Глава 9

Германия, земля Гессен, Франкфурт-на-Майне. 2005 год.

Ракеш позвонил в регистратуру отеля и заказал такси, назвав одну из близлежащих улиц. Пока ждали ответного звонка, ни Ракеш, ни Манфред не сказали друг другу ни слова.
Они спустились по боковой лестнице в переулок и, пройдя пару кварталов, сели в бежевый Мерседес.
- Хауптфридхоф, – сказал Ракеш. – Только прошу вас подъехать не с центрального входа. Можно со стороны американского консульства.
Водитель кивнул, включил поворотник и вырулил на улицу, ведущую к центру. Манфред смотрел на плывущий за окнами город. Всю дорогу его не покидало ощущение, что он бывал в этих местах, уж очень знакомыми казались некоторые улицы. Одно из зданий настолько заинтересовало Листа, что он обернулся и ещё раз посмотрел на фасад в заднее стекло автомобиля.  Ракеш, всё это время наблюдавший за Манфредом, спросил:
- Что-то знакомое?
- Не знаю. Наверное.

Справа показалось здание консульства со звёздно-полосатым флагом у входа, а слева по длине всей улицы тянулась каменная ограда, поверх которой были видны пожелтевшие верхушки деревьев. Когда Ракеш заметил слева проём и кованую решётку, он попросил водителя остановиться напротив. Они вышли из машины, перешли улицу и Ракеш потянул на себя решётку, ведущую внутрь огороженной территории.
Манфред прошёл за Ракешем, и они оказались на широкой, выложенной камнем дорожке. Справа и слева от неё, между полуголыми деревьями – ряды надгробных памятников. Листу стало не по себе, и он остановился.
- Зачем мы здесь?
Ракеш, успевший отойти на несколько шагов вперёд, обернулся.
- Я же сказал вам ещё в отеле. Это важно… Лучше, если вы сами увидите.
Манфред тяжело выдохнул и двинулся следом. Какое-то время они шли по центральной аллее, затем Ракеш свернул на одну из боковых дорожек, углубляясь по ней между двумя рядами деревьев. С каждым шагом, Манфред отставал всё больше, внезапно ему захотелось развернуться и уйти. Лист сбавил темп и почти остановился, но в этот момент заметил, что его спутник стоит напротив небольшого гранитного надгробия. Ракеш повернул голову в сторону Манфреда и жестом попросил его подойти.
Манфред почувствовал, что ноги его стали ватными, каждый шаг теперь давался ему с трудом. Да ещё и сердце начало гонять кровь с такой силой, что голова отяжелела, мысли спутались и весь окружающий ландшафт поплыл у Манфреда перед глазами - пожелтевшая листва, кое-где присыпанная снегом почва, деревья и памятники – всё превратилось в какую-то немыслимую цветную мешанину.
Лист медленно подошёл к Ракешу, стараясь не смотреть на гранитное надгробие. Впрочем, Манфред не смог бы ничего разглядеть - глаза слезились, отчего и камень, и пейзаж вокруг, смахивали на неумелую детскую акварель.
В этот момент Манфред почувствовал жжение в затылке. Он уже приготовился к очередному спазму, но на этот раз ничего не произошло. Боли не было, а всё окружающее стало менее размытым. Манфред подождал, когда деревья, листва на земле и вымощенная камнем дорожка приобретут достаточную резкость и очертания. Он посмотрел на гранитную плиту и прочёл выбитую на ней надпись.

«Манфред Фредерик фон Лист.
(17 марта 1918 – 22 мая 1962)»

Лист сел на каменную скамейку возле надгробия. Он чувствовал  неприятную пустоту внутри и абсолютную тишину. Такую же, как в первые минуты после аварии. Ракеш стоял возле гранитного камня и что-то говорил. Лист видел, как шевелятся его губы, но не мог разобрать ни единого слова. Постепенно оцепенение прошло, звуки вернулись. Манфред ещё раз посмотрел на надпись, вчитываясь в каждую букву.
- Этого быть не может, – сказал он, – какой-то абсурд. Я не помню. Если бы это произошло со мной…
Он не договорил. Ему пришла в голову спасительная мысль, и он ухватился за неё, пытаясь хоть как то объяснить бредовую ситуацию и связать её с реальностью. «Это однофамилец», – подумал он.
Манфред несколько раз проговорил мантру про себя, собираясь произнести вслух, но Ракеш опередил его.
- При всём желании, вы не можете этого помнить. Память о собственной смерти и есть абсурд. Поэтому вы в первую очередь и вспомнили гибель ваших товарищей на Эйгере – самое яркое, что всплыло в вашем сознании. А сюда я привёл вас по ряду причин: во-первых, чтобы ещё раз доказать вам, что я не лгу и хочу вам помочь. Во-вторых, чтобы вы не питали иллюзий по поводу того, что вспомнили сегодня… Я имею в виду Бернские Альпы. Ну и наконец, в-третьих, чтобы подготовить вас к тому, что вам предстоит увидеть и услышать в дальнейшем. Какими бы дикими и противоестественными ни казались вам факты, которые будут приоткрываться, все они происходили на самом деле. Причём, с вами лично.
Манфред ущипнул себя за локоть, приложил руку к груди и ощутил биение сердца. Потянул ноздрями, почувствовав сырой осенний воздух, а вместе с ним еле уловимый запах разлагающейся листвы, коры деревьев и влажной земли. Ракеш, всё это время наблюдавший за Манфредом, усмехнулся.
- Можете не переживать, вы не призрак и не зомби. Мало того, вы абсолютно здоровы, если не считать потери памяти. А теперь вам нужно вернуться в отель и отоспаться. Завтра утром мы вылетаем в Страсбург.
- Что там? Очередная могила? – Манфред пытался шутить. Получилось мрачно и безысходно.
– Что меня связывает с Франкфуртом? Я жил здесь?
Ракеш кивнул.
- Да, сразу после войны.
Манфред обхватил руками голову. Услышанное казалось ему невероятным.
- Какой к чёрту войны?!
- Второй мировой, – ответил Ракеш, прекрасно понимая, что Манфреду эти уточнения не говорят ни о чём. Поэтому он добавил: – Она закончилась шестьдесят лет назад.
- Дьявол! Чёрт! Чёрт, этого не может быть, понимаете?! Этого просто не может быть. Кто там… – Манфред указал на надгробную плиту, – кто там лежит, Ракеш?
Ракеш только пожал  плечами.
- Я не мог присутствовать на похоронах, Фред. Меня в шестьдесят втором и на свете ещё не было. Знаю только, что Лист сорвался со скалы где-то в Альпах. Тело его так и не нашли, поэтому хоронили пустой гроб. Положили пару крючьев, ледоруб… Что ещё кладут в таких случаях? Не могу сказать точно. Я сам знаю об этом только с чужих слов.
- С чьих?
Ракеш не ответил, только пожал плечами. Но Манфред уже и не ждал ответа. В который раз за день боль снова сдавила тисками его голову.

«Фред, Фред… Фредди. 
…Так она называла его. Сколько можно думать об этом? Хелен, его Хелен… дом теперь пустой и холодный. Как забытая кем-то кружка из-под пива на столике кафе. Холодный и пустой – одни запахи остались… Гнилостные и неживые, такие же безжизненные, как в этом отеле. Дьявол! Русские даже не удосужились провести сюда свет. Нужно выспаться. Остаётся всего один день, если погода не испортится.
Манфреду показалось, что он услышал выстрелы. Он встал с постели и подошёл к узкому окну. Луна освещала западный склон. Хорошо просматривались обе вершины Эльбруса. Фред прислушался. Показалось или нет? Похоже, действительно стреляют.
Он спустился на первый этаж, прошёл по тёмному коридору, пару раз споткнувшись о брошенное в спешке оборудование. Часть его осталась в лаборатории третьего этажа, остальное – разбросано то тут, то там по всему отелю. Русские спешили. Видимо, спасали самое ценное.
Фред вышел на освещённый склон и осмотрелся. Окно его номера выходило на запад. С той стороны всё было более-менее спокойно. Зато с востока надвигался тёмный грозовой фронт. Судя по скорости, ветер был достаточно сильный, и если к утру он не поменяется, о восхождении можно будет забыть. Оттуда же, с востока, раздавались и раскаты грома, которые Манфред принял за выстрелы.
Дверь за его спиной скрипнула, Фред обернулся и увидел гауптмана - не ему одному мерещилась стрельба. Хаймс Гроот имел несколько помятый вид. Видимо, в отличие от Манфреда, он проспал всё это время. Хаймс широко зевнул и, посматривая на небо, подошёл к Листу.
- Не спится, оберлейтенант? 
Фред кивнул в сторону надвигающегося фронта.
- Вижу, вижу. Тут всё меняется ещё быстрее, чем в Альпах. Надеюсь, что утром мы этого уже не увидим, – Хаймс указал в сторону темнеющего неба и добавил, – вы напрасно не спите, лейтенант.
- Не могу уснуть, господин капитан.
- Бросьте. Русские наверняка спустились в долину и вряд ли сюда сунутся. Наш обоз уже на подходе. Если завтра погода не испортится, к десяти утра они будут  здесь. Если нет – продовольствия нам хватит. Русские оставили на полгода консервов.
Хаймс ещё раз зевнул и направился к отелю. У самого входа он остановился и бросил через плечо:
- Идите спать, лейтенант.

Фред проснулся от жуткого шума. Казалось, кто-то барабанит по пустой кастрюле или ведру, надетому прямо ему на голову.
Лист открыл глаза и оглядел полутёмную комнату. Через оконное стекло сочился серый и холодный свет. Фред поднялся с постели и подошёл к окну. Не было видно ни  склона, ни горных вершин, ни неба – сплошная завеса из тумана, дождя и града. Именно градины барабанили по металлической обшивке отеля, создавая непрекращающийся гул.
Гауптман собрал офицеров на третьем этаже. Видно было, что он расстроен. Понятно, что никакого доклада Губерту Ланцу о покорении вершин Эльбруса сегодня не будет. Хаймс, не привыкший сидеть без дела, и от людей требовал такой же активности.
- Я принял решение о патрулировании окрестностей. Погода сейчас не на нашей стороне - мы можем стать лёгкой добычей, если запрёмся в отеле. Да, в такую погоду подниматься на эту высоту и идти на штурм Приюта – чистое безумие…
Гроот сделал паузу, и как всегда в минуты некоторой растерянности, скрестил руки на груди.
- Но я работал с русскими и воевал с ними. Безумие – их нормальное состояние. Поэтому мы можем ждать любых действий с их стороны. Выходить по четверо в связке на два часа, не больше. При себе у каждого радиостанция односторонней связи и одна на группу стандартная. Ничего лишнего: оружие, короткие ледорубы, репшнуры. Под склон не уходить, держаться в пределах видимости. Штросс заступает сейчас, через два часа Фердинанд, затем Мюллер.  Вечером Лист на западном направлении и группа Отто Шнайдера на восточном…
Хаймс снова замолчал, раздумывая над чем то.
- Завтра мы предпримем попытку подняться на западную вершину… При любой погоде. По крайней мере, сделаем марш до отметки пять тысяч метров. Воздух там разряжен, лишняя акклиматизация нам не повредит. Генерал настаивает на восхождении до двадцать первого числа.

Град продолжался до вечера. На смену туману и дождю пришёл снежный буран. Видимость была не больше двадцати метров. Группа Листа ещё не прошла свою часть периметра, когда по радиостанции с ним связался Гроот с приказом немедленно возвращаться на базу. Судя по взволнованному голосу Хаймса, в гостинице произошло что-то из ряда вон выходящее.
Когда отель появился в зоне видимости, со стороны «Приюта» раздалось несколько выстрелов. Над головой Фреда взвизгнула пуля, и он упал в снег. Фред попытался кричать, но из-за бурана его вряд ли могли слышать те, кто находился в отеле. Он дотянулся до пояса и щёлкнул тумблером «Фридриха». Из динамика доносилось только еле слышное хрипение и треск. Через какое-то время связь наладилась, и он услышал голос Штросса. Тот переговаривался со Шнайдером.
- Отто, сколько их?
- Я никого не видел… Ни выстрелов… Ничего.
Фред пытался вклиниться в разговор, но ни Штросс, ни Отто Шнайдер его не слышали. Тем временем от гостиницы снова начали стрелять, на этот раз уже более прицельно. Лист закричал в микрофон:
- Ганс, это я, Фред. Вы с ума посходили!?
Связь внезапно оборвалась, и Фред подал сигнал своим людям отойти на безопасное расстояние. Укрывшись за камнями, он снова попытался связаться с отелем. Сквозь треск динамика Фред еле расслышал голос гауптмана.
- Где Лист?
- Не могу понять. Он не отвечает, капитан, – ответил Штросс. – Я неоднократно пытался с ним связаться.
- Пробуйте ещё.
- Штросс, я здесь, возле «Приюта». Прекратите пальбу, чёрт бы вас побрал! – как можно громче крикнул Лист.
- Лист, я слышу вас. Повторите, где вы находитесь? – Штросс наконец-то услышал Фреда.
В тот самый момент, когда Лист уже собирался ответить, разрядился аккумулятор «Фридриха». При минусовой температуре он работал без подзарядки не больше полутора часов. Фред повернулся в сторону троих егерей, прятавшихся за камнями в десятке метров позади.  Пытаясь перекричать буран, он заорал насколько хватило сил:
- Солдат-мотор! Быстрее!
Никто из егерей не шелохнулся, видимо, не услышали. Фред посмотрел на отель. Казалось, про них забыли - стрельба прекратилась. Стало настолько тихо, что Фреду показалось: он слышит, как падают на землю крупные лохмотья снега.
Лист поднялся и побежал к камням. И в этот самый момент он услышал выстрелы. Несколько пуль пролетели рядом, а одна обожгла спину чуть ниже правой лопатки. Фред пробежал ещё пару метров и упал в снег.



Глава 10

СССР, Ярославская область, пос. Переборы. Июль 1942 года.

- Завьялов!
- Здесь, – ответил Пашка.
- К начальнику лагеря бегом.
Завьялов растолкал стоящих в первых рядах зеков и побежал в сторону административного корпуса. Лагерные вертухаи команду «бегом» научили воспринимать буквально. Несогласных из принципа или по незнанию, ставили под «наковальню» - снимали с зека обувь и били доской по пяткам. А потом всё равно заставляли бегать.
В кабинете, кроме Коваленко и конвойного, Пашка заметил начальника строительства Осипчука. Тот сидел возле самого входа, вжавшись в спинку стула - непривычно смурной и подавленный. Павел, как только увидел его, сразу понял – стряслось что-то у Михалыча, не иначе. Видать, заболел кто-то в семье. Паша подумал: «Ребёнок… Дочка у него, вроде».
Коваленко кивнул на стул и Завьялов сел, постоянно оглядываясь на начальника строительства. Ему казалось, что Осипчук сверлит взглядом его спину, вгрызается, въедается под кожу. Боится, не доверяет, и одновременно ждёт от него помощи. 
- Что ты, как уж на сковородке, Завьялов?
- А?
- А?! – передразнил его начлаг. – Поедешь сейчас с Михалычем к нему домой, дочку его посмотришь. У неё это… – Коваленко глянул через Пашкино плечо на Осипчука, – что там у неё, Михалыч?
- Пневмония, говорят. Только вылечить не могут уже второй месяц.
Завьялов обернулся. Поймав его взгляд, Осипчук тут же опустил глаза в пол. Паша еле заметно усмехнулся. Подумал про себя, вспомнив присказку про свет советской власти: «Теперь тоже, видать, по ночам во вторую смену подскакиваешь. И не пневмония у неё, а тубрик – уж как пить дать».
После убийства Круглова Пашкина интуиция практически не давала сбоев. Мало того, он научился определять тему предстоящего разговора и безошибочно угадывать, что именно беспокоит собеседника. Это позволяло находить болевые точки оппонента и извлекать для себя выгоду. А какая выгода может быть в лагере? Так, мелочёвка… Заполучить шерстяную фуфайку, на которую положил глаз Днепр или кто нибудь из блатных, да попросить, чтобы на вахте не сильно курочили и шмонали посылку. При беседах, и тем более, при оказании помощи лагерному начальству, выгоду можно было извлечь колоссальную - это тебе не вшивники у новичков тырить…
- Не сомневайся, Михалыч. Он не только болты да увечья  мостырить может. Днепрова от язвы вылечил, сам видел, – заверил Осипчука начлаг. – Забирай его. Машину я тебе дам и из ребят кого…
Коваленко нахмурился и пощёлкал пальцами, как бы собираясь с мыслями, а затем сказал, обращаясь к конвойному:
- Звягинцева сюда, быстро. С ними поедете, оба.
Начлагеря перевёл взгляд на Пашку.
- Смотри, Завьялов чтоб без фокусов у меня… Никаких вырванных позвоночников. Понял?
- Я же объяснял по поводу Круглого…
- Понял, спрашиваю?
- Понял, гражданин начальник.

Всю дорогу Андрей Михайлович Осипчук, сидевший на переднем сидении,  рассказывал Завьялову о дочкиной болезни. Началось с того, что аппетит пропал, потом кашель начался. Температура почти всё время, беда прямо. В больнице больше месяца лечили сначала от бронхов, потом от пневмонии. Симптомы, говорят, похожи. Увлекаясь, Осипчук поворачивался к Пашке, зажатому на заднем сидении между двумя конвойными, и тут же прятал глаза. Совестно ему было перед политическим распинаться и помощи просить.
«Значит, здорово его прижало, – подумал Паша, – грех не воспользоваться». 
Единственно, что беспокоило Завьялова – результаты его лечения. Он до сих пор помнил, чем обернулась для него история с женой начальника райотдела. Теперь вот опять… Карма, не иначе. С другой стороны, Завьялов уже не тот зелёный пацан. Знает больше и о традиционной медицине, и о травах. Библиотекарь по Пашкиной просьбе выписывал из-за периметра всё, что было связано с медициной: книги, справочники, пособия и даже одну незаконченную диссертацию приволок.
Пашка прикрыл глаза и под монотонное бормотание Осипчука, попытался прислушаться к своим ощущениям. Внезапно на него накатила какая-то мрачная и липкая чернота. Лагерную жизнь светлой не назовёшь, но это было нечто гораздо более тёмное и безрадостное, и совершенно не связанное с зоной. Скорее, что-то сродни страху, когда стоишь на краю обрыва, а тебя так и подмывает прыгнуть вниз. И одновременно он снова поймал себя на предчувствии, что в лагере его скоро не будет.
- …А вчера ночью начала кровью харкать… Весь платок в пятнах. Не знаю, что и делать. И кашляет, не переставая. Не спит совсем. Ты учился?
- Что? – Пашка открыл глаза и уставился на начальника строительства.
- Ну, на врача? Учился?
- Читал много.
Казалось, что Осипчук расстроился. Развернулся на сидении и теперь смотрел только на дорогу. До самого дома.

Машка, дочка начальника строительства, была бледнее смерти и худющая как скелет. Но Пашка определил сразу – жить будет. Поколдовал немного над больной и вышел из спальни. За ним следом Осипчук.
- Ну, что?
- Травы нужны.
- Какие ещё травы?
- Разные: шалфей, подорожник, медуница, крапива - это для настоя. Молоко ещё… Свежее. И мёд. Ёлки тут есть?
- Какие ёлки? – опешил Осипчук.
- Обычные.
- Ну, в лесу есть, – Михалыч неопределённо махнул рукой в сторону воображаемого леса. 
- Платки носовые не стирайте. Всё нужно сжигать, и это… Окна откройте, а ещё лучше – вынесите постель на веранду. Хотя бы днём пускай она на улице будет.

***
Теперь Завьялов ездил к начальнику стройки каждый день. Конвойные, первое время не отходившие от Пашки ни на шаг, теперь всё чаще оставались во дворе дома.
- Чем меньше будет мельтешни, тем быстрее получим результат, – сказал Паша отцу девочки, и Осипчук на второй день выпихнул вертухаев за дверь. Каждый вечер к дому начальника строительства подкатывала эмка, и лекаря отвозили обратно в лагерь.
Машка на первых порах ещё больше сникла и похудела. Пашка уж было подумал, что интуиция его подвела, и девчонка вот-вот помрёт. Может, поэтому по дороге сюда его накрыло какое-то тёмное предчувствие? Но к концу недели на Машкиных щеках появился румянец. Правда, температура здорово подскочила. Родственники начали высказывать опасения на этот счёт, но Завьялов отмахнулся.
- Организм борется, – сказал он.
Жар держался пару дней, а потом спал. В пятницу Маша попросила покушать чего-нибудь.
Вечером сидели на веранде, пили чай. Осипчук, чувствуя себя обязанным, сам бегал за кипятком, подливал в Пашкину чашку, подкладывал варенье. Завьялов испытывал двойственное чувство: с одной стороны ему было противно такое вот поведение Осипчука, с другой – его переполняла гордость от сознания собственной важности.
К концу чаепития Осипчука потянуло на откровения.
- Завьялов, ты откуда сам?
- С Пятигорска.
- Понятно. Не бывал… с Кавказа, значит?
- Угу.
- Немцы там сейчас, знаешь? – спросил Осипчук. – Ну, под Ростовым. В Грузию рвутся, гады.
Пашка отрицательно мотнул головой. О положении дел на фронте из лагерного начальства никто особо не распространялся. Отдельные слухи доходили от тех, к кому родственники приезжали. Пашкина мать в последний раз была полгода назад. В письмах ничего не писала, боялась.
Осипчук всё время ёрзал на стуле, и Пашка в который уже раз за сегодня понял, что тот хочет его спросить про убийство, но не знает с какого боку подойти. Наконец, решился. Почесал за ухом и как-то нелепо начал:
- Вот, Круглов, к примеру…
И осёкся сразу.
- А что Круглов?
- Ну, ты его изуродовал. Зачем?
- Я Коваленко и следователям всё рассказал. Нашло на меня. Он мне проходу не давал.
- Ну, уж так то… – Осипчук развёл руками, – убил и убил, невелика потеря. Уродовать-то зачем?
- Чтобы в бараке боялись, – ответил Завьялов. – Там закон волчий. Если не ты, так тебя.
- Ну да, ну да. Я слышал, что ты не только врачевал до лагеря. Говорят, спиритизмом занимался. Духов вызывал. Книги у тебя нашли - Рериха и Блаватской. Я не к тому, что это хорошо или плохо – не мне решать. Слышал, ты предсказывать можешь…
Завьялов отставил чашку и посмотрел на Осипчука. Не хотелось ему на эти темы беседовать ни с кем, тем более, с лагерным начальством, потому как знал, что с масонством правительство давно борется. Причём, довольно успешно. Поэтому он решил тему прикрыть, но прикрыть так, чтобы начальник строительства больше к ней не возвращался.
- Я, Андрей Михайлович, пересмотрел свои взгляды. Товарищ Сталин в своё время правильно сделал, расстреляв Бокия.
- Ну…
Осипчук так ничего и не смог добавить к своему «ну». Тема расправ, тем более, расправ над бывшими сотрудниками НКВД, должна быть достаточно болезненна для власть предержащих. Это Пашка осознавал больше, чем интуитивно, что называется «кожей». И точно так же на уровне рефлексов он почувствовал, что теперь нужно трагедию эту превратить в фарс. Снять напряжение и расслабить Осипчука, иначе перепугать человека недолго.
- Вы знаете, что при обыске у него нашли коллекцию высушенных половых членов?
Завьялов снова взялся за чашку. Осипчук надул щёки и не зная, что ответить, фыркнул, и в который уже раз развёл руками. А затем облегчённо вздохнул, увидев приближающийся свет фар; подъехала эмка, и Пашке пора было возвращаться в лагерь.

***
Весь обратный путь Завьялов думал о словах Осипчука. Немцы под Ростовым. Не сегодня-завтра будут в Краснодаре и на Кавказе.
Если бы сейчас Пашка был дома, то, скорее всего, подался бы через линию фронта – как пить дать. Тут ему ни места, ни житья не будет, это уж точно. Вечером в голове окончательно созрела мысль о побеге, и он точно знал, что затея эта вполне осуществима. Единственное, чего он никак не мог для себя уяснить - почему именно на Кавказе он должен будет переходить линию фронта? Ведь оккупированная территория всего в трёх сотнях километров, а до Краснодара полторы тысячи, а то и больше…
Оставалось решить, каким образом осуществить побег. Воспользоваться путём Каверзнева и компании Пашка уже не мог - трубы засыпали, а периметр перенесли дальше метров на двадцать. Да и попка на вышке вряд ли теперь пропустит бегуна, предыдущий-то под трибунал пошёл из-за недосмотра.
И Паша решил бежать из дома Осипчука. Ещё несколько дней, пока Машка окончательно не поправится, у него есть. Нужно только обдумать несложный план. И чем проще, тем лучше.

Tweet