Жил был Микеле.

Он всегда мечтал быть полицейским и даже, по молодости поработал в полиции два года, но отец, у которого была своя кампания, а по-нашему просто земля, на которой кто-то должен был работать потом, когда старый Пино уйдёт на покой, в общем, отец Микеле, которого звали Джузеппе, а по-простому Пино, сказал сынку завязывать с баловством и принимать кампанию в свои молодые руки, и Микеле покорно ушёл из полиции для продолжения семейного дела.

Вскорости он женился на дочке соседа и, к обширному участку земли с оливами и прочими грядками с вердурой, зеленью то бишь, которой итальянцы обожают питаться надо и не надо, даже с макаронами её готовят, а уж стоит эта всякая вердура до фига и больше, почти как мясо и рыба,особенно если это карчофи или аспараджи, ну это не интересно тем, кто не пробовал и не знает что это такое, так вот, вместе с женой Марией к обширной кампании Микеле добавился ещё фруктовый сад и Микеле нанимал по-сезону работников, то оливы с ноября собирать, то черешню весной, да и клубника ранняя у него в теплицах была и вердура круглый год, в общем жили хорошо.

Деток очень любил Микеле и желал их страстно, ну, все итальянцы обожают детей и заводят их до фига, даже если бедны они и живут все в одной казарелле, домике, который зачастую представляет из себя типа студио, где всё вместе: и кухня, и спальня и зала и зачастую нет даже душа, потому приходится нагревать воды и купаться в тазу, благо, что полы у них каменные и потом лишь воду собрать тряпкой.

Желал Микеле деток, надеялся каждый раз, а не давал Бог и всё, хоть и каза у него была просторная, и места для большой семьи завались, а не все в одной комнатушке, и спален полно и детскую пристроил он к отцовскому дому, и всё свеженькое и экологическое на земле своей, и курочки были да и кроликов ещё держал, а за отцом престарелым украиночка присматривала да и с хозяйством справлялась тоже, а вот Мария никак не беременела и всё, хоть и не работала и не уставала вовсе.

Микеле даже возил её в Америку к доктору известному, но ничего не вышло, так и прожили они много лет без деток, когда у друга его Рафаэле дочка и два сына выросли и институты уже закончили, а сам Рафаэле даже успел разойтись с постаревшей женой и ушёл жить на кампанию с одной ненормальной русской по имени Лудмила, а Микеле всё жил и жил со своей Марией, смирившись с волей Божией, что деток не дал, и даже не заглядывался на других женщин вообще, а однажды вернулся он пораньше из Милано, куда большой камион вердуры возил на продажу, а жена его любимая с незнакомым рагаццо в постели их матримониальной спит и сиськи у неё поверх одеяла вывалились,ну что тут скажешь? Ма!

Микеле, несмотря на свой огромный рост, очень добродушным и незлобливым слыл, да он таким и был на самом деле, ни разу не подрался даже ни с кем и всегда как-то по-детски улыбался если его задирали дружки, в общем жена его не испугалась, а спокойненько так поднялась ,вся голая, с их кровати матримониальной, накинула что-то там прозрачое и сказала ему:" Вэй, МикE! Ты же старый, а он - молодой...с ним хочу спать...Эко!" ,a Микеле молча вышел вон и ничего ей не сделал, и подал он на развод и разделил их большой дом на две половины, да места хватало , грацие Дио!

И вовсе не был он старым, всего-то сорок семь минуло в июне, а в мае, на, двадцатилетнюю годовщину их свадьбы, подарил он Марии колье золотое с камушками драгоценными и ещё браслет и колечко для комплекта, ну да ладно, она же женой ему была, а он ничего не жалел для неё потому, что так и положено было и всё.

Даже странно как-то было ему ощущать свободу свою и совсем не расстроился он от измены Марии, а принял жизнь как она есть, и стал он развлекаться вместе с другом детства своим, Рафаэле, и возить его с Лудмилой на машине своей в одну загородную пиццерию под названием "Ал Гуфо", что означало "У Филина", где друг его Никола, хозяин "Ал Гуфо", устраивал что-то типа дискотеки по-ночам и куда всегда одни и те же любители танцев слетались, а Микеле платил всегда и за Рафаэле, и за его паццу Лудмилу, а Лудмила приводила ещё одну русскую, толстую веселую тётку Наталину, как она звалась на итальянский манер, и даром, что брюхо двойное на ляжки её нависало, а танцевала она получше молодых и была такая забавная, но Микеле не захотел с ней спать, а просто танцевал с ней, шутил, отрывался в общем, и пил он до фига, прям как русский мужик, и всем было хорошо.

Высокий и статный Микеле имел один лишь существенный недостаток в фигуре своей, да...это огромное круглое брюхо, что торчало как у беременной тётки, когда матка уже в тонусе, а Наташка всегда хлопала себя по рыхлому двойному навесу под сиськами, и потом то же самое проделывала с шарообразным и твёрдым пузом Микельчика и голосом мультяшки прокурлыкивала вопросик свой нетактичный :" А чего это у нас там такое? Ун бамбино, ха?", а Микельчик никак не обижался и тем же манером, утончая свой голос и довольно поглаживая пузо своё необъятное, отвечал:"Но, нон э ун бамбино, соно дуе джемелли ква, ха-ха!"...не один бамбино значит, а двое близнецов тута.

А однажды, когда привёз он "мадаму Наталину" в ту пиццерию, а Рафаэле, что пострадал от минета ебанутой паццы Лудмилы так, что ему даже пришивали, откушенную в порыве страсти головку ... в общем Рафаэле погнал ту Лудмилу совсем и вернулся к жене...ну, опаздывал он на друга машине потому как из города тот его вёз, а Микеле не хотел начинать без него и сидели они с Наташкой в машине и ждали...и рассказал он Наталине историю одну почему это брюхо такое у него стало.

***

Было дело однажды летом...порчелино, поросёночка значит, подарил ему один приятель, что имел асиенду, типа фермы, по-соседству с кампанией Микеле, и разводил тот приятель как раз свиней , что воняли далеко, аж до страды, когда надо было окна закрывать проезжая мимо, но всё равно не помогало, а Микеле ни разу даже не пожаловался, что "пуцца" такая от тех свиней, потому как понимал, каждый свой хлеб в поте лица добывает, и сосед так был благодарен ему за то понимание, что однажды порадовать товарища решил и привёз ему на тракторе того поросятку.

Никогда до того не держал Микеле ни одной свиньи и не знал что и делать с тем поросёнком, и назвал он его "Майaлино", Свинчик значит, и воспитывал как щенка что ли...а Свинчик тот таким смышлёным оказался, да и вправду сказать, жизненные условия-то не свинские у него были, когда все в своём дерьме толкутся в тесном коллективе и только знают, что жрать по расписанию и двигаться мало, оттого и жиром заплывают не только бока, но и мозги свинячьи, а Свинчик-то на свободе, как собачонок, по двору да по травке бегал-резвился и на солнышке грелся, как кошка какая, и на имя своё отзывался, и ждал он Микеле с работы затемно, когда шум его трактора из всех других выхватывал, и бежал навстречу ему за ворота и запрыгивал в кабину, в открытую дверцу.

А потом они вместе, Микеле и Свинчик, в дом на своей половине заходили и ужинали они тоже вместе: Микеле за столом конечно, а Свинчик рядом из миски из собачьего магазина хлебал своё типа свинячье, и ни разу на пол не напачкал, а в конце дружеской трапезы, всегда ему перепадали всякие вкусности человеческие с Микелиного стола, и поговорить иной раз тоже приходилось, ну не поговорить, так послушать друга любезного и посочувствовать даже, когда тот порнуху, что за полночь крутили включал, и смотрел неотрывно, дыша тяжело, а потом подбегал Микеле к тому ящику, где свет непонятный мелькал и звуки сродни свинским хрюкали, и кричал он в тот ящик дружелюбно: "Вэй, так не пойдёт! Вы трахаетесь, а я - нет?", ну и всё, выключался тот ящик и спать они шли , каждый на место своё: Микеле на кровать свою "синголо" одинокую, а Свинчик - на одеяло старое стёганное у порога... и похрюкивали они во сне каждый на свой лад.

А по-выходным друг Микеле рано утром шёл в душ, наряжался со всей элеганцей, особенно в красное любил, брился, одеколонился до удушья и выводил из загона для машин свою шикарную оранжевую тачку, да...ясно дело, что рядом Свинчик, искупанный в душе и совсем не вонючий, восседал и следил за бегущей на них дорогой с акациями и огромными кактусами по бокам, а когда прибывали они в город, то Свинчик сидел тихо-тихо в машине пока Микеле надолго пропадал в том чёрном проёме, откуда неслись неземные звуки и запахи такие чудесные, которых никогда не имели счастья изведать ограниченные условиями существования coродичи cвинчикoвы, а потом наверху мелодично и оглушающе пели колокола что всегда очень радовало Свинчика потому как он знал, что сейчас тот чёрный проём возвратит ему друга...и брата, можно сказать...Эко ло ква! А вот и он!

И время летело незаметно, и как-то сразу, за летом, наступила зима потому, что в Италии время проходит быстрее, чем в других местах, и нету "медзoстаджоне", межсезонья, когда сразу из летней одежды надо в зимнюю одеваться, хоть и приносит жару африканскую когда-никогда, и даже 23 градуса тепла на Натале, Рождество ихнее, вдруг случается, но Свинчик ещё не знал как оно бывает, потому как это первая зима в его жизни была.

Приближались дни "Наталицие", ну это типа Рождественских каникул в Италии, а Свинчик уже не тот порчелино-поросятко был, как прежде, шустрый и прыгучий...заматерел и тяжёленький на подъём уже стал, и весу в нём стало не сказать сколько, да только уже не вмещался он ни в кабину трактора, ни в машину оранжевую, и на утреннюю месу в город Микеле стал ездить без него, да и жить неудобно стало им вместе, хоть и ходил Свинчик по-нужде в огород, и не пачкал в апартаментах, но домик Микеле для него во дворе соорудил, тёплый из камня, и постельку ему там устроил удобную и мягкую, одеяло там стёганное постелив на солому, а кормушку отдельно, рядом с домиком Свинчика поставил, и уже не была то мисочка из собачьего магазина, а такое корытце пластиковое большое.

Однажды вечером, после ужина, к Микеле заглянул тот самый приятель что маленького Свинчика ему подарил, и Микеле почему-то смутился и не стал с ним во дворе говоpить, а поспешил пригласить его в казу, а Свинчик сидел у двери и ждал когда выйдет его обожаемый друг...брат, можно сказать, да, а потом, когда тот человек ушёл, то Микеле вышел не такой как раньше, и молча почесал Свинчика за ухом отчего Свинчику стало так хорошо и радостно, что его любят, а на следующее утро было воскресенье, но Микеле почему-то не стал выводить из загона оранжевую машину свою, а долго стоял у ворот и смотрел на дорогу, пока по той дороге не притарахтел мощный трактор вчерашнего приятеля, который привёз какую-то непонятную штуку, типа помоста узкого деревянного с перильцами с трёх сторон, и поставили они тот помост на заднем дворе.

В этот день Микеле , похоже, подзабыл насыпать еды в пластиковое корытце, и Свинчик был голоден, но он тихо радовался, что оранжевая машина осталась в загоне и Микеле не поехал туда, где чёрный проём забирал его у Свинчика до оглушительного пения колоколов, и что не надо сидеть и смотреть на дорогу до обеда и ждать, и надеяться, и бояться, а что если на этот раз чёрный проём не отдаст милого друга и оставит себе навсегда, и ещё понял Свинчик, что этот день - особенный в его размеренной жизни, когда Микеле и тот человек вернулись с заднего двора и Микеле тихо позвал его, Свинчика : "Майалино, Майалино...", и Свинчик радостно поплёлся , тяжело неся свою грузную сущность...навстречу другу и брату, можно сказать.

Свинчик покорно вошёл в ту штуку с перильцами, что привёз тот дядька, и так получилось, что обратно он выйти уже никак не мог потому, что бока его плотно прилегали к крепким перилам, и он стал ждать что же будет дальше, когда увидел у Микеле в руке что-то длинное, сверкнувшее острым лезвием в утренних лучах...

Он не стал визжать и даже не попытался вырваться из этой штуки, которая сковала его как та смертная тоска, что нахлынула с неожиданным осознанием неизбежности.

Свинчик даже не пошевельнулся, когда Микеле косо занёс клинок с левой стороны над его спиной...лишь обильные крупные слёзы хлынули из его глаз и, в тот самый миг, жгучая режущая боль ворвалась в сердце Микеле и он рухнул в чёрный проём, и оглушительный бой колоколов взорвался у него в голове.

Он очнулся в кардиологии и ему рассказали, что у него случился инфаркт, чего никак никто не ожидал, учитывая то, что его здоровью мог позавидовать любой юноша, но, тем не менее, он пролежал в госпитале целый месяц, и весь персонал был счастлив, что Микеле был с ними так долго потому, что каждый день приятель его привозил с кампании всякие свежие овощи, фрукты и вердуру, и у них отпала необходимость покупать всё это на рынке.

Свинчика зарезал в понедельник тот самый человек, что подарил когда-то маленького порчелино своему приятелю, и Микеле, с житейским спокойствием принял это известие...ведь каждому деревенскому жителю приходилось, и не раз, резать животных и птицу, которых для того и выращивали чтобы потом продавать их мясо или кушать самим...однако, с тех пор, Микеле дал себе слово никогда, ни при каких обстоятельствах, не резать ни скотину, ни птицу, а живот у него вырос и стал таким круглым и торчащим, что даже брюхастая Наталина и, растолстевшая от красного вина Лудмила, за глаза называли его Бегемотом .

Eму объяснил доктор, что это от болезни сердца, которое уже не могло стать таким, как прежде...

Tweet