Этот ресурс создан для настоящих падонков. Те, кому не нравятся слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй. Остальные пруцца!

Екатерина Вторая и Казанова (фрагменты исторического эссе)

  1. Читай
  2. Креативы
Их познакомил граф Никита Иванович Панин, воспитатель наследника престола Павла.
Именно он, руководивший Коллегией иностранных дел, устроил так, что сын актера, расстрига-священник, разжалованный солдат, подозрительный шулер, венецианский авантюрист и просто каналья Джованни Джакомо Каталано, вошедший в историю как великий Казанова, – смог запросто встретиться с величайшей любовницей всех времен и народов, бывшей немецкой принцесской Софьей Федерикой Августой и самой могущественной в то время фигурой мировой политики, русской императрицей Екатериной II.
И уже потому граф мог стать самым знаменитым в людском обществе сводником и незабываемым в веках стратегом единственной в своем роде по составу участников битвы за взаимное сладострастие…

***
…Начнем с того, что никакого предчувствия, предвидения, предмыслия, расчета на счет встречи с великой женщиной у Казановы не было. Он ждал обещанной Фридрихом II синекуры в резиденции прусских королей в Потсдаме, когда встретил знакомого танцовщика Орби, который возвращаясь после удачных петербургских гастролей со своей супругой очаровательной балериной Ла Сантиной, заронил в беспокойном венецианце мысль испытать счастья у российского престола.
Сказано – сделано. По совершении продолжительного вояжа почтовым дилижансом через Митаву и Ригу в российскую столицу Казанова принялся нащупывать короткие пути подхода к императрице, исподволь знакомиться с государственными чинами.
«Министр царского двора Олсуфьев пригласил меня, – писал Казанова, – отобедать в ресторане Локателли в Екатерингофе. Это было столичное предместье, где царица пожаловала бывшему сценическому директору в пожизненное владение ресторан, который здесь называется «кабак». Он подавал посетителям превосходную еду по цене в один рубль. Без вина, разумеется…»
Но, скорее всего, это сам хитромудрый Локателли с присущим ему хлебосольством бессчетное число раз приглашал к себе старого знакомца по Богемии, соотечественника, с его «нужными» гостями.
В ожидании обнадеживающих вестей из Зимнего дворца Казанова знакомился с городом и актрисами петербургских театров, а позже даже съездил в Москву, где провел восемь дней и ночей с московскими красавицами, которые ему приглянулись больше, чем столичные: «Все они очень милы и весьма доступны, и чтобы удостоиться чести поцеловать их в розовые губки, достаточно сымитировать поцелуй ручки».
Однако именно среди замоскворецких шлюшек произошел первый и последний в его практике случай женской ревности, когда одна из них чуть не убила нашего интимофоба бутылкой.
Наконец, граф Панин, как официальный хозяин иностранцев, а более как гость лукулловых пиров у Локателли, пригласил Казанову в Летний сад дворца, где он, прогуливаясь по аллеям, мог бы «невзначай» встретиться с Екатериной II во время ежедневных прогулок. Так и случилось.
Близилась годовщина коронования ее, как великой княгини Екатерины Алексеевны, на царство, и все мысли неспешно любующейся миловидами нынешней государыни были в том памятном дне принятия присяги от гвардии.
Ах, Гриша, Григорий, свет-Потемкин, в каких потемках обретался ты? Она подъехала тогда к лейб-гвардейскому полку и под барабанный бой обнажила уже шпагу, но в великом смятении заметила, что на эфесе ее нет темляка. Кой дурень неусердный забыл повязать петлей орденскую ленту с кистью? Не сносить ужо ему головы!
И тут не другого же кого, а одного ее Гришу – как бес толкнул: выскочил вперед двадцатитрехлетний вахмистр, сорвал со своего палаша ленту с кистью и протянул Екатерине. Она благосклонно приняла, молодец хотел уже отъехать к своему месту в парадном строю, но жеребец его, не слушаясь ни усилий, ни шпор, как вкопанный стал возле лошади государыни. Екатерина деликатно, но с внезапно пробудившейся горячей приязнью стала ободрять сконфуженного великана любезными словами.
Она много раз говорила их потом, содрогаясь в его объятиях на растерзанном ложе, она и сейчас повторяет их про себя. 
Граф Никита Иванович что-то говорит ей, представляя среднего росточка чернявенького – месье? – синьора? Императрица, вся в сладких воспоминаниях, поворотилась. Каково его мнение о скульптурах, выставленных в саду?
Казанова бойко, с простодушием апрельского Овна, заметил, что все они просто чудовищны. Екатерине, только что вернувшейся из прошлого, не хочется замечать бестактности макаронника. И тот продолжает изощряться. Мол, не понимает замысла аранжировщика, поставившего в один ряд Демокрита в образе плачущей женщины, Гераклита в личине смеющегося старца с длинной бородой, получившего почему-то имя лесбийской любви Сапфо, и старуху со сморщенной шеей, которую, судя по надписи, звали Авиценна!
– Либо эти химеры выставлены здесь на потеху дуракам, либо невежд, не знающих истории.
– Я знаю только одно, – с трудом подавила досаду императрица, – кому-то удалось провести мою добрую тетку Елизавету. Стоит ли ломать голову из-за вымышленной скульпторами чепухи? Надеюсь, однако, все остальное, что вы здесь, в России, увидели, не предстало перед вашим взором в таком вздорном свете? Вам приходилось бывать на наших куртагах?
Так назывались концерты инструментальной музыки, которые устраивались во дворце каждое воскресенье, и постоянной слушательницей которых была сама Екатерина II.
– Я, к несчастью, не являюсь большим любителем музыки, Ваше Величество, – слукавил Казанова в надежде на поворот темы к иному искусству, в котором преуспевала, по слухам, царственная собеседница.
– Увы, меня постигло то же несчастье, – холодно улыбаясь, неожиданно окончила разговор не менее лукавая издательница журнала искусств «Всякая всячина», этот Тартюф в юбке, уже возвращаясь в мыслях к своему.
Казанова же, едва успев откланяться вслед императрице, буквально завертелся в аллее, будто на волнах Невы после прохода большой эротической каравеллы. Но, увы – «фру-фру» – зашуршали шелка, и она уплыла.
Упустил удобный момент поддержать беседу и граф Панин. Не те заботы и думы владели им…

***
Справедливости ради надо бы заметить, что в последующие дни граф добросовестно информировал Казанову, что, дескать, императрица дважды справлялась о нем. И тот воспрянул духом: «Ага, все же, чем-то понравился!»
В надежде снова увидеть Екатерину II теперь итальянец каждое утро приходил в Летний сад. Ему, Великому альтруисту, она была нужна не только как императрица с огромными возможностями для устройства и матримониальной, и мамониальной судьбы любого. Она была нужна ему как женщина, партнерша, дать которой максимальное наслаждение – был его долг неотступного служителя призраков любовного счастья.
Жизнь Казановы, великого «бабника» (как назвал его однажды начальник парижской полиции), сложилась так, что он с детских лет почувствовал себя в нравственном долгу перед женщинами. Феноменальную нежность и ласку получил от воспитавшей его сестры матери, и от невесты, с которой жил отнюдь не платонически.
Эта его первая любовь в девятнадцать лет умерла, воспаление легких. Джакомо два года переживал утрату любимой, пребывая в грезах об утраченном блаженстве и непрерывном самоудовлетворении лишь воображаемой близостью.
Последующую жизнь изменила женщина легкого поведения. «Жрица любви» сама предложила себя застенчивому юноше, однако, несмотря на его нежность, осталась крайне недовольной.
– Ты мне нравишься, – сказала она, – но разве так надо ласкать женщину? Милочек, целуй даме сладкое место…
При последующих встречах показала, как он напишет потом – «любовь в таких позах и чувствованиях, которых не видел даже на вульгарных картинках! И только пройдя ее школу, я понял природу женщины, познал законы женской любви и то, что вся сексуальная сущность женщины основана на ласках…»
Неоценима была услуга партнерши в распространении слухов об исключительном обаянии,  половой силе Казановы. Расчет был прост: какая женщина не тянется к нежности?
Казанова был недурен собой, хорошо сложен, обезоруживал великим бескорыстием чувств, поражал альтруизмом. Никогда не впадал в болезненное вульвострадание или в грубый сатириазис. На всю жизнь усвоив правила своей наставницы, выработал свои.
Например, никогда не «занимался любовью» с девственницами или замужними. Пойманными в его приманчивые сети оказывались уже познавшие первое чувство, вдовы или разведенные, которых великое множество.
Каждая встреча была экзаменом на альтруизм, не только наслаждением, но и трудом. При этом характер ласк он не менял в зависимости от красоты женских ног или облика, или от химеры знатности. Все были для него равны, имея одинаковую власть над ним.
«Не уметь ласкать женщину, – говорил Казанова, – это хуже, чем не уметь писать или читать!»
…Екатерина вынуждена была начать свою сексуальную жизнь с нелюбимым. Холодность мужа при сильном природном желании насладиться собственным пылающим естеством бросила ее к познанию греческих ласк. Оказалось, искусственный фаллос был известен давно.
Еще Гомер намекал, что Пенелопа, ставшая символом супружеской верности мужу, немного поскучав после отплытия Одиссея мужа на войну, сделала себе имитатор в виде поршенька. Такое решение ей, якобы, подсказала в провидческом сне Геба, вторая жена Геркулеса и автор этого божественного открытия, значение которого трудно переоценить.
Правда, с воцарением христианской морали женщины были вынуждены тщательно скрывать страсть к заместительной химере. Только в ХIХ веке генеральный католический викарий Крайсен в наставлении для священников, принимающих исповедь, записал:
«Если у мужа наступает излитие семени до того, как жена получила удовлетворение, ей разрешается раздражение половых органов. Не является грехом, если женщина перед началом акта – прикосновением к своим интимным местам – вызовет сильное возбуждение, которое поможет ей получить удовлетворение во время половой близости».
Нет, хороша была бы жена императора, ожидавшая подобного разрешения?!
Сколько можно ей было тешиться лишь ночными видениями, а наяву смеяться над воображением мастера-придумщика подаренной ей игрушки: девка на качелях в конце каждого качка со стоном наскакивала голо раскоряченным междуножьем (пиздою!) на стоячий  медвежий хуй?!
Екатерина II стала горячей сторонницей поршенька, убежденной и ежедневно убеждаемой самой этой горячностью.
Ее встреча с Казановой произошла тогда, когда уже стала замечать, что поршеньковые ласки воспринимаются более ярко и благостно, чем натурные ощущения при встречах с любым из своих тринадцати фаворитов.
Однако имперская необузданность чувств и слишком частые любовные игры привели к сильнейшей нимфомании. После этого ее уже не устраивал никто из партнеров. По высочайшему указанию тайно (потому не известно – правда ли?) по всей Руси выявляли губорванцев с подходящей органжировкой и привозили в царские покои. Всех простолюдинов, прикоснувшихся к августейшему телу, приказано было умерщвлять.
Между прочим, постамент памятника Екатерине II, воздвигнутого по проекту архитекторов М. Микешина и А. Опекушина у Александринского театра в Санкт-Петербурге, составлен из фигур приближенных, показывающих то ли руками, то ли предметами в руках – размер их достоинства. И это уже совсем не воображаемые придумщиками химеры, а зримое представление каждого преклонившегося у монумента о величине ненасытности Ее Величества.
А еще певцы воображаемого – трудно поверить, но разнесли по свету: вечная неудовлетворенность привела Великую гедоничку (от греческого – hedone – наслаждение) к применению гигантских поршеньков до девяти сантиметров в диаметре и станка с взнузданным жеребцом…
И вдруг средь череды сих случных встреч – случайная: вторая с Казановой. Нет, не случайная! И речь не о ночном разговоре с Локателли:
– Вы верите в предчувствия?
– Да!.. если сбудутся они! – пошутили приятели, расставаясь.
А о более основательных воздушных замках, если таковые могут быть основой чего-либо вообще, и которые, тем не менее, возникли накануне в снах предутреннее-химерных, когда оба: и Екатерина, и Казанова! – увидели один и тот же до деталечек вообразизм.
Да какой! Вот этакий по цвету, яркости такой:
…Он будто засыпает, когда Она склоняется над ним. Несколько нежных движений языком по оконцовке фаллоса. Сладко потягиваясь, Он внимает этим божественно легким ласкам.
Она дерзко и нежно обволакивает губами, небом, языком этот жезл повелителя ее воли. Делает короткую паузу и снова играет. Отпустив совсем, переводит дух, расслабляет все мышцы вокруг, потом вытягивает язык и неторопливыми движениями щекочет уздечку, вершинку и чувственное устье.
Убедившись, что Он справился с наплывом чувств и ему не грозит ранний спермопад, Она располагается над членом их интимной компании поудобнее. Ее рот шершавым колечком надвигается раз за разом на пульсирующую шляпку до сладкой боли в темени под ней.
О, сколь изумительно и ощутимо наливается упругостью, скользит и вырывается из губ этот источник и проводник Ее восторга, хищно раздирающего все существо!
Он опрокидывает Ее, целует и дразняще щекочет набухшие клювики грудных лебедей, томительно вбирает их в себя и отпускает обратно в небо Ее воображения.
Разводит Ее подрагивающие ножки и целует внутреннюю белизну бедер, каждый раз все ближе к влекущему  в сладость пахучему паху.
И вот Он уже водит языком по ускользающему кли, трепетно ласкает пальцами лепестки губ и вход в бездонное глоталище.
Наполнив желаниями парящий в распутном развороте дурманный цветок, переласкав его лепестки и пестики, Он хочет собрать нектар затаенных сфер  – опуститься по влагающему стволу к самым корням розы любви.
Вводит заранее приготовленный эластичный имитатор и нежно, но настойчиво ласкает все-все встречное по пути к тянущейся шейкой хозяйке их счастья и раз за разом оставляет ее в хищном ожидании, когда медленно возвращается к последующему разгону. Главное – самому сдержаться и не истечь по древу жизни в ее пучину!
Изнемогает и Она, близится девятый вал чувствований. Не только скользко  влажнеющее влагалище, – вся вульва обливается, истекает горячим. Стоны рвутся из Ее губ, когда Он охватывает ее напруженные бедра и отдает пылающую до кончика стержневую часть своего столь же напряженного естества в Нее, в щекочущие объятия губчатого зева.
Время останавливается.
Только эти двое всеми точечками соприкосновения знают, что длится и хочет длиться сладчайшая скачка до никем не установленной, кроме них самих, амплитуды.
Только этим двоим кажется, что они одновременно в надземной выси и в подводной пучине.
Только им, наконец, принадлежат не грезы, а этот конечный нервный разряд неизвестной силы и происхождения!
Он подобен лавине в горах, громовому удару, отпаду в блаженство:
– Ой, сладко, хорошо! Хорошо, хорошо, хоро-шо, хо-рошо, хо-ро-шо-о-о!.. – полустон, полушепот…
Это любовь, это нирвана… даже во сне…
А наяву? Еще ярче – у бесчисленных пар вокруг и по всему шарику; сейчас, до и после наших героев! Но что же они-то? Как?
Искусничали… только в риторике и политесе. Вот что записал Казанова, далеко не самое главное… умалчивая о несбывшемся:
«Во время нашей беседы я заметил, что в России все еще по-прежнему продолжают придерживаться старого календаря, и это довольно странно, так как современный монарх не может цепляться за отжившее. Почему бы Ее Величеству не ввести у себя в стране григорианский календарь? Ведь даже Англия, на что консервативная страна, и та ввела его у себя совсем недавно…»
Но ведь еще более странно, что Великого альтруиста занимают календарные вехи, а не упоительные шажки навстречу вневременному блаженству! Или суть не в его грезах, а в парадоксе, описываемом сентенцией: «Чего хочет женщина, того хочет Бог!»? 
Да, как же вела себя бездушная чаша его вожделений?
Совершенно точно, – никаких письменных откликов о введении упомянутого установления Екатерина II не оставила. Еще бы: понятно! Неимоверно спешила окончить летнесадскую прогулку, чтобы ввести у себя в покоях нечто более значимое: ей шепнули, что во дворец доставили очередного вводителя, которого уже освидетельствовал врач, и проверила госпожа Протасова.
Опустим чересчур реалистичные сцены ее рандеву… с тем, кого потом – в Неву.
Ведь главное уже стояло в ее воображении – незабвенные предутренние видения!
Главное было не в умностях Вольтера, с которым переписывалась, а и в переписанном из фолианта Марии Медичи чувственном отзыве: «Без него не испытать бы мне таких приливов и отливов крови, такой радости бабьего чувства. Когда я долго ласкаю свой цветок, мне кажется, что я чувствую запах диковинного меда, аромат полевых его сестричек, сама превращаюсь в бабочку, порхающую над самым прекрасным залитым солнцем миром!..»
…Казанова утешился лишь ночью за органным музицированием в интимном кругу избалованных вконец, до безграничного разбалансье, исполнительниц. Которые, как нынешние виа-гранки, поют: «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи…»
Между тем, у него самого «финансы пели романсы», а ко всему, когда он однажды восхитился в гримуборной: «Какие формы!» – ему с вызовом ответили: «Что формы без содержания?»
И петербургские надежды Казановы тихо скончались. Потому еще только одна мимолетность в Летнем саду удостоилась его мемуарной записи: «На следующей встрече императрица сообщила мне, что провела реформу, и отныне все бумаги будут иметь двойную дату – как старую, так и новую…»
Понятно, что теперь не эта датская особенность была у него на уме… Текло в екатерингофском «Красном кабаке» шампанское, которым заливал Казанова свою печаль, прощаясь с состаканниками. Шептал нетрезво другу-авантюристу: «Хорошо сидим, но… но! но!! но!!! Мне здесь делать нечего… При такой… армии фаворитов…»
Он, любитель и любимец женщин, одержавший в свои тридцать девять лет 122 победы, уезжал в старую добрую Европу – несолоно хлебавши. Он еще не догадывался, что время начало ему изменять. То время, о котором в первом действии воображаемой пьесы своей жизни горько напишет: «Время, когда я влюблял в себя женщин, прошло, я должен отказаться от них – не покупать же их услуги!»
…А вы говорите: «А может быть, призрачные химеры иногда способны воплощаться?»
Может быть. Если даст… и дай-то всем Бог!

Эрнест Стефанович , 14.10.2013

Печатать ! печатать / с каментами

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


1

Тень Офелии, 14-10-2013 17:44:44

это я сейчас почитаю, такое я люблюююю

2

sam_kayetti, 14-10-2013 17:52:03

казанова

3

sam_kayetti, 14-10-2013 17:58:28

ХАЗАНОВ А.

4

Самасвал, 14-10-2013 18:04:17

пра нефритовый жэзл и песчеру нослождений

5

Самасвал, 14-10-2013 18:04:49

пейсало ТГП

6

СтарыйПёрдун, 14-10-2013 18:04:53

начали первова - кончили читырнаццатава! По - григорианске!

7

Зоибашкен, 14-10-2013 18:12:02

сам то понил што нопесал?

8

Хантяра , 14-10-2013 18:14:02

Хоспидяяяяяя, сам-то понял чо гаваришь-та!? (с)

9

Хантяра , 14-10-2013 18:15:04

бабка наверно хуячила, читать не буду на всяк пож.

10

ЖеЛе, 14-10-2013 18:27:29

"…Он будто засыпает, когда Она склоняется над ним. Несколько нежных движений языком по оконцовке фаллоса. Сладко потягиваясь, Он внимает этим божественно легким ласкам." (с)

апсалютная безграматнейшая хуепурга...
бапка, идинахуй со своим керпичом (с)...

11

ЖеЛе, 14-10-2013 18:30:36

11.10.05. Свободная тема (проза) Международный литературный конкурс произведений о музыке «Бекар»
Эрнест Стефанович. За них, гастролеров, замолвите слово

афтар - идинахуй, марамой жадный...
хуй нюхай вместо премий, графаман бездарный...

12

ляксандр...ВСЕГДА,,,, 14-10-2013 19:02:08

кирпичи унд простыни от неведомых аффтырей не читаю

13

mr. УдЪ, 14-10-2013 20:49:28

ищо  один  публицыст-просветитель
в помойку

14

dohtur, 14-10-2013 21:32:22

ис каментоф понял что эта поебустика нечитабельна. ну нахуй тагда ...одни цытаты ЖеЛе раскрывают всю суть высера
ну и естессно - да вы ахуели такими керпидонами срать??

15

Старичюля, 14-10-2013 22:26:24

теперь, бабаня, хуярь пересказ "Пером и шпагой"

16

snAff1331, 15-10-2013 03:02:52

ниасилел. "великая любовница всех времён и народов" - нахуй такой дешёвый пафос. креатиф говно.

17

kenny, 15-10-2013 07:56:09

автор феерично провел лето, сочиняя эту хуергу. дайте ему утешительный приз

18

Диоген Бочкотарный, 15-10-2013 09:06:04

Аффтор, ну скажи: нахуя бы нам, русским, приглашать какого-то иностранного ебаришку, для чего?

У нас что- своих ёбарей было мало?

КГ/ АМ!

19

Диоген Бочкотарный, 15-10-2013 09:06:53

И это, аффтор, не пиши больше ничего, никогда, Пикуль ты наш....

20

Владимирский Централ, 15-10-2013 09:55:02

конялья- тысяче чертей....
недачетал

ты должен быть залoгинен чтобы хуйярить камменты !


«Хочу, чтобы она педикюр никогда не делала, и ногти на ковер грызла. И только тогда, когда я обедаю. А еще никогда за собой не смывала унитаз. Прокладки использованные прямо в свое гавно кидала и никогда, запишите, никогда не смывала. Чтобы в раковину мочилась, как в биде, ногу по-собачьи задирала и фонтанировала, брызгаясь на зубные щетки. Запишите, это важно.»

«Стоит, согнувшись, юбка задралась, трусы в жопу врезались, всё как на ладони, даже часть половой губы видна, во всяком случае мне так показалось. Потом в другую сторону развёрнется, груди туда-сюда, туда-сюда. Это просто праздник какой-то.»

— Ебитесь в рот. Ваш Удав

Оригинальная идея, авторские права: © 2000-2024 Удафф
Административная и финансовая поддержка
Тех. поддержка: Proforg