Молодой паренёк стоял на самом краю причала. Такая близость с открытой водой казалось нисколько его не пугала, даже наоборот, с явным пренебрежением к опасности он высоко запрокинул голову всем своим видом показывая, что малейшая возможность оступиться и улететь вниз исключена. Гораздо интереснее щуриться от яркого утреннего солнца и смотреть как работает портальный кран. Звали паренька Санька Шустриков. Было ему всего-то чуть больше двадцати, но несмотря на столь юный возраст, здесь, он работал уже более трёх лет и за это время из молодого салажонка стал настоящим портовым волком. Прекрасно разбираясь в сложной, порой даже запутанной иерархии, царившей среди огромного количества людей вовлечённых в процесс работы порта, он всегда мог безошибочно определить, кто, и, что может ему приказать сделать, и кому он обязан подчиниться безропотно, а кого удостоить полным презрения взглядом, с кого откровенно и нагло потребовать «левых» денег, кому улыбнуться, кого обхамить.

Но, даже достигнув таких серьёзных высот в человековедении, он всегда находил для себя время вот так постоять и поглазеть по сторонам, умудряясь каждый раз обнаруживать вокруг частички той самой романтики, которая улетает даже из самого насквозь пропитанного Гриновскими рассказами молодого человека. Романтики, алые краски которой выцветают за первый месяц работы в четырёхсменном графике портовых грузчиков и превращаются сначала в полутона, а потом и вообще пропадают навсегда.

Наверное Санькин секрет был в том, что он изначально был настоящим романтиком, но не прошедшим школу лживых и пластмассовых рассказов, а вкусивший этот плод не имея перед этим о нём ни какого представления, и вот тогда, заболев навсегда неведомым до этого чувством, окончательно решил для себя, что проработает всю оставшуюся жизнь в порту. Попал он сюда случайно, нужно было где то зарабатывать деньги и бывший одноклассник Лёха Свистунов предложил пойти к его отцу в бригаду. Просто так, с улицы, в порт было практически не попасть. Место считалось престижным и прибыльным. Так Санька первый раз в жизни оказался «на районе», да ещё и по блату. В первый же день его сразу угораздило попасть на разгрузку большого теплохода. В то время страна брала кредиты от запада. Газеты и телевидение озвучивали денежные суммы, но фактически западные кредиты представляли собой пароходы замороженных говяжьих, свиных и прочих туш, с подходящим к концу сроком годности, их и отдавали нашему правительству с тем, чтобы потом страна возвращала валюту с набежавшими процентами. Санька озадачился тем, что такая большая и по всем параметрам богатая страна как Россия, должна подкармливаться неизвестно у кого и неизвестно чем, но долго удивляться ему не пришлось, его, как самого молодого определили «на вагоны».

На вагонах некогда думать, там надо грузить, и грузить как в последний раз. Выгрузка парохода должна происходить максимально быстро, пароходы не должны стоять – они должны ходить. Происходило это так: В трюмах туши складывались на деревянные площадки – поддоны, по мере наполнения поддоны с грузом взмывали вверх, выдёргиваемые могучими кранами и тогда над причалом неслось: «Берегись»! Гружёный паллет проносился над головами и опускался на причал перед погрузчиком, который ловко подхватывал его на вилы и отвозил к железнодорожной ветке, где в рефрижераторных вагонах его ждали Санька и такие же как он горемыки. Паллет ставился в вагон и тут же погрузчик уносился за следующим. Казалось, что этот кошмар будет длиться бесконечно. К концу смены Санька буквально не мог поднять рук. Бригадир отправил его и Леху в раздевалку, похвалив, что они смогли продержаться всю смену. Уходя, салажата изумлённо смотрели как матёрые грузчики, вовсе не выглядевшие богатырями, оставшись на переработку продолжали как ни в чём не бывало накладывать туши на поддоны, и забивать ими вагоны. Тогда Санька ещё не знал, что в это работе главное не сила, а сноровка. Но это придёт позже, и пока это не случилось они с Лёхой лежали на длинных деревянных скамьях в раздевалке и не знали как им добраться до дома. Так прошло месяца два, потом когда они окрепли, их перевели в трюма, где им пришлось постигать новую науку - укладку. Мало просто навалить груз на поддон, надо делать это с умом и по правилам, если же этими двумя составляющими пренебречь, то людям на головы полетят замороженные туши. И уже только после этого Саньку направили на комбинат, где он отучился на водителя погрузчика.

Так и пролетели три года. И вот теперь он стоял и смотрел как на фоне летнего неба стрела портового крана величественно ходила вправо-влево. Под разгрузкой стоял здоровый пароход, сиди он в воде ещё чуть-чуть поглубже и не прошёл бы по фарватеру. Паллеты с какими-то мешками взлетали из трюма и уносились к причалу. Работали спецы. Во всём чувствовалась одновременно – благородная размеренность и сумасшедший темп. Вот два показателя настоящего мастерства. Но тут раздался жуткий треск и сразу следом за ним истошное «Берегись!» - в высшей точке своего полёта поддон треснул напополам и вниз полетели мешки и доски. Санька присвистнул, хоть такое и случалось, почему опытные портовые работники всегда имели привычку постоянно смотреть одним глазом вверх, но всё равно это ЧП, кому-то достанется, если уже не досталось… Санька спрыгнул со стопки пустых поддонов, на которой сидел, и, гоня от себя плохие мысли, быстрым шагом направился к причалу, чтобы всё-таки узнать наверняка, не зашибло ли кого из его знакомых…

Антон Кузьмич проснулся в холодном поту. Несколько секунд, или даже минут, спросонья ведь никогда нельзя утверждать ничего точно, он лежал приходя в себя. Рядом, почти беззвучно, дышала жена. В соседней комнате так же тихо спали дети. Антон Кузьмич провёл ладонью по лбу – хоть выжимай! Сел на кровати свесив ноги и принялся шарить ими в поисках тапочек. Правый ни как не хотел находиться и пришлось даже согнуться, шаря рукой по полу. Наконец, проклятый тапок был найден и Антон Кузьмич аккуратно, стараясь не шуметь, встал.
- Антоша, уходишь уже? – пробормотала на секунду разбуженная супруга, и, не открывая глаз, неуклюже перевалившись на другой бок, тут же снова заснула.
- Спи, спи, - ласково забормотал Антон Кузьмич и прошёл на кухню, где не включая свет, отработанными за много лет движениями наполнил чайник, поставил его на газ, достал из шкафчика кружку, подаренную когда-то женой на новый год, бросил в неё пакетик чая.
Открыл холодильник, недовольно морщась от ударившего в глаза яркого света. Покопавшись на полках нашёл колбасу с сыром и большую маслёнку в форме забавного синего пароходика – тоже подарок, но уже от коллег по работе. Расставил всю еду на столе. Выполнив все эти ритуальные действия он направился в туалет где освободился от накопленного за ночь балласта. Покончив и с этим Антон Кузьмич перебрался наконец в ванную, где сперва долго и тщательно чистил зубы, стараясь не пропустить ни одного участка зубной поверхности, а затем забрался под душ. Обычно выходя из душа он всегда успевал к тому моменту, когда чайник начинал свистеть, и Антон Кузьмич выключал его в самом начале этого свиста, чтобы не разбудить спящих родственников. Но сегодня, то ли зубы чистились долго, толи ещё что-то, но когда, стоя с намыленной головой в ванной, он услышал, начинающийся с тонкого, и затем, перерастающий в пронзительный, свист вскипевшего чайника Антон Кузьмич растерялся.

Впервые за много лет он не успел. Лихорадочно смывая пену, он торопливо принялся вылезать из ванной. Неловко повернувшись, потерял равновесие, поскользнувшись на гладкой эмалевой поверхности, и завалился на бок. Отчаянно хватаясь за всё, что попадалось под руку - дёрнул прозрачную занавеску, сорвал её с крепёжной планки и всё-таки упал, крепко вцепившись руками в кусок полиэтилена. Но лежать и страдать было некогда - из кухни призывно свистел чайник, Антон Кузьмич кое-как вылез, запахнулся в халат, прихрамывая и оставляя за собой на полу крупные капли, потрусил на свист. Охая и чертыхаясь сквозь зубы, выключил газ и вернувшись обратно кое-как дотёрся полотенцем. Попытался было приделать занавеску, но она оказалась выдрана так капитально, что надежду привести всё в состояние «как и было» пришлось оставить. «Не задался денёк» - подумал он и чтобы отвлечься, поспешил сосредоточиться на завтраке.

Николай сидел и смотрел как крутится вертушка на контрольном пункте. По идее он должен был смотреть не на неё, а в показываемые входящими и выходящими документы, и потом сверять фотографии с лицами эти документы предъявляющие, но ему уже настолько всё это обрыдло, что он смотрел только на повороты вертушки. Вертушка, незатейливая конструкция из сваренных труб, проворачивалась с характерным скрипом. Так она скрипела уже несколько лет, по идее достаточно было смазывать её хотя бы раз в год – делов-то… но за всё это время это ни кто так и не удосужился сделать… Уже семь лет я сижу в этой будке! Семь лет!! – думал Николай. Эти мысли неизменно крутились в его голове каждую смену, совсем как ненавистная вертушка. Сутками, вот уже семь лет, он думает о том, что его работа позорище для мужика. С первого дня, как устроился…, а ведь устраивался буквально на пару месяцев… перекантоваться…

- Устинов! – вдруг услышал он свою фамилию.
Николай судорожно обернулся – за спиной стоял старший смены и плотоядно улыбался. «Давно он тут меня пасёт?» - подумал Николай. Он не испугался, просто расстроился, как расстраиваешься над какой-нибудь незначительной ерундой. Выгнать с работы его всё равно не выгонят, он хоть и мог вот так, «потерять бдительность», но в остальном был вполне адекватен – на службе не пил, за семь лет болел два раза… Кого они сейчас найдут на эти деньги? Дураков нет. Приходит народ, поработает годик другой и перетекает в другие места. А Николай вот остался непонятно зачем… Выходит он и есть тот самый дурак…
- Устинов, - повторил старший смены, - Ну что ты опять киксуешь?
- Почему киксую, Валерий Фомич? – несколько расстроено начал Николай, давая понять, что принимает близко к сердцу сказанное начальством.
- Я минут десять стою, на тебя смотрю. Ты даже не замечаешь! Мимо тебя могли целый пароход вынести!
- Пароход вряд ли, Валерий Фомич, ялик могли… - угрюмо отшутился Николай.
- Ты пошути ещё, пошути… Премия не нужна?
- Невелика потеря.

Действительно, то, что старший смены называл таким громким словом, на самом деле составляло всего лишь рублей 500, даже меньше. По правде говоря Николай совсем не понимал, для чего вообще существует эта премия? Какой-то рудимент системы начисления зар. платы. И уж тем более смешно было слышать от Валерия Фомича угрозу этой премии лишить. Как если бы человеку, родившемуся с хвостом, за плохое поведение грозились этот хвост отрезать, или правильнее сказать – купировать, для придания соответствующего его эволюционной ступени развития экстерьеру.
- Вот о чём ты сейчас думаешь? – выдернул его из мыслей голос старшего смены.
- О премии…
- И что? Какие мысли?
- Нужна нам эта премия, как человеку хвост…
- Ну вот и договорились. Не получишь, как и заказывал… - Валерий Фомич явно хотел добавить что-то ещё, и, скорее всего резкое и может даже грубое, но в проходную весело галдя ввалились учетчицы.
Ругаться при дамах Валерий Фомич не стал, а только злобно сверкнув глазами резко развернулся и пошёл дальше по территории, проверять посты. «Чтоб его поддоном накрыло…» - в сердцах подумал Николай, и опять уставился на вертушку как будто и не получил только что нагоняя от начальства. Так он сидел пока смена не пришла менять пост. Его менял Аркаша, или как его все звали за глаза Алкаша. Выпить он любил, чего особо и не скрывал.
- Чего грустный Колян? – спросил тот, едва зайдя в тамбур.
- Фомич премии лишил. – безо всяких эмоций ответил Николай.
- Во повезло нам с начальством. Носиться как шакал, за всеми вынюхивает, это он себе звёздочки зарабатывает. Он вот тебя на пять сотен опустил, а ему за это штуку накинут.
- Да не мели ты ерунды. Он бы тогда всех тут окучивал. Да и что это за арифметика, если конторе с неё ни какой выгоды? Контора так не работает…
- Ну а чё он тогда шакалит?
- Работа такая, всех в тонусе держать.
- Ага в тонусе! Слышал, на третьем причале, там где пути по забору проходят. Состав грузили и вагон стоял прямо рядом с забором, так пока грузили, через крышу пол вагона тю-тю. Где его тонус был?
- Так не в его же смену…
- А какая разница, везде одни и те же уроды… Вот теперь реабилитируются.

Николай пошёл, на следующий пост. Идти надо было прилично. Постов было много и за сутки чтобы совсем не отупеть охранники дежурили на них по очереди. Хоть какое-то разнообразие… Николай не спеша брёл по территории, перешагнул через заросшую травой железнодорожную колею. «Вот интересно» - подумал он, шагая между стопок пустых поддонов и кучами всякого хлама, - «Вот эти рельсы когда то же были нужны, а почему теперь перестали? Кто так планировал, что сначала делают, а потом выбрасывают? Это же всё большие деньги!»

Он вышел на грунтовую дорогу, предварительно высунув голову и посмотрев по сторонам, не мчится ли по ней какой-нибудь транспорт. Пару лет назад была история, когда кто-то выскочив из штабеля был тут же сбит погрузчиком, к счастью обошлось без жертв, и даже до начальства не дошло, хотя выскочившему пришлось проставиться водиле литром водки. Погода стояла прекрасная, и хотя на солнце было немного жарковато, с открытой воды так приятно тянуло прохладой, что Николай неосознанно замедлил и без того не быстрый шаг. Идти оставалось уже совсем чуть-чуть, а перспектива оказаться в тесной, прокуренной будке его совсем не радовала. На коньке ангара сидела какая то птица и смотрела в море. «Ворона что-ли?» - прикладывая руку козырьком, чтоб не слепило солнцем, присмотрелся Николай. И хотя птица была чёрного цвета это определённо была не ворона. «Галка…» - гадал Николай, приближаясь к ней с каждым шагом и не спуская с неё глаз. Наконец подойдя вплотную к стене он остановился и долго вглядывался кто же она такая. «Чайка», - наконец дошло до него. – «Чёрная чайка…»

- Пан! Давай! Чего спишь?
Вовка Панченко, действительно спал, точнее засыпал. Вчера куролесили до пяти утра. Мотнув головой и прогоняя с себя сон и похмелье, Вовка нажал на педаль и приподняв поддон лихо развернулся на месте.
- Куда его? – окликнул он тальманщика.
- Куда-куда… В штабель, на пятую площадку. Вова, ты хорош уже оттормаживать, сейчас в трюма отправлю, там быстро разогреешься до нужной кондиции.
- Пятая забита уже…
- Ну в шестую начинай ставить!
- От стенки?
- Пан, не зли меня, - начал заводиться тальманщик, - Разумеется от стенки! Как ты не от стенки ставить будешь? В шестую у тебя сколько поддонов вошло?
- А я что считал что-ли?
- А так не помнишь?
- Я ж в три яруса ставлю!
- Ну так умножь на три! Вова, ты вообще как, в адеквате сегодня?
- Да нормальный я…
- Вижу я, какой ты нормальный… Спроси там у Тоньки, сколько вывезли…

Газанув и оставив облачко сизого дыма погрузчик умчался к ангарам. А над причалом уже неслось следующее «Берегись!» Вовка ворвался в ангар лихо заложив поворот рискуя опрокинуть паллет со всем его содержимым. Кладовщица Тоня, с визгом отпрыгнула к пожарному щиту.
- Вовка, убью! – раздалось ему в след, но он уже нёсся между рядов покосившихся паллет к шестому месту. Опять резко повернув он не сбавляя газа попёр прямо на стенку и затормозил лишь когда до неё осталось пол метра, одновременно лихо опустив паллет на бетонный пол подняв облачко серой пыли. Коробки качнулись но ударившись о кирпичную стену вернулись на место. Паллет тряхнуло как будто от удара током и наконец он замер как вкопанный. Это был высший класс. Вовка самодовольно хмыкнул. Чтобы там кто не говорил, а погрузчик он водил лучше всех. Быстро спрыгнув, и не глуша мотор, он пробежал вдоль пятого места считая паллеты. Потом опять запрыгнул на сиденье и развернувшись понёсся к выходу.
- Тоня, очкарик спрашивает, сколько вывезли, что-то у него там опять сбилось…
- А ты не считал? – осторожно спросила кладовщица.
- Когда мне успеть? Я и вози, я и считай! Вас двое - я один! – начал театрально разоряться Вова.
- Сто двадцать шесть, все с полной укладкой. Так у меня выходит.
Вовка кивнул и помчался за следующим паллетом. По Вовкиным подсчётам Тоня пропустила один паллет, этот лопух тоже видимо сбился, значит следующий надо сейчас засунуть куда-нибудь в неполный штабель, если что, то всегда можно сказать, что был ломаный поддон и отставил для перекладки а потом забыл про него, а если ни кто так и не заметит, то… Вовка довольный подлетел к тальманщику.
- 126! – бодро доложил он.

Тальманщик кивнул и что-то пометил в своей бумажке, приколотой к планшету. Вовка подхватил очередной паллет и с рёвом умчался к ангарам. Настроение у него явно улучшилось. Когда он влетел в склад, Тоньки не было на входе. Подъехав к месту, Вова застал её за пересчётом паллет. «Вот ведь зараза… Да и я хорош, надо было сразу отставлять!» - настроение у него сразу упало ниже ватерлинии.
- 127. Вова, не 126, а 127, ошиблась я. – затараторила Тоня.
Вовка молча поставил привезённый паллет на тот, что уже стоял у стенки.
- 127, Вова, скажи Валерке…
- Да слышу я, недовольно огрызнулся Пан, и газанув так, что колёса пошли в проворот, помчался на пирс.
По дороге он нагнал бежавшего явно в том же направлении Саньку Шустрикова. Поравнявшись с бегущим и притормозив Вовка крикнул:
- Садись, пехота.
Санька ловко запрыгнул на противовес и тут же начал взволнованно рассказывать…
- Поддон лопнул, я видел сам.
- С чем поддон? – спросил Вовка.
- Пан, я то по чём знаю? Мешки какие-то…

Перед самым выездом к причалу Пан опять притормозил, чтобы Санька мог спрыгнуть. Начальство не одобряло езду «на броне». Особенно кипятился по этому поводу инженер по технике безопасности с удивительной фамилией Помидоров. Пан издали заметил, что работа остановлена и все толпятся неорганизованной кучей. Он направил погрузчик прямо в толпу, затормозив метрах в трёх. Помидор уже носился среди собравшихся с краснющим лицом и вылезающими из орбит глазами. «Прямо как морской окунь» - подумал Вовка.
- Все целы? Ни кого не пришибло? – поинтересовался он у какого-то грузчика.
- Всё пучком. В холостую бабахнули… - заржал тот в ответ как лошадь.
- А Помидор чего тогда как в одно место ужаленный?
- Работа у него такая, пускай побегает… растрясёт.

А минут через пять, уже ни что не напоминало о происшествии и над причалом то здесь, то там неслось зычное «Берегись». Но Санька всё равно с тревогой смотрел по сторонам, как-то больно чуднО всё прошло, и словно что-то тугое и вязкое осталось висеть в воздухе.
- Санёк, чё озадачился? - окликнул его Пан проносясь мимо с паллетом на вилах.
- Да что-то мне всё равно как-то не по себе…
- Брось ты, все живы и нормалёк, Помидор пусть теперь думает что, да как…
- Всё равно что-то не то…

Но Пан уже не слышал, потому как пылил в сторону ангара. Всё так же лихо влетев в склад он поставил паллет третьим этажом, но сдавая на зад, когда вилы уже почти вышли из поддона зачем то чуть довернул руль и самым концом вилины вырвал кусок доски. Паллет начал крениться и чтобы спасти положение Пану пришлось тут же дать вперёд, успев подхватить поддон снова, и не дать тому завалиться на бок окончательно. Выругавшись Вовка отставил паллет к стенке. В принципе ни чего страшного не было, теперь его нужно было просто развернуть и поставить к стене первым этажом, чтобы он заваливался на неё, а дальше, зажав его на всякий случай паллетом с другой стороны, спокойно грузить сверху ещё два. Но всё равно непонятный тревожный осадок остался где-то внутри. Вовка ещё раз внимательно посмотрел на припавший к стене паллет, потом состроив недовольную гримасу и проронив вслух «Ну ни хрена я сегодня дал…» опять умчался туда, где могучие портовые краны продолжали методично опустошать трюмы пришвартованных кораблей под зычные крики «Берегись»…

- Что там у тебя сегодня произошло? – специально слегка растягивая слова для пущей весомости спросил Антон Кузьмич инженера по т.б. Тот натурально побледнев, и преданно смотря в рот начальнику порта принялся объяснять ситуацию, используя термин «усталость короедированной древесины».
- Какой? – не понял Антон Кузьмич.
- Жучок короед подточил, там много не надо… Буквально… - Помидоров попытался показать пальцами, сколько по его мнению надо, чтобы треснул деревянный поддон.
- Премии тебе много не надо. – сделал совсем неожиданный вывод начальник порта. – Вот вечно у тебя кто-то виноват. То водолазы, то электрики, сейчас вот насекомых пытаешься привлечь к ответу…
- Так, а что я могу?
- То-то и оно, что ни чего ты не можешь! Бесполезный человек. Ходят такие как ты на работу – штаны просиживают. А люди в ваннах падают.
- В каких ваннах?
- Какая разница… Ты с поддонами сначала разберись…
- Хорошо, Антон Кузьмич… Всё будет сделано.

И продолжая горячо убеждать начальника в том, что такого более ни когда не повторится, Помидоров, пятясь, как рак, выбрался, наконец, из кабинета. Антон Кузьмич продолжая пребывать в отвратительнейшем настроении подошёл к окну и долго глядел на акваторию. Потом перевёл взгляд в открытое море. Вдалеке, точкой на фоне горизонта, выделялся пароход. Антон Кузьмич долго вглядывался в силуэт, но так и не смог его узнать. «Неужели в первый раз к нам? И цвета какого-то чёрного… не помню такого, и не понять пока, балкер или контейнеровоз…». Наконец вдоволь насмотревшись на своё портовое хозяйство и на непонятный корабль, Антон Кузьмич раскрыл свежую прессу и приступил к непростой работе по управлению морским портом.

- Ишь чего… - иногда бормотал он поражаясь какой-нибудь статье и хоть Антона Кузьмича трудно было уже чем-либо удивить, но проклятые газетчики умудрялись так подобрать заголовок, что даже он попадался на эту старую удочку. Просидев так где-то с час он опять поднялся чтобы пройтись по кабинету и размять затёкшие ноги, подошёл к окну и снова тщательно оглядел пейзаж. Наконец взгляд его как-то сам-собой упёрся в чёрный корабль. «Контейнеровоз» - отметил Антон Кузьмич с глубоким удовлетворением. Действительно на палубе неизвестного парохода уже можно было различить стоявшие друг на дружке разноцветные контейнеры, или как их называли на портовом сленге «ящики». Антон Кузьмич подошёл к столу и нажал кнопку селектора,
- Люда, соедини с Лагутиным.
В телефонном динамике защёлкало и наконец раздался бодрый голос:
- Лагутин…
- Эт я…
- Здрастье, Антон Кузьмич…
- Привет, слушай, там что за парахед к нам идёт? Чёрный такой, вроде первый раз вижу…
- «Нордик сонг», к нам первый раз. Идёт из Роттердама. Фидорный. У нас на пятом терминале сбрасывает один ящик и всё…
- Один ящик? – не поверил Антон Кузьмич.
- Ага. – тоже удивлённо протянул Лагутин, - Я сейчас по нему телекс гляжу. Один ящик…
- Что за чертовщина?... - пробормотал Антон Кузьмич, - Гнать целый пароход ради одного ящика… а потом-то куда он идёт?
- В Котку…
Антон Кузьмич задумался, потом плюнул, в конце концов ему-то зачем голову ломать? Его задача портовыми службами быстро обработать груз, а дальше он пусть хоть на парусах валит в свою Котку…
- Антон Кузьмич? – отвлёк его вопросом Лагутин. – Я тут с охранником разговаривал, Устинов, помните? Он как-то года три назад, всё пытался к нам крановщиком устроиться, ходил всё за вами да за мной как привязанный…
- Помню… А его что, так и не взяли?
- Да какой он к лешему крановщик? В армии работал на экскаваторе. И то тот сгорел у него.
- Ну ладно… - Антон Кузьмич начал слегка раздражаться, - Чего он сейчас хочет? Адмиралом эскадры донноуглубительных крейсеров?
- Да ни чего не хочет, говорит чёрную чайку видел… Вроде как не к добру…
- Пусть пьёт меньше…
- Не пьющий он, по крайней мере, я за ним не замечал, да и другие тоже…
В ответ Антон Кузьмич разразился длинной тирадой про суеверия и слухи, и своё к ним отношение из которой Лагутин понял, что сообщенная им информация ни какой реакции, кроме негативной, не вызвала. Закончив речь Антон Кузьмич разъединил связь и какое-то время сидел напряжённо думая. Болел ушибленный утром бок. Антон Кузьмич встал и в который раз подойдя к окну ещё раз посмотрел на чёрный теплоход, бывший теперь уже совсем недалеко. «Совсем чёрный зараза» - с каким то неприятным чувством сквозь зубы процедил он.

Тем временем слух, что сегодня что-то должно случиться уже вовсю гулял по порту. Истории предвещавшие это, передавались от одного к другому обрастая всё новыми и новыми деталями, переплетались, потом опять расходились и наконец собирались в огромный пёстрый ковёр игравший всеми красками человеческой фантазии.
- На третьем причале, слышала, выгружали какие-то ящики заколоченные, и села чёрная чайка, стропы тут же – раз, как бритвой, и всё на Помидора, тот еле успел отпрыгнуть… - нарочито громко рассказывала кладовщица кому то в столовой. За другими столами не отставали:
- А мне Лагутин сегодня говорил, что сам Антон Кузьмич в туалете упал вроде сознание даже потерял, еле откачали… скорая приезжала к нему, вот ей богу сама слышала!
- Шустриков рассказывал, что видел, как под водой вроде труп проплыл, течением принесло прям вдоль пирса, куда сейчас «Нордик сонг» швартуют… Он то ясное дело не стал ни кому говорить, затаскают потом…
- А этот пароход ты видел? Чёрный как сажа, и вроде груз у него странный какой-то… таможенники говорили, я буквально краем уха услыхала…
Когда наконец будораживший умы «Нордик сонг» встал под разгрузку на причале буквально яблоку негде было упасть от желающих поглазеть и если повезёт стать очевидцем чего-то страшного и ужасного, которое ясен день, если и произойдёт, то уж конечно не с ним а с соседом, и может быть как раз с тем самым, что напряжённо сопит с правого боку. Все присутствующие, разумеется уже знали, что будет выгружен всего один двадцатифутовый ящик, а потом пароход уйдёт в Котку. Всё это придавало ещё больше таинственности и народ, чтобы скрыть волнение, начал оживлённо комментировать каждую мелочь.

- Смори, конец сколько времени не могли завести…
- Царапину по борту видишь? Специально так не чирканёшь…
- Команда всего тринадцать человек…
- В прошлом рейсе, говорят, у капитана был сердечный приступ…
И прочая подобная чушь…

Наконец в воздух взмыл контейнер. Все разом притихли и задрав головы глазели – что будет дальше. И тут случилось то, что и должно было случиться по мнению всех собравшихся и то, ради чего они все собственно и собрались. Заело лебёдку. Кран резко дёрнулся и контейнер как-то неловко соскочив с крепежей полетел на пирс. Народ инстинктивно шарахнулся в стороны, хотя до места разгрузки их отделяли положенные по технике безопасности метры. Со страшным грохотом и каким-то подозрительным внутренним стоном, рухнув, и от удара распахнув покореженные двери, на пирсе в облаке оседавшей пыли лежал черный двадцатифутовый ящик. Первыми к нему бросились бывшие рядом грузчики и замерли перед распахнутыми дверями. Внутри, закреплённый на тросах и обложенный со всех сторон предохранительными подушками умирал белоснежный рояль, только что исполнивший свою последнюю в жизни песню…

© Свешников А.Н.
© http://www.facebook.com/Alexey.Sveshnikov.writer/

Tweet