Сан Юич (ударение на «ю») знал все на свете. Так он считал. Сейчас бы можно было сказать, что родился с преинсталлированной памятью. Постоянно обновляемой. Юич искренне верил, и я думаю, верит и сейчас, что он обладает некоей силой, которая дает ему знание о вселенском бытие во всем его бесконечности. На фоне тогдашних новостей из серии “все о нем и немного о погоде” Юич активно освещал путь каждому встречному. И, при любом удобном случае, вещал о смысле жизни и собственном предназначении начертанном силами свыше. И в большинстве случаев, малолетним первокурсницам, которых он активно вовлекал в факультетскую художественную самодеятельность. И при этом ни черта не делал.
Самодеятельность есть форма узаконенного безделья. То есть, когда все остальные работают, некие избранные готовят КВНы, репетируют капустники и учат наизусть кошачьи песни про Бричмуллу или ей, Бричмулле, подобную херь. Причина расцвета самодеятельности во времена заката застоя объяснялась таким огромным количеством свободного времени, что просто было некогда работать. Сейчас, когда когтистая лапа капитализма схватила за горло последних тружеников науки, автору не раз приходилось слышать о великолепных вечерах и номерах, которые отжигали сотрудники в те блаженные времена. Лучше бы работали, право слово.

Ну, все! Вернемся к нашему герою.

Александром Юрьевичем он хотел называться лет с десяти, и в пятнадцать уже называл себя в третьем лице по имени-отчеству. К шестнадцати, когда стало окончательно ясно, что лысины не избежать, то стал активно косить под вождя в молодости. Как на той фотке, где будущего мстителя за брата выперли из Казанского за прогулы.  Юрьевич отпустил бороденку, зачесал жидкие волосики наверх и стал говорить с легонькой картавостью Максима Штрауха из «Человека с ружьем».  Картавость настолько пристала, что Саня и вправду стал фонетической копией Ильича.
Как-то стоя у зеркала гардероба и прилаживая несвоевременный вихорь, он тренировался в представлении себя абитуре, только что ставшей студентами. Да еще и на разные лады, чисто как Чернышевский из известного анекдота:
-    Алексан Юрич, Алесан Юич, Сан Юич. Сан Юич… Сан Юич? Сан Юич! Сан! Юич!
Подглядывающий за этой процедурой Сашка с третьего этажа просто уписался от смеха. Он терпел все утро, чтобы пересказать эту сцену в пятьсот-пятой, где Юич числился, а сам Сашка приходил иногда подъесть на халяву.

Но в этот день что-то не заладилось. Сашкина дипломница объявила. Что не хочет больше работать над экспериментом, поскольку спектрофотометр своим лазером уже лишил ее детородной функции, и вот уже, будучи полгода в супружестве, она не способна зачать. Сашка попробовал объяснить научными терминами устройство прибора, в котором нет, и не может быть никакого лазера, а также возможные причины бесплодия. Но будущая химик, преподаватель химии, как писали в дипломе, хлопнула о лабораторный стол ладонью и объявила, что пришлет мужа для дальнейших объяснений. И это будет с применением мер физического воздействия непосредственно на руководителя дипломной работы. Сашка приуныл, поскольку угроза означала в реале, что весь эксперимент и саму дипломную ему придется писать вместо недоученной дамы, увлеченной воспроизводством. 

Сашка приплелся в пятьсот-пятую, когда уже все сидели за столом и молча ели. Юич тоже присутствовал, что было не очень обычно для человека искренне и любовно занимавшимся изготовлением пародий для факультетского вечера. Так что рассказать про сцену у зеркала не получилось. Сашка налил себе чая из колбы и уставился на героя своего рассказа, сам себе улыбаясь и маясь от неспетой песни, застрявшей в горле. Тем временем, Юич вилкой и ножом поедал салат из огурцов.  Мишка, сын завлаба, набивал рот корейской морковкой. Остальные что-то жевали молча. Завлаб, чтобы разрядить тишину пожирания даров Никольского рынка, повернулся и спросил у Юича:
-    Александр Юрьевич, а что вы читаете?
Юич оглядел слушателей за обеденным столом -  не меньше десяти наукообразных, и произнес с чувством:
-    Канта и Достоевского!
Мишка от удивления выплюнул радугу морковки (по форме, а не цветам), загадив все тарелки с общей едой, а Сашка  повалился на пол с вертящегося стула. Завлаб вскочил и пинками выкинул Мишку из лаборатории. Мишка кричал, задыхаясь от хохота: ”Ты забыл про слезу ребенка!” Сашка выполз вслед за ними и присел у входа в лабораторию, плача и повизгивая от смеха и слез.

Юич вышел минут через пять, когда Сашка уже пришел в себя.
-    А что я такого сказал, - спросил Юич, - что вы так отреагировали странно?
Сашка не знал что ответить. Он вскочил на ноги и побежал от смущенного Юича, крича на весь этаж:
-    Сан Юич. Сан Юич… Сан Юич? Сан Юич! Сан! Юич!
Юич покраснел и побежал в другую сторону. В темном коридоре он налетел на Цицилию Ароновну. Кто подумал, что Циля - толстая усатая баба – тот просто заскорузлый антисемит. Циля это стройная и красивая девчонка, которая запросто перепивала многих, из тех, кто по недоразумению или по той же пьяни ее домогался, а также была непобедимым чемпионом университета по стрельбе и бегу на лыжах. Циля увернулась от несущегося Юича и ловко поставила ему подножку. Да так, что Юич залетел в нишу перед дверью женского сортира. Циля встряхнула копной волос и принялась дожидаться, пока освободится проход в гендер-специфичное место, отсутствием писсуаров доказывающее, что до равенства полов нам еще далеко.

Юичева рожа покраснела до цвета августовского солнца на закате. Он неловко подпрыгнул, злобно и по-юдофобски (как положено русскому царю) глянул на Цилю, мелким шагом обошел ее и побежал к лестнице.   

Внизу, на втором этаже работала его подруга. Но не такая, как вы тут все подумали, а верная подруга-советчик. Без постели. Таня Невинская опекала переросших мальчиков факультета. К ней, как домой, так и в лабораторию, всегда можно было войти без звонка или приглашения (среди них был и автор этих строк). Все мальчики знали, что Таня всегда выслушает, посоветует и обязательно даст почитать умную книгу. Юичев Кант – был ее затеей, после того, как наш герой пожаловался на злобный остракизм невежества, культивировавшийся в пятьсот-пятой.

Три дня тому назад, Таня довольно нудно пересказала Юичу Критику способности суждения. Притом высказала свое осуждение кантову отрицанию понятия прекрасного для животных: Невинская была агрессивной собачницей.
-    Понимаете, Алексан Юич, я уверена, что мои собаки гораздо умнее половины сотрудников факультета. Я и не говорю про студентов. И посему им, я имею в виду моих собак, дано многое из того, что дано и мне, как человеку.
Юич не очень понял, куда клонит Таня, но кивнул в ответ. Таня продолжила:
-    Так вот, подтверждение того, что у собак есть чувство прекрасного, именно в том, что животные никогда и ничего не делают со зла или назло. Как и положено образованному человеку. А наши с вами коллеги могут нагадить просто из удовольствия…
-    Так может это и есть прекрасное в их понимании? – Юич решил выпендриться.
-    Нет, ну что вы, - возразила Таня, - вот возьмите эту книгу, - она подала пятый том полного собрания сочинений Канта, - и мы с вами ее обсудим, как только прочтете.


Таня что-то варила на химическом столе, когда дверь хлопнула, и в лабораторию влетел Юич с гримасой отчаянья на лице. Таня повернулась к нему: 
-    Что, уже прочитали книгу, милый Александр?
Таня решила подойти на шаг ближе к своему подопечному. Ей показалось, что красные щеки и именно это отчаяние сократили дистанцию между ними, что существенно приблизило наступление желанных  игр ощущений.
-    Нет, Татьяна Анатольевна, - Юич решил сохранить дистанцию.
-    Для вас, я просто Таня! Зачем нам эти условности…
-    Да-да! Но сегодня эти мерзавцы, Сашка и Мишка, о которых мы с вами говорили третьего дня, насмехались надо мною!
-    О. боже, - Таня сделала еще шаг к возлюбленному,-  и что они позволили себе?
-    Я рассказал им о Канте, а они стали ржать по-ослиному…
-    Нет-нет, милый Юич, ослы не ржут..
-    Да я не о том. Просто меня обсмеяли за то, что я читаю книги. Хорошие книжки, Те, что вы мне, Таня, посоветовали.
Таня покраснела в свою очередь.
-    И что, они считают, что такое нельзя читать?
-    Не знаю… Но как только я произнес имя Канта, надо мной все стали смеяться. А этот Сашка, ну  вы знаете его, из тех трёх дураков, что плохо играли на губных гармошках на новогоднем вечере, - так просто свалился со стула.
Таня вспомнила прошлогодний капустник и промолчала.
-    Понимаете, Таня, мне нужно показать всем, что я многого стОю,  что я недооценен!
Невинская мысленно рассмеялась, но не подала виду.
-    Нет, Сан Юич, все не так. Вам нужно доказать им, что вы такой же как и все. Только лучше, - закончила она цитатой из Хармса.
Юич глянул вопросилельно, не понимая подвоха, закивал башкой и пробормотал:
-    Там у них завтра годовой отчет кафедры. Вот приду, и тогда посмотрим кто кого.
-    Ну, удачи! Хочешь, я тоже приду.
-    Приходи,- ответил Юич и хищно улыбнулся.

Годовой отчет это в первую очередь перевод листов ватмана в макулатуру, прибивание планок и развешивание плакатов с графиками в определенном порядке. Никаких там повер-пойнтов, сами понимаете, тогда и быть не могло. Проекторы существовали, но считалось, что плакаты важнее, поскольку можно всегда тыкнуть в какой либо из них и изречь нечто, что заставит защищающегося (мое любимое слово – авт.) покраснеть и ляпнуть свежую чушь.

Два балбеса, соискатели-аспиранты, оба Сашки (один уже упомянут выше) изгадили двадцать листов ватмана, купленного за их же спирт. Плакаты получились так себе, но с учетом обстоятельств, главным из которых была приближающейся пятидневная пьянка по случаю праздника октябрьского переворота (который празднуется в ноябре), - посчитали, что пойдет.
К концу творчества подошел старый друг с физфака Кадыр – будущая звезда карикатуры  республики – и подрисовал запрещенные части тел на каждом из плакатов. Получалось, если хорошо приглядеться, что цепная реакция заканчивалась задницей, график изменения скорости окисления стремился в постель и прочие веселости, строго говоря, нетипичные для серьезного учреждения. Затем, когда пришел Мишка, плакаты обмыли и немного поиграли в домино. На пьяную голову играть в шахматы считалось неприличным. Первый Сашка активно веселил народ и с упоением пересказывал Юичевы похождения у зеркала и в пятьсот-пятой.

Наутро малой химической состоялся годовой отчет. Юич, за ночь накопивший злости на четверых, приперся, как и обещал. Таня тоже подгребла и уселась рядом. Формально они имели на то право, поскольку годовой отчет был открыт для всех желающих.  Похмельные Сашки не сразу заметили своих немезисов.

Пока выступал завкаф, Сашки придумали новую игру – “кого бы трахнуть”.  Нужно было показать на сидящую в зале сотрудницу и шепотом спросить друг друга, трахнул бы вопрошаемый ту или иную. По Невинской мнения разделились. Сашка-первый был не против. Сашка второй – отказался, мол, старая для него.  После того как трахнули всех в аудитории, мысленно пошли по этажам. К концу речи завкафа с цитатами из основных направлений пятилетки, перешли на студенток. Тут было немного сложнее, поскольку, не зная имен, приходилось описывать потенциальных наложниц по приметам:
-    Ну, та, которая ходит даже зимой в платье с короткими рукавами…
-    Черная?
-    Какая черная, - белобрысая – она еще к нам как-то пятнадцать копеек заняла.
-    А-а-а, та… Я бы  - да.
-    И я бы…
Когда уже трахнули весь факультет, пришла очередь Сашек докладать про радиационно-индуцированное окисление сульфитов  (простите за подробности – авт.).
Сашка второй вышел к плакатам. Он вспомнил про только что закончившуюся игру, невольно оглянул уже опороченных мыслями  дам и, не удержавшись от хохота, вылетел в коридор. Эхо пустого коридора еще долго возвращало в аудиторию плач и всхлипы Дон Жуана-теоретика. Завкаф поморщился, и перстом творца вызвал Сашку-первого выступать за обоих.

-    Давайте, раз вы с ним из одной лаборатории.
Сашка первый глянул в зал и узнал Юича, глядевшего сверху на разрисованные графиками ватманы. Оппонент что-то строчил на листочке, готовясь к решительному бою с врагами.

Сашка принялся вещать по теме,  неинтересно разжевывая смысл эксперимента. Он ходил от графика к графику, пока не заметил, что завкаф прикрыл глаза и тоненько засопел. Сашка снизил уровень громкости. Тут на верхних рядах он увидел вчерашнего Мишку. Мишка держал в руках полуватман с надписью: “Хорош пи.деть!”, намекающую, что пора бы и закруглиться.

Сашка хрюкнул, чтобы не заржать и замолчал. От хрюка проснулся завкаф, строго глянул за защищающегося (извините, не смог сдержаться – авт.) и попросил задать вопросы. В это время вернулся Сашка второй и подсел рядом с Мишкой. 

Юич привстал и, притворно грассируя, произнес:
-    Не могли бы вы подробнее остановиться на решении дифференциального уравнения на плакате номер восемнадцать?

Сашка тоскливо посмотрел на Юича, вспомнил свою дипломницу и пошел:

-    Казуальное решение оптимальной динамической системы, находящейся в квази-стационарном состоянии решается вполне стохастически, если учесть, что параметры заданы граничными условиями метода Агино-Кнауса для структур, находящихся в псевдотекучем режиме и контролируемыми сверху ограничениями,  следующими из решения уравнения Стокса для поперечного сечения струи.

Из всего произнесенного бреда Сашки, смысл имели слово струя и метод Агино-Кнауса, который используется для расчета дней безопасного секса. 

Завкаф вскинул лицо к Юичу и спросил:
-    Вас устраивает ответ?
Юич неожиданно побледнел и ответил: “Вполне!” Таня глянула на него и улыбнулась с неожиданной жалостью.

Мишка с Сашкой вторым выбежали из аудитории, чтобы не лопнуть. А Сашка первый гордо сел недалеко от завкафа. Тот протянул ему записку: “Следующий раз, просто прибью!» Сашка покраснел и кивнул в ответ.

После закрытия отчета и принятия резолюции про ускорение и модернизацию, что в переводе на нормальный язык звучит примерно так: «Раньше мы чесали жопу одной рукой, а теперь будем двумя и на два часа дольше, чем обычно», все разошлись по норам.

Таня отвела Юича к себе и объяснила смысл сашкиного ответа. Юич заново покраснел и как-то сразу разлюбил Таню. Он вышел в коридор, злой как сотня монголо-татар, и поплелся домой. В пятьсот-пятой искать соболезнований было неприлично.

На следующий день Таня ждала Юича около входа на факультет. Юич заметил ее слишком поздно, чтобы отвернуться. Они поздоровались, и Таня решила позвать своего возлюбленного в оперу. Там давали Севильского по-русски, но с местным акцентом (в национальном языке отсутствует буква «Ф»: так что баритон Султанов пел Пигаро).  Юич вздохнул и выдал Невинской тайну, которую он скрывал, чтобы не потерять расположения своей конфидантки.  Но теперь, когда та унизила его своей жалостью, стало нечего терять. Он признался, что женится. Таня тоже вздохнула и сказала тихо сама себе: “Ну. А что ты хотела?»
-    Что? – переспросил Юич.
-    Нет. Ничего, - опомнилась Таня, - я хотела бы подарить вам щенка. Вы же любите собак?
-    Да, - зачем-то соврал Юич.
-    Я вам подарю настоящего пуделя чистейших кровей. В Австрии такой стоит двадцать тысяч шиллингов…
-    Спасибо, Таня, не надо… - Юич попробовал отбрехаться
-    Нет-нет  - это мой вам подарок на свадьбу…
Юич кивнул, и они вошли на факультет. Там церемонно распрощались, расставшись друзьями.

Через две недели, уже после свадьбы, Таня занесла Юичу домой очаровательного щенка в красивом импортном ошейнике. Умненький и славный, песик был уже приучен ко всем условиям городской жизни, знал поводок и вовремя просился на улицу. Посюсюкав с собачкой и поцеловав в спинку, Таня вежливо удалилась из дома молодых.

Через  месяц Сашка, который первый в этом рассказе, увидел бродячего пса. На нем был Танькин ошейник. Ни у кого во всем городе кроме Тани, такого не могло просто быть. Сашка попробовал свистом подозвать собаку, но та испугалась и бросилась в сторону.  Сашка позвонил Тане и сказал, что видел ее собаку на улице. Та перезвонила Юичу и спросила про пса. Тот ответил, что у новой жены аллергия на собак, и он был вынужден «отпустить собаку».
-    Куда?
-    Я отвез ее к троллейбусному парку и выпустил…
-    Ты что, и вправду идиот, - Таня перестала сдерживаться,- не мог мне ее вернуть?
-    Я боялся, что ты обидишься…
Таня схватила такси и понеслась к Сашкиному дому. Пока не сели батарейки в фонарике, они бегали от подъезда к подъезду, от куста к кусту. Но ничего не нашли.  Вернулись в квартиру, Сашка налил Тане стакан портвейна, и Невинская выпила залпом подслащенную гадость.

Они снова вышли в пустоту ночного города и пошли по темной улице в сторону выставки. Первый троллейбус вот-вот должен был появиться.  Проходя мимо одного из домов, Таня узнала его: тут и живет Юич. Она оттолкнула Сашку, подбежала к тротуару и заорала изо всех сил в сторону окон третьего этажа:
-    Пидорас!  Пидара-а-ас! Пи-да-рааас!

Из-за шторки на третьем этаже блеснуло белое лицо и исчезло снова. 
Подошедший троллейбус призывно погудел.

2012

Tweet