Он - Валера. Простой московский хипстер. Волосы собранные резинкой в пучок на затылке, борода, очки в толстой оправе, рубашка в клетку, джинсы в обтяжку, кеды. Книга под мышкой. Хотя хипстером он был больше по форме чем по содержанию. Ему было глубоко фиолетово на социум, который якобы подгоняет всех людей под свои мерки, на внешнюю и внутреннюю свободы. Весь этот прикид создавал образ не сколько хипстера, а скорее интеллигента - ботана. Образ довершали очки в толстой оправе и с большими диоптриями. Видом своим Валера вызывал у представительниц прекрасного пола как минимум материнские инстинкты: накормить, обогреть, защищать. Как максимум приобщить этакого неумеху не от мира сего к радостям плотского общения. Валера успешно этим пользовался.
Она - студентка института культура. Интеллигентка в девятом поколении, воспитанная на поэзии "Серебряного века". Бунтарка (снимает комнату при том, что москвичка). И конечно Варвара. Вроде бы и серая мышка, но не лишенная своеобразного очарования. Роста не высокого, волосы темные, вьющиеся, зачесанные и собранные в хвост. Всегда аккуратно одевалась как правило белый верх, черный низ.
Получилось так, что векторы этих двух разных людей пересеклись. Пересеклись практически в центре Красной площади. Валера держал в одной руке картонный стаканчик с кофе в другой открытую книгу. Варвара пыталась сосчитать количество зубцов на кремлевской стене. Они столкнулись. Валера облился кофе и уронил книгу. Варвара подвернула ногу и упала на брусчатку.
Когда все последствия катастрофы были устранены. Произошло знакомство.
- Варвара
- Валера
- Извините меня пожалуйста, - сказала Варвара.
- И вы меня извините, - ответил Валера
Варвара посмотрела на обложку книги которую Валера прижимал к груди.
- Том Роббинс,  "Вилла Инкогнито".- Варвара была воспитана на поэтах 18-19 века. Но как не странно была поклонницей творчества данного автора.
- Что: "Кто живет по наитию? Тот, кто в Когнито едет. На завтрак он жрет интуицию, на обед паранойю цедит?", - спросила она у Валеры.
Валера с интересом посмотрел на нее и с энтузиазмом закивал головой.
- Я вот собралась прогуляться  по старым Московским улицам и послушать шепот истории, хочу пообщаться  с городом так сказать на вербальном уровне. Может хотите пойти со мной? - По опыту Варвары, после этих слов Валера должен был потерять к ней интерес, однако немного подумав он произнес: - Как сказал Пушкин: "Столичный шум меня тревожит; Всегда в нем грустно я живу - и ваша память только может одна напомнить мне Москву".
После  нескольких часов блужданий по Московским переулкам Варвара стояла уперевшись руками в трюмо в своей съемной комнате. Юбка задрана на спину, порванные в порыве страсти Валеры трусики, скомканные валялись на полу. Она смотрела на себя в зеркало. Взмокшая челка закрывала глаз, закушенная губа, выражение покорного сладострастия на лице. Она представляла себя институткой в белом платье которую в революционной Москве насиловал мужиковатый, бородатый солдат, в папахе с
красной лентой. Преодолев ее сопротивление он входил в неё разбивая оковы классовых и культурных различий и его борода пахнущая табаком и перловой кашей щекотала ее нежную шею.
- Давай же еби меня, еби, - прокричала она, шире расставляя ноги. Чувствуя приближение сладостного конца, с хлюпаньем насаживаясь на член, Варвара начала громко декламировать своего любимого  Бальмонта:
- "Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!"
- Ой, бляяяяя
-"Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла!"
- Еби, еби, еби
-"Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горяяяяяяяяят!"
Теплая волна захлестнула низ живота и в сладостных конвульсиях Варвара сползла на пол. Несколько сбитый с толку декламацией стихов, Валера стоял со спущенными штанами и вздыбленным членом и смотрел на поверженную Варвару. До выстрела ему оставалось совсем не много. Валера включил ручной привод. -Аааааааа сука, - заорал он кончая. Струя попала в центр лба Варвары, а затем распавшись залила ей лицо.
Тем временем, за стеной, в соседней комнате четверо мужчин азиатской наружности жарили на газовой плитке, стоявшей на низком журнальной столике селедку. Они как в странном танце кружились вокруг стола и махали вафельными полотенцами над сковородой в сторону открытого окна, выгоняя селедочную вонь. Прислушиваясь к шуму за стеной самый старший что-то произнес, остальные соглашаясь закивали головами. Если бы мы знали южный диалект лаосского языка то могли бы перевести это так: - "Эти русские ничего не смыслят в любви и ебутся как свиньи. Сначала громко и долго хрюкают, а потом сладострастно визжат".

Tweet