал избавить её от проклятого псориаза. Облизанная им рука по-прежнему была чистой и гладкой. На откуп дежурной смене в отдельных пакетах размещались три полторашки холодного ходыженского пива и две больших пиццы. Ещё одна сумка позвякивала шестью бутылками рябиновки, — больше в горшок адыгейско-израильской княжеской пальмы просто не влезет.

Как на грех, уже в дверях корпуса санитарка опять попалась на глаза главврачу Мариэтте.

— Екатерина, вы же домой ушли, что вы здесь опять вертитесь и бутылками звените?

— Так я из дома, как посетитель к виповцу доставляю по списку необходимое. Сказали обихаживать, вот я и стараюсь свою работу хорошо делать даже в своё свободное время. Глядишь, опекаемый благодарность нашему стардому напишет или спонсоров привлечёт. Сами же на собрании нас учили.

— Ну идите, идите. Только не переборщите с обихаживанием и смену не обвалите.

2.

Троица следопытов напряжённо наблюдала из кустов, как лейтенант безуспешно тычет пальцем в кнопку звонка на столбе у калитки. Телефон старой немки по-прежнему не отвечал. Тимур, картинно почесав затылок и изобразив всей фигурой невыносимую усталость, потянул калитку на себя. Та и открылась.

— Стой, дурак, я же тебе всё разжевал, — прошипел старпом, снимая с плеча дробовик и досылая патрон, — куда ты лезешь, сукин кот?

Однако переживания Игната Фёдоровича были напрасны, — Тимур аккуратно закрыл калитку и пошёл в обход участка по периметру забора, как и было условлено.

— Олег, твоя очередь. Иди с другой стороны, позади дома состыкуйтесь и через забор перелезайте или секцию повалите, как быстрее и тише получится. Тимур с пистолетом пусть окна пасёт, а ты на карачках на передний фасад вылези, дверь в дом открой и засядь низко между ней и лавочкой. Пока мы с Тимофеем не пройдём — дыши через раз. Ссышь?

— Ссу. Пошёл я, а то с татарином пересечься не успею.

— Нормальный у тебя начальник, Тимофей. Другой бы болт забил и задницу из кабинета не высовывал, а этот вроде в штанах родился. Ты сам-то как?

— Нормально. Перед боями на ринге так же накатывало. Что делать надо?

— Калитку откроешь и к двери в дом налево наискосок беги пригнувшись, и в простенок вожмись, пока я с артиллерией не подойду. Вон, Олег уже жало из-за угла высунул, пошёл, сынок!

3.

Генка подробно описал весь свой рабочий полудень подполковнику и подписал все листочки.

— Теперь-то можно в дом зайти? Понятно же, что я не при делах, весь маршрут как на ладони, и один я в машине не оставался.

— Нельзя тебе туда, там экспертам ещё работать и работать по этой мясорубке. Машину тоже придётся здесь оставить на время, сам понимать должен.

— Ну хоть видеокассету отдайте, «Том и Джерри», в тумбочке под телевизором она.

— Что-то там интимно-личное?

— Ага. Заначка там в коробке. На ночлег надо и на поесть.

— Много там? — подполковник достал портмоне.

— Семь тысяч. — Генка прибавил пару тысяч, надеясь хоть как-то нажиться на ситуации.

— Отлично, пиши расписку на десятку и на этот паспорт. Через месяц вернёшь, — на стол беседки легла разовая пятитысячная купюра.

— Так это...

— Оно самое. А как ты хотел? Теперь я и так возьму, как вещдок. Будешь писать или на трое суток?

— Да пишу, пишу уже. Нормально же разговаривали.

Обретя относительную своду в виде подписки о невыезде, Генка направил свои стопы в ближайший разливной пивняк, где царствовала волосатая и усатая Тамара c которой ленивого дрища связывали вялотекущие половые отношения и халявное пиво.

— Убили мою Лилечку. Убили, голову оторвали, изнасиловали и на забор насадили.

— Кого изнасиловали? Голову или забор? Пиво слитое будешь?

— Буду.

Генка вылудил залпом кружку отстоя и дежурно сунул руку между ног пивницы, хотелось есть и ночевать.

4.

Справедливо рассудив, что надевать обновки лучше на уже чистое излеченное тело, Катька мигом облачилась в халатик безо всего, впихнула все бутылки кроме одной в тайник горшка, хорошенько отхлебнула рябиновки, занюхав закрытой коробкой с пиццей, спрятала свой пакет в шкафу под снятой одеждой и бодро отправилась в вип-палату с остальным скарбом и початой бутылкой.

— Заждался? Я вроде быстро, только с машиной повозиться пришлось. — санитарка стала вынимать из пакетов покупки и раскладывать на соседней с Хубертом койке. — Трусы-носки по две пары, водолазка, майка под неё, брюки с ремнём, пиджак полуспортивный, мокасины. Часы взяла простенькие, но симпатичные, подумала, что ты без мобильного пока. Парфюм взяла, Хуго Босс Ман, флакон маленький, но аромат проверенный, стойкий. Я такой мужу покойному покупала. Не, он тогда не покойный ещё был. Не подумай, он не от парфюма умер, от передоза. Потом, через год где-то. — Алкоголь на пустой желудок давал о себе знать, и Катьку заносило немного. — Машина недалеко от входа ждёт. Махну, подъедет, а так без надобности светить. Вот чеки все, вот сдача. Я всё правильно купила, ты доволен?

— Да, — коротко ответил Красавчик, достал из бумажника ещё двести евро, и пододвинул вместе со сдачей в сторону Кати, — спасибо.

— Да я не на деньги намекала, действительно помочь хочу. Как у тебя рана на голове? Может перевязать надо? Дай посмотрю.

Рыжая не могла поверить своим глазам. Ещё пару часов назад на затылке Красавчика возвышалась здоровенная шишка, рядом с ней кровила сечка, а сейчас от них и следа не осталось, чудеса, да и только.

— Ты же меня вылечишь, Ху... Хуберт?

— Я обещал. Иди ко мне, — Красавчик потянул Катьку на себя, сбросив одеяло на пол.

— Ой, — то ли испуганно, то ли восхищённо пискнула санитарка. — Погоди, я только дверь закрою.

Накатив для храбрости почти полную казённую кружку любимого напитка, хожалка захлопнула дверь и припёрла её пустой койкой, замки для опекаемых не предусмотрены.

«Чему быть, того не миновать, а халатик снова гладить лень», — подумала Катька и предстала перед Хубертом во всём своём природном естестве. Всё-таки у родов в школьном возрасте есть некоторые преимущества, организм быстро приходит в форму и долго её сохраняет. Подтверждением является то, что наша героиня подрабатывала в ночном клубе танцами на шесте ещё совсем недавно, пока болезнь не поставила крест на этом весьма приличном приработке. Благодаря занятиям гимнастикой и фигурным катанием, она выносила гораздо более молодых конкуренток в одну калитку.

— Ты меня хочешь? — хриплым от предвкушения голосом спросила Катя.

Впрочем, этот вопрос был риторическим, вертикаль двадцать третьего (или двадцать пятого?) пальца говорила сама за себя, и санитарка отважно бросилась в объятья Красавчика.

5.

Генка сидел в выцветших семейниках на застеклённой веранде Тамаркиного дома, подливал себе в кружку слитое в пятилитровую баклажку со дна кегов выдохшееся пиво, и что-то складывал в столбик на полях газеты с рыбными очистками. Свежее пиво и закуски в халявный райдер не входили, максимум, что могла позволить ему Тамара, это купить означенные ништяки по закупочной, чем водитель санитарной машины пользовался в дни аванса и получки.

— Может оно всё и к лучшему, — утешал себя лодырь, — участок такой же, дом поновей и побольше, сын взрослый в Европу свалил, замуж там вышел. Пусть и гомик, зато спиногрызов не настругает. Томка молодец, выкупила тошниловку свою и на себя пашет. Займу у неё, куплю самосвал тысяч за триста-четыреста, буду щебень-песок с карьеров возить или дрова с лесопилки. Нахрена мне этот дом престарелых с ходячими мертвецами и начальством? Гена туда, Гена сюда, а как машину на выходные дать, так она минздравовская. Жлобы, мль...

Лилька вроде тоже неплохо зарабатывала, тащила с работы всё, что не прибито и не привинчено, только у неё снега зимой не допросишься: это мамочке, это сыночке, это на чёрный день, а тебе, Генке — хрен до коленки. Держи вот рубашку в клеточку, вчера мужчина умер твоей комплекции. Чистая, стираная, он в ней и не ходил почти, всё больше в майке стардомовской.

Сиськи у неё конечно хороши были, и задница как полная луна над горами Кавказа, это да. И девчонки из персонала симпатичные и сговорчивые попадались через одну, не отнять. Да никуда они не денутся, это мужиков свободных в городе днём с огнём не найдёшь, а баб-то пруд пруди. Снимай хату с обстановкой за косарь в день и паши их до седьмого пота. Зато Томка погорячей будет и поохочее до этого дела. Вечером так накувыркалась в койке, что сейчас спит без задних ног и храпит, как зютка, через три кирпичные стены слышно. А усы — так с лица воду не пить.

Генка так раззудил себя радужными перспективами, что захотел неотложно выпить, и не пива, а чего-нибудь покрепче и поблагороднее, не каждый день вдовеешь, в конце концов. На мягких лапах он прокрался в соседнюю комнату и открыл большой холодильник, дверь которого предательски громко чмокнула. Храп Тамары сменил тональность, но скоро возобновился в прежнем режиме. Замерший, было, прикинувшимся мёртвым опоссумом блудодей протиснул руку между батонами всяческой колбасы и нашарил пару бутылок водки, которые и извлёк наружу. Ещё вечером он приметил закладку, когда помогал пассии накрывать стол. Поколебавшись, взял обе и прихватил банку черноморской кильки в томате туапсинского рыбзавода. Пятерик на ляжке, Томка гундеть не будет, за всё уплачено, а отоспится завтра от души.

Генка вспорол ножом банку, откупорил бутылку, отпилил половину куска чёрствого хлеба и налил себе водки по плечики мутноватой майонезной банки с подоконника Полноценно он впервые здесь ночевал и не хотел громыхать посудой в шкафах.

— С днём рождения, аллигатор Геннадий! Женщин побольше и кошелёк потолще! Можно и наоборот, — самопоздравился нувориш и залпом выхлестнул ёмкость. Чёрствый хлеб уже размяк от томатного соуса и трех трупиков рыбок, хорошо прожаренных отдельно от томатной юшки, и неуловимым образом напоминал специально подготовленный тост. Незатейливый гурман ел его по старинной украинской технологии — носом двигал рыбок вдаль, а откусывал сначала только хлеб за ними. Доехавший до корочки деликатес должен был быть употреблён вторым темпом, уже под пятьдесят граммов беленькой. Таким нехитрым способом достигался максимум экономии и удовольствия.

Генке захорошело так, что он уже начал представлять себя в кровати с двумя санитарочками стардома, но коварный (или умный?) организм, почуяв поступление более качественного алкоголя, решил немедленно избавиться от пивных опивок, известив хозяина тяжестью в мочевом пузыре и зловещим клокотанием в желудке. Еле успев прикурить сигарету, вольный перевозчик схватил со стола газету с подсчётами и выскочил во двор. Санузел в доме располагался напротив дверей хозяйкиной спальни, а будить Тому раньше времени было чревато объяснениями за водку.

Прилегающий к дому участок он толком и не рассматривал раньше, так как обычно прошмыгивал в дом и обратно, но помнил, что по передку забора росли довольно большие кусты то ли малины, то ли крыжовника и смородины. Листва на кустах ещё не набрала пышности, отчего дристуну пришлось поёрзать в колючках, чтобы понадёжней пристроить свой афедрон. Помогло то, что уличные фонари уже погасли, а единственным источником освещения была узкая полоска света из наполовину открытой двери. Увлёкшись процессом и уже докуривая сигарету, Генка краем глаза заметил, что жёлтая дорожка на мгновенье стала шире, но тут же приняла прежний вид. Ещё через несколько секунд свет на веранде погас и из глубины дома раздался короткий вскрик и глухое рычание с каким-то подвывом.

6.

Тимофей и Олег Павлович сработали синхронно, и старпом с неожиданной для своих лет проворностью бросился в дом, держа на изготовке Сайгу с включённым подствольным фонарём. Ствол влево, вправо — в сенях никого. Игнат присел и толкнул дверь в жилое помещение — тишина. Вешалка, сортир, влево-вправо, бойлерная, кухня, одёжные шкафы — чисто. Прижавшись к стене, выставил ствол в зал и обвёл пространство пятном фонаря: всё убрано, расставлено по местам, только в камине догорают угли и немного пахнет горелой органикой. Он сделал шаг вперёд и замер, наведя оружие на правую от себя дверь, за которой послышался какой-то шорох. Пауза казалась вечной, у моряка уже начали затекать руки, когда дверь медленно открылась, и из-за неё высунулась ветка с примотанной белой тряпкой.

— Не ситириляй, дядя Игнат, cдаёмсууу!

— Вот придурок, — старпом снял палец со спускового крючка, — а если бы я двенадцатым калибром картечью через дверь жахнул? Ладно бы тебя прижмурил, не жалко, а шуму сколько было бы? Сказано же было в дом не лезть!

— Так я посмотрел же сначала. Cо стороны зала и кабинета луна в окна светит, а в бабкиной спальне свеча на столике горела. Окно приоткрыто немного было, на гребёнку. Я ветку от яблони отломил и гребёнку подбил. Что я там под окнами скучать буду, а вдруг тут вам помощь потребуется?

— Ладно, отмазка засчитана. Хозяйка где?

— На небесах хозяйка. Или в аду. Мёртвая на кровати она лежит, одетая как невеста, даже венок на голове.

— Скажи нашим на крыльце, пусть в дом зайдут, только руками ничего не трогают. Ты небось в спальне всё лапами своими перехватал?

— Знаю, что протереть надо, но в спальне что-то тряпок не видел, салфетку с тумбочки для белого флага взять пришлось. Пошёл я за ребятами.

— Так, парни, Екатерина Генриховна мертва, кажется, — Игнат Фёдорович оглядел собравшуюся у стола команду хмурым взглядом. — Мы опоздали минут на сорок. Но это может быть и к лучшему, так как мы столкнулись с очень сильным противником, и неизвестно, чем бы кончилось лобовое столкновение с ним. Пока он нас опережает, хотя это не самое страшное. Плохо, что мы мало знаем о нём и его возможностях, практически только имя и совсем немного фактов из биографии, за достоверность которых я бы не поручился. Завтра с утра надо ехать к Зосиме. Еще раз говорю: колхоз — дело добровольное. У вас семьи, дети, работа, а случиться всякое может.

— У меня алиби. Ни семьи, ни детей, ни родителей. Погоны только и пестик нечищеный в кобуре. Возьмите меня в поход, товарищ адмирал северного торгового флота!

— Генриховна на моей совести, подопечных тоже жалко, какими они не будь. Зосима опять же... Я в деле, за Тимуром должен хоть кто-то присматривать.

— От меня пока меньше всего пользы, я понимаю, но началось это в доме престарелых. Какой из меня директор, если я порядок навести не смогу? Админресурс тоже лишним не будет. Командуй, уважаемый земноводный, я в твоём распоряжении.

— Почему-то я так и думал. Ну, раз сами напросились... Олег, сходи к машине, возьми в багажнике упаковку перчаток строительных, ветошь, пшикалку санитарную, пару пакетов с ручками. За спинкой водительского термос, пусть в халюжной чаю сладкого нальют, и скажи, чтобы через час ровно приготовили и завернули с собой поесть на четырёх человек. Нет, лучше на шесть, поправил себя старпом, посмотрев на санитара.

Тимур, начни с камина, выгреби всё аккуратно на притопочный лист, заслонку вынь, сам понюхаешь и мне дашь. Мы с Тимофеем Генриховной займёмся. Олег вернётся, — тебе в помощь. Лёгкий обыск в перчатках, всё на место обратно, ну тебя этому научить должны были. На всё про всё у нас пятьдесят минут, время пошло.

— Как вы определили, что на сорок минут мы опоздали? — Тимофей помогал аккуратно переворачивать тело, — я уж покойников навидался на работе.

— Элементарно, Ватсон. Про высыхание склер и слизистой, знаешь наверно, как и про помутнение роговицы. У пассажирки видимых изменений нет, а в доме тепло от камина. Старики мерзлявые обычно, а у неё даже окно приоткрыто было, хотя вечером уже прохладно, значит, не больше часа-полутора. Угли в камине ещё не прогорели, дымок из трубы шёл. Ну и самое главное — предсмертная записка. Листок плотной бумаги сложен пополам, текстом внутрь. Генриховна была консервативна, даже мобильники не признавала, писала перьевой ручкой, она, кстати, рядом с запиской лежала. Рецептура чернил принципиально не меняется, ручка не картриджная, а значит, всё та же вода дистиллированная, краситель и глицерин. Я первым делом листок развернул, на палец подышал и приложил к тексту. Отпечаток чёткий, но блёклый.

— Учись, Тимофей! — в спальню зашёл Тимур, держа на вытянутых руках задвижку от каминной трубы, — я как бабку увидел, тоже время примерно определил, только по свече. Она всего на пару сантиметров оплавилась. А Фёдорович этот момент упустил, хе-хе.

— Вот же я старый дурак! Покойной в глаза и рот залезал, когда можно было спросить у здешнего доктора Мортимера, сколько раз пепел упал с сигары сэра Чарльза у калитки. Ничего, что свечи бывают разной длины и толщины? Из разного материала: воска, парафина, стеарина? Ты можешь сказать, когда именно Генриховна свечу зажгла? То-то и оно.

А чтобы нос впредь не задирал, я тебя вообще на задницу посажу. Ты записку предсмертную видел?

— Ну видел.

— И что скажешь?

— Так она на немецком, а я в нём не бум-бум. Не думаю, что тут многие им владеют настолько хорошо, чтобы точно перевести.

— Про язык ты верно сказал. А вот про цифры, их то переводить не надо вроде.

— В смысле? Какие цифры?

— Арабские, мать твою. Смотри в конце листа: Geschrieben am 19. April 2023, um 19:00 Uhr. И подпись. Но это не отменяет мною сказанного, для общего развития.

— Вот это я лажанул... Теперь вы меня запинаете с Тимофеем.

— Да брось, c кем не бывает. Просто дядя Игнат нас учит по-разному. Мне вот всё разжёвывать надо, а ты шустрый, горячий больно. Терпи и слушай. Про свечку же верно сообразил, как я понял.

— Обнимитесь ещё, дети лейтенанта Шмидта. Давай заслонку сюда, — старпом понюхал железяку, поскрёб её, ещё раз понюхал. — Кожей пахнет натуральной. И не топили давно, сажа тонким слоем одинаковая, а под ней металл чистый.

— А что это значит? — осторожно высунулся из ракушки притихший Тимур.

— Ещё нашёл чего? Пойдём в зал, тут почти ясно всё уже.

— Вот. Угли остывшие я в ведро сложил, потом обратно сложу. А это вот, что собрал, — на пакете лежали четыре закопчённых уголка, обгорелая пластина размером два на примерно сорок сантиметров, и увесистая пригоршня скрепок. Со скрепками понятно, бумаги жгли. Они старинные, проволока толстая. Уголки от рамки какой-то или от картины. Про полоску ничего не скажу, для закладки она толстовата и корявая какая-то.

— Немного добавлю, уважаемый Ватсон, — Игнат Фёдорович потёр уголок пальцами в перчатке, — узнаёшь, Тимофей?

— Ага. Это от альбома с фотографиями.

— И полоска тоже от него. Раньше такие вставляли в корешок переплёта, чтобы альбомы или книги не плющились и держали форму. Густо мазали костным или мездровым клеем, вот она и не сгорела вся. Бумаг сожгли много, видите, как скрепки в толщину разогнуты? Давно документы скалывали, иначе бы от температуры скрепки бы обратно сплющились — эффект памяти формы называется. Но это нам мало что даёт. Что у тебя, Олег?

— Кто-то здесь рылся недавно. Аккуратно, но торопливо.

— Почему так решил?

— Книги не по линеечке стоят и в двух местах тома переставлены по несколько штук сразу, как будто их вынимали, сколько рука ухватит, а потом всей пачкой назад ставили. На бабку непохоже, ей торопиться некуда было, это раз. Если она что-то прятала в своём доме, то знала бы где, а не перерывала все полки, это два. Ну и руки у неё маленькие, столько томов за раз не ухватит. Тимофей, приложи-ка свою лапу — вооот, здоровый мужик искал, ни стул, ни кресло не пододвигал, чтобы с верхней полки достать.

— Блеск! А почему не придвигал?

— Потому что тянулся и с верхней полки под углом доставал, и обратно ставил. Тимофей, повтори, пожалуйста. Видите, как дальние верхние уголки капельку заминаются на обложках? И так по всем верхним полкам. На нижних полках наоборот, нижние уголки примяты, значит высокого роста и спешил, на колени не вставал.

— И ещё дожми чуток, Олег.

— Не нашёл, что искал, получается.

— Ай, браво!

— С вами и медведь на велосипеде кататься научится, чего уж там... — Олег, однако, даже немного покраснел от гордости за себя.

— Так, парни, у нас меньше пятнадцати минут и одна закрытая дверь в кабинет. Предлагаю завтра вечером повторить визит. Я пока с запиской разберусь, подумаю, что к чему. Хуберт, похоже, здесь уже побывал, Генриховне всё равно. Протираем всё по-быстрому, золу в пакет — по дороге выбросим, и валим.

Tweet