– Вот этот? – огромный как медведь человек с бородой такой длины и ширины, что она могла служить ему доброй, теплой накидкой, недоверчиво разглядывал упитанного  парня, с одутловатым, нездоровым лицом, лениво развалившегося на лавке за ржавой, кованой  решеткой.
– Этот.
– И палочки  у него  нет?
– А ему точно в Хогвардс? – спросил  карлик-гидроцефал в кукольном фраке и застыл с жадным взглядом красных глазок, хищно оскалив крысиные сточенные зубы.
  Бородач удивлено взглянул на него, карлик спохватился, что допустил неделикатность и ответил:
– Палочка-то есть, но какая, мать его! На таможне, этого джентльмена, как водится, попросили задекларировать палочку, но он не мог уразуметь чего от него хотят. Потом все таки, он её…его…её показал. Он достал инструменто из штанов и это я вам скажу была такая…палочка, та-а-кая! – карлик затрясся со смеху, золотое пенсне свалилось с хрящеватого отвратительного носа.

  Бородач оставил заходиться безобразного гоблина-стряпчего, чья  болезненная озабоченность  мужскими гениталиями всем хорошо известна и грузно прошел к решетке:
– Мистер Дуракофф?
– Ага, дурак. – ответил человек.
– Тогда едем.
  Двуколка покатила по булыжной петляющей улочке Хогсмита. Бородач помолчал-помолчал и спросил: – Как же вы колдуете,  мистер Дурак, если нет палочки?
  Выслушав ответ, он расхохотался:
– Вы желаете  то, что прикажет рыба?!
– Не. По щучьему велению, по моему хотению.
– Охуеть, что-то новенькое…Кхм, извините, сэр…
  Недоверчивый бородач хлестнул лошадку и та пошла быстрее. Ему еще предстояло выполнить на совиной почте деликатное поручение старика Дамблдора.  Тот с годами чудил все неприличнее. 
………………………………………………..
 



– Ёбни скорей эту бешеную! Внимание привлекает, все дело испортит! Только раскочегарили  бля…
– Достала, тварь! – Рон с трудом оторвал взгляд от булькающей в камине объемной реторты со зловонной мутной бурдой и кинулся к витражному окну, в которое настырно билась птичья тень и истошно, надрывно каркала из последних видимо сил.
  Едва он отворил окошко, как в полутьму мрачной комнаты ворвалась вместе с полуденным солнцем ворона, и камнем рухнула на вытертый персидский ковер – лапы кверху, а к лапам привязан берестяной свиток.
– Чё то новенькое… – озадаченно  промолвил рыжий  Уизли и согнулся над издыхающей пернатой падалью. Черные птичьи глаза  глядели с укором, словно говоря: «Чтоб вы так мучились, суки! Что я вам, почтовый голубь?!»
    Рон брезгливо покрутил безжизненную ворону, раздумывая как отвязать свиток, – тот был намертво прикручен к птичьим окостеневшим палкам грубой  льняной  веревкой.
– У этого Гарри, хаггис вместо башки. Вместо письма – береста, вместо шелковой алой ленточки – корабельный канат. – сказал он и словно пуговицу с пиджака – хрясь! – оторвал свиток вместе с лапами, – черная кровь брызнула на ковер. – Что мне с ней делать?
– Подтопим, хуже не будет.– сидевший у камина человек повелительно махнул кочергой в закопченное зево огромного камина. – В этом даже есть что-то колдовское…Как вы тут любите…

  Не раздумывая, Рон  швырнул  мгновенно затрещавшую в пламени тушку в огонь, вытер о мантию руки: – Говорю, Гарри совсем ёбнулся в этой вашей Раше, вместо совы – ворона, вместо конверта – первобытная клинопись.
– Это у вас католиков все через жопу… – равнодушно сказала сутулая фигура у камина, – У нас совы в дуплах яйца высиживают, хуй ты ее заставишь малявы носить, да еще поди поймай её, а воронья как семечек. А бумага…хули бумага…я всю жизнь лопухом подтирался, где он в деревне бумагу возьмет…Это тут  двадцатый век, а у нас бумага казенная – гербовая, денег стоит, за ней в  царев приказ надо, боярщина одним словом.
  С этими словами, человек поднялся, с хрустом молодых костей разогнулся и протяжно, с удовольствие простонал:
– А-а бля-я, массаж вечером Гермионку попрошу сбацать…В баньку бы теперь, да с веничком, да с квасом. Иэх бля, скучаю я у вас, дружище Уизли, спасу нет! Хули смотришь? – он увидел как вытянулось без того лошадиное, вечно удивленное лицо рыжего приятеля.
    Рон Уизли смотрел на этого человека и чувствовал, как его слова  съедают сердце без остатка в эти самые мгновенья, – словно  всепожирающая невидимая слизь, ужасное действие которой он видел лишь однажды, когда Дамблдор  продемонстрировал всему  Хогвардсу  чудесное действие своего волшебного «ноу хау».
    Он плеснул что-то невидимое из бриллиантовой, единственно стойкой к блядской жиже бутылочки на отлитого в чугуне, в натуральную величину с первичными и вторичными признаками, как живого Волан де Морта и прокаркал  заклятие – отчаявшийся старик решили опробовать последнее средство – «вуду».
  Невидимая дрянь в пять секунд  сожрала  сорокатонную  статую – ее словно стерли гигантским ластиком на глазах изумленных учеников, и тут же  проела дыру в каменном полу,  и с треском пошла буровить вглубь  шар земли – все ахнули!

– Блядь, что я наделал! – вскричал Дамблдор. – Она же проест землю насквозь и рванет в космос – у нас образуется черная дыра непосредственно у земной поверхности – это фактический пиздец! Нас всосет без остатка!
  Старик без сил рухнул на пол, выпавший посох звонко брякнул о древние камни, все в ужасе замерли.
– Во-первых, она должна пройти земное ядро, кое есть расплавленная  магма, во-вторых она может попасть в естественную ловушку – кимберлитовую трубку, в-третьих… В-третьих, не знаю, может быть прописать заклятие на молекулярный распад этой дряни  и колдануть  вслед?  Я попробую.
– Браво! Браво, мисс Грейнджер! – старушка Минерва МакГонагалл отняла сухонькую ручку от зашедшегося сердца и счастливо задышала, испуганное лицо вновь приняло каменное выражение. – Вы как всегда на высоте!
– А ты, старый  пердун, – прошипела она, склонившись к онемевшему на полу Дамблдору, – еще раз сунешься в волшебную науку,  я доложу в Министерство магии, что ты вытворяешь с призраком Плаксы Миртл по ночам, а так же, куда пропадают трусики старших учениц, и про глазок в дамской уборной,  а еще….
– Довольно, довольно! – взмолился старик. – Обещаю! Подайте руку, помогите встать…Откуда знаете про трусики?
– Когда я оборачиваюсь в кошку, у меня появляется нюх. Сказать, чьи  трусы ты позавчера  носил за пазухой? – она так подмигнула, что старик похолодел.
  Это было наижеланнейшее его приобретение, – какими трудами, ценой каких волшебных усилий, а вернее казенных денег у него очутились шелковые, сиреневые панталончики  Флер Делакур, воспитанницы французского Шармбатона?
…………………………………………………………..

  Сердце Уизли пропало – на его месте стало холодно и пусто – Гермиона делает массаж первому встречному:
– Гермиона делает тебе массаж? – толстые  губы  по-ребячьи  дрожали. – Но как….
    У рыжего не укладывалось в голове, что этот русский, да еще по фамилии Дурак, одетый как дикарь – снизу турецкие шаровары, остроносые сапоги, сверху малиновая косоворотка навроде  как  у  презренных, нечистых индусов, стрижен под горшок, – как такой умаслил недотрогу, умницу Грейнджер, на которую дрочено-передрочено ночами наперегонки с Поттером?!
  Но чертов русский не врал! Он прибыл всего две недели назад по магическому обмену, поселился с Роном и  успел исподволь так завладеть его вниманием, подчинить себе, что тот не удивился бы, кабы узнал, что Гермиона делает русскому миньет … 
– Ладно, ладно… – Иван  обнажил плохие зубы в милостивой улыбке. – Пошутил я, не ссы. Она мне вовсе и не нравиться, то ли дело наши, русские бабы! Вот никогда никому не завидовал, а приятелю твоему теперь завидую!  Так что он там пишет, наш Гарри? Кстати, а почему у него знак Зорро на лбу? Ну да ладно…
  С замершими на веках слезами, готовыми вот-вот скользнуть с рыжих поросячьих ресниц, Рон протянул  Ивану  увесистый свиток – неудивительно, что ворона издохла немедля по доставке.

– Рон, тебе что-то говорит моя фамилия? Заебал! Я не умею читать и писать! Хотя, может  вот так… – Иван выхватил свиток и вынул из шаровар удивительно знакомые, квадратненькие очки и нацепил на одутловатое, землистое  лицо лентяя и обжоры.
  При виде очков Уизли обомлел, потерял дар речи.
– Нет, ни хуя…– Иван раздраженно потер стеклышки толстыми пальцами и загадочно и хитро взглянул  на остолбеневшего приятеля  поверх очков: – Хотя читать я не умею, но та готичная наколка, над левым соском, – это наверняка имя Гермиона?
– Это…это… – Рон задохнулся и кинул ладонь на грудь. – Это же очки Дамблдора, я узнал! Ты  что  их,  украл?! Они что?! А-а…
– Да, да. Старикашка видит всех голыми. – Иван одобрительно  рассмеялся. – Каков развратник! Ну все-то у вас  не по-людски. Волшебники, еб вашу мать. На-ка, примерь! Хотя, стой! – Иван схватил ошарашенного Уизли и потащил к окну. –  Хочешь увидеть этот ваш кваквич, квиклич…Тьфу блядь! Короче, смотри, это поинтереснее дебильных битв магов и уроков волшебства!
 
  На дворе как раз шла тренировка игры в квиддич. Упражнялись ученицы. Девочки факультетов Гриффендор и Пуффендуй  откровенно ленились. Было жарко, – тот редкий на британских островах ослепительно солнечный полдень, в который каждый британец берет пивка, сэндвичи, собаку, семью и спешно едет на природу, а лучше сразу в паб.
  Вместо того чтобы девочкам нежиться в пуховых постельках, строгая Роланда Трюк (преподаватель полетов на метле) выгнала всех после завтрака на тренировку. Эшелон для ленивых, с позевушками, потягушками полетов, был откровенно низкий, чтобы при падении не разбиться всмятку, иначе волшебством тут не отделаешься, придется эвакуировать пострадавшего в объективную реальность, в обыкновенную британскую клинику, – непременно начнутся вопросы со страховкой, –  а что, а как, кто видел? И вообще, британское здравоохранение это пиздец как дорого!
  Ужасаясь своему падению, Рон дрожащими руками надел очки и выглянул наружу.

– Привет, рыжий! Где русский? Тащи его. Болейте за нас. – звонко прокричала  голая Лаванда Браун. В чем мать родила, она болталась на метле метрах в двадцати. Пухлявая, русая, она повернулась к нему всем корпусом и он, оставив без внимания темные соски сладко глядящие прямо на него, неумолимо вперился в  опушенный кучерявым волосом  лобок,  сладко и доверчиво  присосавшийся  к  полированному  древку  скоростного «Нимбуса 2000».
  Рону стало плохо, издав звук словно ему дали под дых, Уизли мгновенно скрылся в окне. Девушка обиженно махнула рукой, толкнулась розовой пяткой о воздух и поплыла к повисшей над лужайкой  компании розовых  тел.
– Они голые! –  проклацал зубами Рон.
– А я про что! И Гермиона тоже там…
– Нет, нет! Я не могу! – взмокший Рон стоически сдернул очки и наотрез отказался поболеть за однокурсниц,  снующих голенькими  прямо перед окнами.
– Ну и хер с тобой! Я сам вздр…посмотрю… Ц-ц… – причмокивал Иван, чем заставлял скрежетать зубами мрачно замершего на диване рыжего. – Девочки постарше конечно же получше…Но если какая попухлее-пожопастее, то похуй, – катит независимо. Вон та рыженькая булочка, в защите, как трогательно она сидит на метле, неловко-несмело, угловато я бы сказал, будто первый раз на хую, но палку так и стискивает  между ног, – с задатками, я бы…
–  Это мая сестра!
– Извини, дружище. Больше ее не вижу. О-о! Госпожа Трюк кажется думает не о разминке. То есть о разминке, но …хы-хы…Вот запомни, старик, опытная женщина – вот настоящее волшебство, ага! Но и палочка должна быть ого-го!
  Действительно, – сухопарая стриженая женщина, лениво поглядывала  из-под ладони:  то на гоняющихся за сверкающим снатчем девочек (если бы она знала, какие виды открывались Ивану на виражах!), то на солнышко и зеленеющие холмы.
  Она покачивалась в струящемся мареве словно на плавных, долгих волнах и беспрестанно вертела литой задницей на древке, стараясь усесться покрепче, плотнее –  елозанье это доставляло наставнице несомненное удовольствие – уши ее светились против солнца как рубиновые и румянец гулял по щекам. О чем она думала этим полднем? О ком? Может быть о бородатом, медведеподобном увальне Хагриде, или о ком-то из старших учеников…
    Добби, вот  кто воровски  приходил к ней ночами. О-о, этот Добби! Сущий дьявол с глазами безобидного ночного сумчатого. Как всякий мазохист (а домовые эльфы как известно рьяно практикуют самоистязание (утверждает Дж.Роулинг) он был большой затейник. Волевой, сухопарой «госпоже» Трюк, он доставлял изысканнейшее наслаждение. Вот например представьте, язык у Добби  динный…Но, молчок….
– А вот и мисс Грейнджер летит…
    Рон сорвался с дивана и с рычанием оттащил Ивана от окна и с грохотом захлопнул створки, прижался спиной и распластал по цветным стеклам руки – мол, даже и не думай!
– Ладно, хуй с тобой, я такого добра повидал, – хули еще в деревне делать зимой. Пойдем, глянем, что выходит.
  Они направились к камину. Воняло горелым мясом. По змеевику, сочилась прозрачная жидкость в большую стеклянную колбу. Натекло грамм триста.
– А как называется это зелье? – спросил Рон, и постарался забыть сногсшибательную картину за окном, от которой звенело в голове и яйцах. Он хоть и не мог поручиться, но та розовая, прильнувшая к метле фигурка, снующая скорее других и ловко помогающая себе аппетитной жопой  писать виражи, это…Черт возьми!  Он вдруг спохватился  и одернул  мантию пониже пояса, но Иван уже был без очков чудаковатого профессора.
– Нахуй зелье. – жестко сказал Иван. – Зелье у вас нехристей, а у нас это называется самогон. Чистый, как березкины слезки и такой же сладкий. Знаешь, что такое самогон?
  Рон помотал патлатой головой.
– Верно, куда тебе…Ну щас попробуем. И прочти уже, что пишет Поттер.

Tweet