Маленькая красная книжица приятно грела руки. Не веря своим глазам, под ярким июньским солнцем я разглядывал свой такой мааленький, но такой нужный Билет На Свободу. Позади жирные военкоматовские рыла, белые халаты больничных врачей, прячущая бегающие подлые глазки рожа невропатолога, выкуренные в больничных коридорах блоки Bond Street и долгие разговоры в тапочках на лестнице. Мир вдруг ожил и засиял новыми красками.

Кто бы мог подумать, что кусочек картона может быть таким тяжёлым – лежащий в моих руках маленький его кусочек тянул к земле с массой бетонной плиты. Из ровных строчек, аж продавленных на нём набитой рукой военкоматовской тётки, выходило, что страна очень хочет меня лицезреть через две недели с вещами на сборном пункте с крайне депровым названием «Угрешский». Как ни странно, перспектива сменить свои, хоть и потрёпанныё, но всё ж свои, шузы на сапоги мне никак не улыбалась. Вокруг цвела и пахла весенняя Москва образца 92-го года. Народ на лавочках трескал Жигулёвское и почём зря тискал девок. Город освобождался от серого цвета. Воздух вокруг был густым от переполнявших его маз, густым роем витающих в ярко-голубом апрельском небе. Через месяц начнётся лето. Конечно 30-километровые марш-броски могли бы принести в него свою изюминку, но чем-то всё-таки меня смущали. А перспектива просто променять два года ебли с девками и зарабатывания бабла на пиздюли и трамбовку мозгов ебланами с сержантскими лычками тоже не проводила меня в телячий восторг. Косить! Адназначна косить!

Горько вспоминая о скошенном на вступительном экзамене приёмной комиссией балле, я принялся ворошить тёмные глубины своего мозга на предмет нечаянно забытых ужасных болезней. Почему-то кроме насморка, кариеса и детской свинки, ничего из блока памяти извлечь не удалось. Может заболеть? Чем? Однажды ранним утром нечаянно обнаружить у себя застарелый энурез?…энурезище. Но, мало того, что сцать под себя упорно не хотелось, да и вообще, маза эта напоминала нехитрое словосочетание ФУФЛО. Через пару часов бурной работы мозга и немедля собранного симпозиума из пары закадык по проблемам наебалова военкомата, было принято решение устроить небольшое сотрясение головного студня с последующим вызовом скорой помощи и укладкой потерпевшего меня на пару недель в стационар. Как выяснилось позже, спектакль оказался несколько длиннее, чем я ожидал и растянулся аж на 3 действия.

Итак:

Действие I.

Ровно через неделю после вышеописанных душевных терзаний, я, пара моих друзей и цельный консилиум из пяти йебланов обоего полу, бакланили на лавочке во дворе Оружейного переулка. Орудием нанесения лёгких телесных повреждений по голове, была выбрана весьма нехуйственного вида и ничуть не меньшего веса мельхиоровая ложка. Кроме этого была заготовлена двухлитровая банка с водой, дабы мне легко и непринуждённо блевалось – совершенно необходимая часть спектакля. Было решено йобнуть этим столовым предметом мне по лбу и, при явлении совершенно необходимого для правдивости происходящего шишака, совать два пальца в рот и собчать в скорую помошшь, да побыстрее. Консультанты-йебланы, правда, настаивали на закосе посредством почечных болезней, но, будучи пару раз посланными нахуй, быстро окстились и загрустили.

-Бац- ложка в руках моего закадыки резко увеличилась в размерах, заслонив собой всё небо, и состыковалась с моим чердаком. Небо слегка потемнело, и, дёрнувшись, как помеха на телеэкране, вернулось обратно.

Секунд 10 я не мог издать ни звука.

-Уйбляяяяя йобанарот!!! – гамма моих ощущений, оформившись, вырвалась наружу в таком конгломерате. Жбан гудел. Весь. Сильно.

Как ни странно, через пять минут ожидаемый шишак так и не был найден на моей тыкве, и, хотя весь чердак удвоился в размерах и покраснел, шишки на нём так и не появилось.

- Нда, Очевидное, бля, Невероятное! Капице нам звонить было некогда и мы продолжили.

Так как ударный прибор нас подвёл, да и желания повторить вышеописанный ритуал у меня так и не появилось, немного пораскинув, если его можно так назвать после этого, мозгом, мы изобрели другое ноу-хау.

Искомую шишку нам удалось натурализовать на моём жбане лишь звонко ёбнув оным в стенку (надо было её спросить: чё выйобываишься). Радость от запоздалого её нам явления можно было, пожалуй, сравнить только с радостью отца, наконец-то увидевшего своего первенца… или, на худой конец экспериментатора, проебавшего полжизни на вечный двигатель и, в конце концов таки его сконструлившего.

Шишка, хоть и не внушала благоговение своим жалкими размерами, но выглядела довольно натурально. Теперь в мои задачи входило перемещение сьеденной пару часов назад шаурмы на заранее выбранное местечко («Квадрат 36-80», ебёнть). Попробовав запихнуть первый раз в жизни два пальца себе в рот и сблевнуть, я, к своему ужасу, понял, что хуй у меня чего выйдет. Ну не привык я так блевать! После бесплодных пятиминутных попыток пришлось-таки прибегнуть к посторонней помощи. Рука друга! …как много в этом звуке. После пятиминутных усилий, сопровождаемых прерываемой характерными звуками вознёй, у меня-таки получилось исторгнуть из себя неясного вида, но с очень узнаваемым запахом смесь, нещадно обблевав при этом руку своего друга. Кто-то поскакал звонить в скорую, а я быстро сгрузился на лавочку и принял надлежаще охуевший вид.

В процессе придания мне оного я, видимо-таки несколько перестарался, так как первой фразой, не заставивших себя ждать более получаса, людёв в белых халатах со скорой было – «Он, что пьяный?». Йебланы-консультанты мялись в близлежащей подворотне, а мой визави описывая вокруг меня и, подозрительно разглядывающих мою космическую, не побоюсь этого слова, на тот момент рожу, круги, аки бормочущий шмель, непрерывно и, надо заметить, нихуя неразборчиво бормотал про то, как я полез на карусели во дворе и, нелепо с них упав и подняв голову, был уебашен ими прямо в тыкву. Людей в белых халатах, при всём желании, доверчивыми я бы не назвал – в высшей степени подозрительно зыркая на меня, один из них, покопавшись в моей, тогда ещё довольно густой шевелюре, таки нашёл это жалкое подобие шишки, доставшейся мне с таким трудом. Другой эскулап в это время недоверчиво разглядывал остатки шаурмы предпоследней из свежестей, аккуратной лужицей собравшиеся подле каруселей. Презентация моего фуфлового сотрясения в конце концов получила оценку «удовлетворительно» и, через 10 минут мы тряслись в белом рафике с красным крестом на боку в направлении горбольницы № 31. Посидев с полчасика в приёмном отделении меня уложили на каталку и куда-то повезли. Стремак, бля! - пронеслось в мозгу – а может они, сцуки, уже всё поняли и просто прикалываются? Склонившееся надо мной довольно ехидное врачебное рыло почти подтвердило мои опасения, ещё бы минута и я, скорее всего сам бы слез с каталки и пошёл домой, особливо учитывая то, что я с баальшим , надо сказать, трудом, удерживался от смеха во время ощупывания моего жбана. Самое интересное, что этот врач мой многострадальный шишак так и не нашёл. Наверное с испугу он втянулся внутрь.

Так или иначе, открыв на следующий день глаза я упёрся взглядом в белый больничный потолок. Слегка поскрипывая кроватными пружинами я принялся за осмотр палаты. В больнице я был до этого всего один раз, и то в детстве, сломав ногу в дерзкой попытке обогнать велосипед и, в конце концов, под него и йобнувшись. В палате кроме меня тусовало человек восемь всяко-разно пострадавших личностей. Причём среди оных были и весьма незаурядные – например, лесоруб, недавно вернувшийся откуда-то с Урала, и, изрядно надравшись по этому поводу самогону, неудачно сгрузившийся с лестницы, или крановщик, упавший с высоты четвёртого этажа на бетонные плиты и, кроме сотрясения мозга сломавший себе руку, ногу, несколько рёбер, нос и, впридачу, челюсть – завидный образец крепости духа – будучи с ног до головы замотанным бинтами он, при этом, не забывал флиртовать с медсёстрами, хотя наружу у него торчал только один глаз, нос, забитый тампонами и перевязанная челюсть. Кроме вышеозначенных звёзд больших и малых академических театров с нами лежал очень мрачный человек с повязкой, напоминавшей танковый шлем, с нашей лёгкой руки именовавшийся танкистом – он находился в глубокой депре по поводу получения в жбан от двух йебланов-собутыльников, найденных им на площади трёх вокзалов и зазванных им к себе домой, дабы отметить скоропостижное сваливание собственной жены на юга. Йебланы, выпив с танкистом водки, видимо, разошлись в точках зрения на мировую революцию и, как следует вьебав ему по голове бутылкой, вынесли из квартиры всю мебель, вплоть до стульев и мясорубки, а, быстренько вернувшаяся с югов жена, видя такое дело, не долго думая, подала на развод. В общем, со мной рядом лежали большие затейники.

Через час по палате прошелестело стрёмное слово «обход». При мысли о том, что сейчас злобнообразно настроенная шайка эскулапов будет рассматривать меня через лупу и хватать руками за мой несколько покоцанный череп, я поёжился.

Шайка, как оказалось, состояла из весьма симпатичной тётки – моего лечащего врача, и парочки молодых смешливых и постоянно конфузящихся медсестёр.

- Так-так-такушки - протянула тётка, довольно пессимистически уставившись на меня…

- Упал значит?

- Упал… - подтвердил я.

- Откуда упал-то? – врачиха не отставала.

- С карусели – обнадёжил я.

- Ну-ка вытяни-ка руки – попросила она.

Вытянув грабли вперёд я принялся изображать их дрожание… довольно неумело, надо сказать.

- Да ты руками-то не тряси, а просто вытяни! – врачиха явно настроена была крайне скептично.

Я-таки вытянул… с числом попыток моё актёрское мастерство явно росло – зрители в белых халатах удовлетворились увиденным и, чуток покалякав в бумагах, пошли дальше – уфф, кажется пронесло… Прошло две недели… Весна разгулялась не на шутку… Всё вокруг зеленело, шелестело и шептало… Я бодро топал по улице в направлении метро, разглядывая медицинское заключение, в котором синим по белому было написано «сотрясение головного мозга… с лёгкими осложнениями». Это радовало.

Через пару дней я ёрзал на стуле перед двумя довольно добродушного вида тётками в военкоматовском кабинете невропатолога. Одна из них, удовлётворённо угукая ковырялась в моём личном деле, синхронно с неспешным подсчётом уличных ворон, между делом учинённым её коллегой. Непонятный шум, неожиданно раздавшийся в коридоре, заставил их оторвать головы и с неподдельным интересом уставиться на дверь. Источники его не заставили себя ждать – в дверь просунулись две нечёсаные головы, в которых, к моему немалому удивлению, я опознал своих бывших одноклассников.

- Хаа, Матвеич, ты чё здесь делаешь?! – завопили они.

- Вы чего так разорались-то, молодые люди?! – строго поинтересовались тётки.

- Не берите его в армию, тётенька - осторожно попросили волосатые чуваки.

- Да он и не пойдёт никуда, у него вон осложнения всяко-разно – порадовали меня тётки. – по крайней мере, до осени он точно свободен, а там посмотрим.

Донельзя довольный таким поворотом дела, остаток дня мы с одноклассниками провели за поглощением пива, как нельзя кстати продававшегося в опасной близости от военкомата.

К своему немалому удивлению, оказавшись через полгода в военкомате, я обнаружил подлую замену добродушных тёток на каменнолицую мадам ростом под два метра, с виду напоминавшую основной персонаж сказки «Снежная королева».

- Ну что мы тут имеем? – поблёскивая снежинками в глазах, она принялась за изучение моего личного дела со свежепритараненными из невропатологического диспансера справками.

- Сотрясение значит? – ну ладно, особых осложнений нет, но ограничения мы тебе поставим, так что пойдёшь в связь там… ракетчики, ну или в стройбат, например.

Обрадовала блять!!!

- Как это нет осложнений?! – там же написано, что есть! – буквально завопил я.

- Даа, ничего опасного у тебя нет, мало ли, сотрясение – ну и что, у всех сотрясение, и ничего… живут.

- У меня же голова всё время болит… сильно! – в отчаянии заныл я.

- Ну, судя по справке, всё у тебя нормально… это ещё не повод не ходить в армию! – кольнула меня снежинками Королева.

Из военкомата я вышёл буквально побитый ссаными тряпками. В глазах моих светилась вселенская грусть. Попандос! – вертелось у меня в голове. Йобтвайю…

Перебрав в голове все возможные варианты моих действий, я выбрал самый нехитрый – а ну их впесду, не пойду больше в военкомат!

Через полгода количество повесток, присланных мне, достигло обьёма чуть ли не «Войны и мира». Что-то надо было-таки предпринять. Окончательно к каким-то действиям меня сподвиг звонок участкового, от представания пред светлы очи коего меня спасла лишь симуляция самого больного в мире человека. Хотя, разумеется проигнорированное с особым цинизмом обещание прийти через неделю, дать ему пришлось.

Продолжение следует…
Matvein 2002