1

Перед смертью покойный имел розовые губы, не обложенный язык и здоровый цвет кожи. Ранее, при жизни, в лучшие для своего тела времена, он был малокровен и страдал гастритом.
Роковая незнакомка появилась внезапно, подобно челябинскому метеориту средь бела дня. Семен Петрович (так звали нашего усопшего, а тогда пенсионера  с трехлетним стажем) стоял у стеллажа с хлебом в магазине эконом-класса “Курёночка”. Молодой пенсионер не стремился к щедрой растрате государственного пособия и посещал исключительно эту торговую точку, так как другие имели не только оригинальные названия, но и не тривиальные цены. Как раз, когда буханка нарезного с отрубями втиснулась между пакетом молока и ливерной с маслом, оставив половину дна для макаронных изделий и мороженной рыбы, чуть подтаявшей, но еще не пахнущей, появилась она. Стройная и широколицая, в пестрой этнической юбке, девушка  была без корзины. Она взяла булочку с изюмом и положила ее к товарам Семена Петровича.
- Позвольте, позвольте, зачем вы мне это подкладываете? - Возмутился наш герой. - Или она идет бесплатно  в довесок к батону?
Несколько покупателей оглянулись и стали вчитываться в ценники, ища информацию об  акциях, в которых всегда участвовали едва просроченные продукты.
Незнакомка густо зарумянилась и разомкнула узкие веки прямо в глаза Семену Петровичу:
- Купите мне булочку, недорого ведь, и я Вам сгожусь - помощницей по дому буду.
Это был голос голодного человека. Парень с одинокой баночкой пива в корзинке с завистью оглянулся на них. Вначале он зацепился взглядом за выпуклые места девушки, а затем с укоризной уперся на мужичка, как бы говоря про себя: “Не в коня корм, любезный! Не в коня!” Пенсионер выдержал взгляд наглеца и обратился к просящей:
- Как тебя зовут?
- Тукмак.
В этот момент к троице присоединилась еще одна корзинка с двумя бутылками водки и буханкой черного хлеба, ноги ее обладателя были облачены в керзачи с засохшей глиной. Явно он трудился на строительстве единственного в округе котлована под жилой дом и его пристанищем вместе с другими работягами был синий вагончик. Девушка замешкалась, ее взгляд блуждал от одной корзинки к другой. Семену Петровичу почудилось, что та решает в какую  переложить булочку. Он вдруг отчетливо услышал бой собственного сердца. Оно призывало  и к любви, и к жалости, и к борьбе одновременно. Мысль о возможном проживании незнакомки со строителями возбуждала в пенсионере отвращение и еще какое-то  чувство из почти забытой плотской жизни. В тот самый момент, когда Тукмак приняла решение и потянулась к своей булочке, он неожиданно проворно схватил её за руку  и повел  к кассе, оставив побежденных противников наедине друг с другом.  До дома шли молча, вместе неся сумку с продуктами..



2

Однокомнатная  квартира, купленная недавно, зато не в кредит, была обставлена скромно, без пафоса в деталях. Подойдя к окну, человек не терялся в перспективе, а натыкался на такое же окно, как и его собственное, в доме напротив. Отсутствие различий сближает. Оно заставляет если не приветствовать  соседей, то, по крайней мере, не завидовать им и не злиться на себя самого. Жизнь не задалась или задалась не только у тебя. Все живут худо-бедно сносно. И дай бог им здоровья с достатком. Семен Петрович не страдал тщеславием. Он не нуждался в ежедневном присутствии женщины и считал себя достаточно сильным человеком, чтобы противопоставить смелость жить одному узам семьи. Растянутые в улыбках лица иных родителей были для него не отражением счастья, а вынужденной необходимостью демонстрировать свою радость бездетным, как проявление тихой зависти их свободе. О детях он думал всего три раза: в третьем классе, когда решил жениться на Клавке из 7 “Б”; в армии, случайно повстречав  в ночном дозоре  жену майора и после этого отсидев неделю на “губе” за нарушение устава караульной службы; да лет за десять до выхода на пенсию, когда случился с Семеном Петровичем курортный роман.
Дело было в Геленджике. Раскаленные камни кусали пятки, и море не спасало от жары. Только когда ранние сумерки сливались с солёной водой, голова прояснялась, и мысль высвечивала субъекты иного полу, которые одиноко покачивая бедрами, проплывали по набережной, словно лодки под парусом в безветренную погоду. Разгоряченное тело Семена Петровича бунтовало. То нерегулярное, что перепадало ему в холостяцкой жизни, никогда не позволяло напиться вдоволь, с запасом. По современным меркам наш герой был невинен. Так случилось, что и Татьяна Михайловна  не была избалована нектаром любви, хотя и пребывала в браке уже второй десяток лет. Сын отдыхал у свекрови в деревне, а муж - после дневной дозы пива и вечерней портвейна  - в комнатах частного сектора, где капитальной была только одна стена с окном на тротуар. Три же других представляли собою картонные перегородки, не доходящие до потолка на кулак тракториста. Это позволяло сохранять в доме хорошую вентиляцию, и одновременно служило сдерживающим фактором перед ночными скрипами и вздохами. Лишь храп мог  беспрепятственно проникать от уха к уху, не побуждая к недобрым помыслам о застеночной жизни отдыхающих. Все держались молодцом.
Женщина без купальника под облегченной тканью платья померещилась Семену Петровичу русалочкой. Ее широкий таз через длинные ноги упирался шлепанцами в мостовую и  напоминал мощный хвост морской красавицы,  а соприкосновение резиновой подошвы с асфальтом издавало звук бьющейся о твердь рыбы.  В мертвом свете, который стекал с высоты фонарных столбов, она казалась особенно живой и привлекательной своим одиноким, а точнее, беспарным положением. Когда они поравнялись, глаза женщины вспыхнули и она с придыханием спросила:
- У Вас сигаретки не найдется?
Семен Петрович был тогда моложе и сразу сориентировался в ситуации:
- Конечно. Сигарета и зажигалка в номере. Я на улице не курю. Здесь дети гуляют.
- Какое благородство и воспитанность! Вы с Москвы будете?
- Так точно. Проживаю в центре столицы. Метро “ Свиблово”, если Вам доводилось слышать.
- Да, что-то знакомо. Это в честь революционера?
- Ну, в каком-то смысле... Позвольте я Вас провожу до моего номера?
- Где сигарета, да?
- И где зажигалка тоже. - С этими словами Семен Петрович предложил спутнице локтевую часть своей левой руки.
- Что Вы, как можно, мы совсем не знакомы! У нас в Нягани девушки под руку с незнакомыми мужчинами не прогуливаются!
- Так будем знакомы!
У входа в санаторий “Зори Загорья” казачий патруль проверял документы  отдыхающих. Паспортные данные Татьяны Михайловны были занесены в патрульную книжицу, после чего  ей выдали гостевое  разрешение на 20- минутное посещение номера. Не на душ, и уж тем более на перекур времени не оставалось. Но для любви в чистом виде, без примеси животных ритуалов, его было вполне достаточно, даже с учетом некоторых функциональных заминок, которые бывают не редкими гостями в зрелом возрасте мужчины. Так или иначе, местами - вместе, местами - врозь, но все получилось. И оставшись один в номере, потягивая перед сном кефир из пакета, Семен Петрович вдруг подумал, что хорошо бы иметь ребенка где-нибудь в Нягани, у такой женщины, как Татьяна Михайловна, и чтобы воспитывали они его с мужем в полной семье. И дитя это: сын или дочь любило бы его, Семена Петровича, как родного отца, и слало бы ему нежные письма. Кефир закончился, а вместе с ним и  мысли о деторождении. Всю ночь ему снилось морское дно, просвечиваемое через мутную толщу воды июньским солнцем и ни души вокруг.

3

Тукмак в быту оказалась  практичной. Много воды не лила, свет без нужды не включала, даже в туалет ходила в темноте и нечасто. Питалась скромно, готовила сносно, лучше, чем хозяин квартиры, хотя из тех же продуктов - чуть просроченных, но еще без душка. Счет за квартиру вместе с ней выходил не больше, чем без нее, но, увы, и не меньше. Два месяца она спала, сдвинув кресла, и перед сном была вежлива.
В ту ночь, как обычно, Семен Петрович во второй раз встал в туалет. Полная луна слепила заспанные глаза пенсионера, но, вместе с тем, она отчетливо высвечивала обнаженные до трусов ноги Тукмак. Странное, почти забытое, напряжение разбудило его окончательно, и мысли о спящей девушке не отпускали уже до самого унитаза. Обычно, сцеживая по каплям мочевой пузырь, мужчина находился в дремоте и старался не порвать липкую  нить, которая связывала его  остатками сна с теплой постелью. Но сегодня бодрая, с неровной траекторией, струя вырвалась из него, обрызгав сиденье. От удивления окна глаз максимально распахнулись, и свежий ветер оптимизма наполнил мозг нашего героя. Поход в туалет принес  облегчение, но напряжение не спало даже под одеялом. Тукмак, находясь в шаговой доступности от дивана,    поддерживала его против своей воли и воли пенсионера.
На другой день, любопытства ради, Семён Петрович несколько раз сокращал дистанцию с девушкой и, как бы невзначай, чтобы не быть неправильно понятым, скорее из-за неловкости, чем преднамеренно, касался ладонью, то руки, то бедра, а то и груди квартирантки. Эффект не заставил себя ждать: струя лупила по глянцевым стенкам, смывая присохшие нечистоты, и разбиваясь  на множественные брызги, такие мелкие, почти невидимые пенсионным глазом, но, вместе с тем, реальность которых могла  быть без труда обнаружена при подсветке из чрева канализации. Подобно тому, как солнце высвечивает из взвеси фонтана радугу, ее присутствие над толчком было бы неоспоримым доказательством пользы от совместного проживания с азиаткой, и с лихвой бы перекрывало стоимость булочки с изюмом и даже с маком. Но и ее отсутствие, а точнее - невидимое существование, было достаточным мотивом для перехода отношений с Тукмак на качественно новый уровень.
- Малыш, доченька, что мы все спим по углам как чужие? Давай, диван разложим - он покупался, как двуспальный.
- Неловко мне, папень. Не стесню ли я Вас, своей ногой, попой, или еще частью какою, что велика в моем теле?
- Шо ты! Кресла ночью не опрокидываешь, да и не растекаешься за их пределы: на пол не сползаешь во сне. Руками не машешь и не кричишь. Уж мне поверь, я часто наблюдаю за тобою.
- Вы не доверяете мне, боитесь,что уворую ночью что-нибудь?
- Доверяю. конечно,  и мила ты мне в повседневности нашей. Но все же спать  теперь будешь по-человечески, вровень со мной: на диване у стеночки, а не собачкой в кресле. Я как мужчина буду лежать с краю и караулить твой сон. Пойдем поможешь мне разложить диван.
- Ну, что Вы, что Вы, прекратите такое говорить! Я всё сама разложу, не напрягайтесь, а то, не дай бог, давление поднимется!

4

Ночи с Тукмак давали результат. То, не подвластное контролю желание, которое возникало при созерцании и поглаживании спящей девушки, позитивно отражалось на физиологии проблемного процесса и на организме в целом. Мужчина перестал стареть. Утром, наткнувшись в ванной на свое отражение, ошалевшими от ночного бдения глазами, он быстро принимал контрастный душ, гладко брился, тщательно чистил зубы и мосты между ними, и сразу отправлялся на  прогулку. С шести до семи пятнадцати Семен Петрович уверенно бродил по пустынным улицам своего квартала. Его тело буквально струилось между домами, а лицо сковывала загадочная улыбка, в которой узнавалась кисть итальянского мастера эпохи Возрождения. Со стороны могло показаться, что человек идет на работу, приносящую радость и приличный доход в семью. То, что мужчина семейный, несвободный и крайне положительный - ни у кого не вызывало сомнений. Те немногие, что наблюдали за его траекторией в столь ранний час, были в своем большинстве собачники. Они грустно исполняли утреннюю повинность, на "автомате" следуя за своими четвероногими животными. И глядя на Семена Петровича, втайне завидовали незнакомцу с горящим взглядом, полным смысла и неясного содержания. В  то время, как сами наблюдатели чужого благополучия, толком не проснувшись, уже мечтали вернуться в берлоги своих постелей и проваляться в них до полудня, а то и до обеда вовсе.  Это конечно были лишь грезы, измученного хроническим недосыпом мозга.
К ежеутреннему пришествию  пенсионера в дом, Тукмак готовила ритуальный завтрак: кашку на воде, забеленную молоком и яйцо вкрутую, которое Семен Петрович всегда делил на четыре части, а после с наслаждением смаковал свою четвертинку, наполненную вредным для сосудов холестерином. Остальные  отдавал девушке, ласково приговаривая:
- Тебе должно хорошо питаться, тебе еще рожать и рожать, и снова рожать.
От этих слов лицо  квартирантки возгоралось с подбородка до корней волос, и она прикрывала  свое смущение бокалом гжельского производства, подаренным Семену Петровичу по случаю выхода на пенсию. В нем теперь каждое утро дымился зеленый чай. Сам хозяин квартиры предпочитал жиденький кофе без сливок, молока и сахара. Возраст диктует пищевые ограничения, но и в них можно раскопать аромат многолетних привычек.


5

Еще через три месяца Семен Петрович расстался с лишним весом, приобрел открытую улыбку, лишенную двойного а, тем более, тройного толкования, и стал замечать на себе одобряющие взгляды женщин помоложе. Их лица подсвечивала изнутри тайная грусть: видно жизнь у многих  сложилась ни так и не с тем, как планировалось и хотелось. Досадное, но терпимое существование всегда уязвимо перед чужим успехом. А счастье пенсионера было налицо. Скрыть такое было невозможно, да и не тушевался уже Семен Петрович  своего взаимодействия с азиаточкой. Юношеская тайна их совместного проживания канула в лету. Врозь из подъезда больше не выходили и, более того, прогуливались днем под руку, а то и вовсе за руку, как влюбленные на заре новых отношений. Тукмак не работала и имела только свободное время.  “Женщина не должна трудиться вне дома”, - эту восточную мудрость теперь охотно разделял и наш пенсионер. Ни  какая прибавка в бюджете не могла бы отныне сбалансировать ущерб от лишения позитивного влияния девушки на немолодой организм. Тукмак просекла это и не стремилась решать вопрос трудоустройства, однако, и материальная составляющая, а не только крыша над головой, имели для ее женской натуры приоритет в существовании на чужбине. Однажды, лежа у стеночки под общим одеялом,  она обратилась к своему наставнику с такими словами:
- Папень, ко мне в Москву сестренка младшая просится. Работу дают ей хорошую на бензоколонке знакомые наши. Придётся нам  снимать комнату  или подселяться к другим родственникам. Мне надо уборщицей наняться, чтобы платить  наравне. Я всегда примером  была. Не могу за ее счет жить.
От  услышанного, сердце Семена Петровича застучало о грудную клетку крыльями средних размеров курицы, попавшей в силки на территории чужого двора. (Туда привели ее размышления о необычно сочной зелени, чье произрастание возле собственного курятника было просто невозможно ввиду иных климатических условий).
- Девочка моя, насколько же велика твоя сестрица, чтобы стеснить нас вдвоем? - С этими словами, Семен Петрович вплотную прилег к Тукмак и вытянул правую руку на освободившемся пространстве. Кончики пальцев не доставали до края спального места еще сантиметров десять, а то и более.
- Да, и вовсе не велика. Как веточка худа.
- Так, жилье мы положим ей дадим и денег не возьмем. Но что касательно питания, то тут уж пусть поучаствует, коль работу имеет и доход с нее.
- Ой, спасибо тебе, папень! Завтра позвоню домой и приглашу Гульсажи к нам жить.
- Гульсажи?
- Да, Гулю.

6

Небо слезилось. Мужчина без возраста рассекал привокзальную площадь. Несмотря на увесистые сумки шаг его был широк, а плечи расправлены. Толпа и мокрый воздух расступались перед ним. Это был Семен Петрович.  Следом, как за буксиром, семенили две девушки: одна с красной  сумочкой под мышкой, другая - в пестром платке  и двумя пластиковыми пакетами, цветы на которых подтерло время. В ее глазах плескался испуг, уважение, удивление и еще что-то неразборчивое, но знакомое каждому. 
Предвкушение двойной близости в прямом непорочном значении, уже неделю отращивало крылья нашему герою и напрочь лишало сна. Не удалось подремать и в метро, на что он очень рассчитывал. Место никто не уступил. Пенсионер потерял уважение окружающих к прожитым годам, ибо молодость его поступков проступала сквозь седину и морщины. А люди, как обычно, доверялись своим чувствам, вопреки  опыту и тем более здравому смыслу.
Гульсажи улыбалась второй час после ужина. Всё рассказывала про жизнь и погоду в степи. Тукмак задала несколько вопросов о падеже скота и здоровье любимой тетушки. Из всего следовало, что дела на родине плохи, и поэтому надо работать в Москве, чтобы помогать родственникам на селе. В трудные времена и небольшие суммы имеют большое значение. Семён Петрович понял так, что главное присытить кур, а корм для них не дорог. Сам ведь зернобрикетом питаться не станешь, хоть бы он и вообще ничего не стоил, а вот яйца - другое дело: каждый день и в пять раза дешевле, чем в магазине. За разговорами о сельхозпроблемах время летело. Улыбка всё чаще переходила в зевоту, и язык девушки уже не слушался русских слов, время от времени замещая их незнакомыми. Некоторые не могла перевести даже старшая  сестра.  Наконец, пенсионер  почувствовал, что смертельно устал, и сон валит его с ног на диван. Он закрыл глаза, и звуки в комнате начали стихать, пока вновь темнота не растворилась. Мужчина услышал, как его машина заполняется ритмичной музыкой. Солнце слепило. Семён опустил защитный козырек. Закурил. После нескольких жадных затяжек голубой дым облаком завис в автомобиле. Он открыл люк и добавил скорость. Асфальт стелился между колосьями ржи и упирался прямо в небо. Август жарил. Насекомые и птицы попрятались до вечера. Над степью нависла тишина. Семен выключил магнитолу. Теперь был слышен только шум ветра и гул раскаленных шин. Вдали, разогретое дорожное полотно, казалось водной гладью. При приближении  мираж исчезал, но возникал другой на прежнем удалении. Вдруг, мужчина заметил, что иллюзия приближается. Внезапно колеса завизжали, проскальзывая на месте. Машину понесло в сторону. В кабину ворвался запах саляры, разлитой кем-то на дороге. Руль наскочил на грудную клетку. Пламя охватило автомобиль. Двери заклинило. Воздуха стало мало, боль сжимала грудь. Помощь, конечно, не успеет. Семен понял, что погибает. От бессилия он проснулся. Было темно. Спящие девушки лежали по обе стороны от него как и планировалось днями долгих ожиданий. Ночь близости пришла. Ноги Тукмак были заброшены на пенсионера и безконтрольно раздвинуты. Её сон был глубоким. Гульсажи спала на боку, вплотную прижавшись к нему мягким местом. Счастье перехватило дыхание Семена Петровича и комом застряло в дыхательном горле. Тут он понял, что боль из сна никуда не ушла. Ослабшие руки легли на девичью кожу, и тут же напряжение в паху с достоинством просигналило о себе. Сердце замерло от сложного чувства. Губы беззвучно лепили не русские имена:
- Тукмак, Гуля, Тукмак, Гуля, Тукмак, Тукмак, Тукмак, Тук, Тук,Тук…

7

Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Крышку гроба заколачивали.

Tweet